Раздался выстрел. Звук невозможный и решительный одновременно, когда отбойник с проворством палача посылает леденящим жаром смертельный заряд туда, где сорвавшаяся с ветвей стая ворон карканьем разрывает помраченное небо - и в это мгновение зажмуривается даже горизонт. Звук, который ни с чем нельзя спутать.
- Картер!
Джон придерживал за грудь окровавленного мужчину прямо в центре площадки, отведенной для броска центрового, а его бывший студент пытался ухватить несчастного за ноги, чтобы погрузить на каталку. Один ботинок соскочил. Они так и везли его по больничному коридору в сером протершемся носке. Кто-то сделал снимки: блики фонаря на корпусе револьвера и концентрические отпечатки пальцев, смываемые февральским дождем. Отчего-то они всегда получались черно-белыми.
Сьюзен Льюис стояла у дверей травмы. Она злилась на Картера, который пренебрег ее мнением как непосредственной начальницы и подруги, став невольным виновником разразившейся трагедии и ее жертвой… щепкой, брошенной в жернова Рока, дабы на миг остановить их молотьбу и остановить бездарно. Но кто виноват в том, что у девочки из соседней палаты отказали почки, и единственно возможным донором оказался ее отец, что почка не прижилась, и отцу ничего не осталось, как лишить себя жизни, чтобы еще раз дать ее своей дочери. Парадокс Авраама. Грекам с их пьянящими мистериями такое и не снилось. Может поэтому со временем их боги измельчали до названия малых планет, а миллиарды людей на земле этого и не заметили?
- Любое лекарство имеет побочное действие, выявить которое можно лишь путем его применения. Медицина всегда двигалась методом проб и ошибок, и никто не спорит, что ошибок было больше, - сказала Сьюзен, только Джон не послушал. Ее никто не слушал.
- Не говорите пока ничего девочке. И лучше вообще ничего не предпринимайте, пока я не вернусь с перерыва!
Хотя перерывом такое времяпрепровождения было назвать сложно. Она раскрыла записную книжку и ввела девятизначный код Лос-Анджелеса. Никто не подходил к телефону.
- Все в порядке?
Льюис склонила голову на бок. Эбби была ее подругой, но в последнее время работа и семейные узы низвели их отношения до приятельства. Кроме того, она ничего не знала о Хлое и той части Сьюзен Льюис, что скрывалась под чешуей макияжа.
- Что с девочкой?
- Взяли на пересадку. Но тебе лучше посмотреть новости, - предупредила Эбби.
- Картер?
Она кивнула.
- Неужели так трудно было сказать…
Злость сжала ее скулы, бессильная злость на богатого мальчика, не считавшегося с последствиями своих поступков. Стоило забрать у него пациента, Уивер поступила бы так, не раздумывая. Точно упредив ее мысли, Халей протянула ей трубку.
- Тебя, Уивер
- Интересно, по какому вопросу?
С чувством неизбежной радости она поднялась в ее кабинет, чтобы заслушать получасовую лекцию о влиянии фармацевтических компаний на формирование бюджета клиники. Обе понимали – это формальность, и им еще долго придется кропотливой работой доказывать свою состоятельность, расплачиваясь за эфирный прайм-тайм. Она давно не видела Керри в таком гневе. Уивер кричала. И в эти 5 минут она была настолько живой, что Сьюзен засомневалась в своем существовании.
- Главная проблема в управлении. – Сказала заведующая Сьюзен после 30 дней правления в приемном, и тогда это звучало, как: «главная проблема в том, что ты не я».
Только сейчас Сьюзен приблизилась к пониманию истинного положения вещей. Керри последний раз с яростью приложилась ладонью по столу и рухнула в свое кресло.
- Наверное, я не вовремя, но мне надо уехать на какое то время.
- Надеюсь, не в Африку?
- Нет, в Лос-Анджелес.
- Хлоя. – Догадалась та.
Она не ждала понимания или поддержки от Уивер. Их жизни, затягивая меридианами глобус, всегда шли параллельно. Иногда они переживали трудности, но каждая в своей ночи. Сьюзен не было рядом, когда Керри ступила на скользкий лесбийский путь, или когда на операционном столе умирала Люси Найт. Черт, она даже не знала эту Люси. А когда погибла ее жена и целый год скорби прошел в сутяжничестве с семейством Лопесов, Сьюзен не сказала ей ни одного доброго слова, страдая приступами тошноты весь отпуск вплоть до рождения малыша. В свою очередь, Керри не видела, какими средствами она достигала мирового соглашения с сестрой, как пеклось ее сердце в кукурузных полях Аризоны. Но было и нечто, нить в лабиринте, что сталкивала их лицом к лицу всякий раз, когда они забывали о неизбежном.
- Хлоя, - прошептала Сьюзен.
Мало кто знал, а теперь уже и не помнил, как любила она свою племянницу и почему выбрала эту «объездную» дорогу к счастью, отложив его не на километры, на годы.
- Хочешь посмотреть фотографии с дня рождения Генри? – Предложила Керри, открыв верхний ящик стола.
Сьюзен подсела ближе, рассматривая чудо-картинки. Вот Керри с сыном в парке, на крыльце больницы, у озера. Кто их снимал? Случайный прохожий? Семейный обед у Лопесов. На Генри конусообразный колпак юбиляра, но бросается в глаза не это, а отсутствие за столом Керри. Ее смущенная улыбка, когда Эбби и Нила, две повитухи приемного преподнесли ей букет ко дню их взаимной радости.
- Когда ты уезжаешь? – Спросила Керри.
- Сначала надо поговорить с Чаком.
- Он поймет.
Сьюзен не была уверена в этом.
Ричард Бах не писал, но нигде так не чувствуется собственное одиночество, как в небе. Лос-Анджелес встретил дождем, косые лучи которого словно наконечники стрел метили в самое сердце. Из-за обледеневшей взлетно-посадочной полосы их «Боинг» держали в небе, пока в баках почти не осталось горючего, предоставив сомнительную возможность всем пассажирам насладиться серыми хребтами небоскребов и прогнутыми ребрами мостов города ангелов, что тонули в расточительном блеске ночи. Только Сьюзен уже приходилось заглядывать в его увитые колючей проволокой закоулки. И сейчас, зная наперед все, что будет, она позвонила женщине из полицейского участка, помогавшей ей в прошлый раз найти сестру. Она напоминала ей Сенди. На земле много таких Сенди, немногословных, стойких людей, на которых можно положиться в трудную минуту.
Дрянной кофе, треп о работе, которая на поверку оказывается тоже дрянной, и закравшаяся в паузах сопричастность Эстер Кроуз сокращается до приятельского S.T. И хотя та, как все ищейки, задавала Льюис много вопросов, ей практически ничего не надо было объяснять о причинах того или иного поступка, что вполне устраивало Сьюзен. На 6 час по прилету она уже сидела в палате на одного, разглядывая стерильную синеву стен, а ее высветленные локоны спадали на лоб в беспомощности Китса, когда тот вдохнул аромат итальянской земли. Хлоя лежала в наркологическом отделении (4 раз сообщила ей пожилая медсестра). И Сьюзен подумала: неужели они выглядят так же мерзко перед родственниками своих пациентов, вымогая благодарность за удачно проведенную реанимацию или неподдельные слезы горя, если фокус не получался…
- Бедная девочка, ей тяжело приходится, - сказала медсестра, застилая кровать Хлои. Саму сестру увели на процедуры, оставив торчать из-под подушки помятый уголок открытки к Новому году. - И какой она вырастет в такой семье? А ведь у нее есть дед с бабкой, вы…
Сьюзен отвела глаза. Ситуация выглядела не такой простой, как казалась органам опеки и попечительства. На отца с Кукой рассчитывать не приходилось, а лишать сестру материнства, нанести ни с чем не сравнимую обиду… да и у нее уже была своя семья, Чак. Но решение придется принимать ЕЙ и уже скоро.
Был один из тех дней, когда все валится из рук. Для чего они существуют? Доказать, что все напрасно? Но Сьюзен и так это знала, разрываясь между астматиком в первой и взбалмошной девицей, увлекшейся кустарным пирсингом. Вот и Уивер спустилась в приемное, чтобы поддержать свою квалификацию, но получалось, что давала мастер-класс. Ее изначально лаконичные действия перемежевывались с растерянностью и грубым инфантильным нетерпением, когда Керри тигром металась по отделению, прыгая в огненные кольца чужих жизней. И смотря в вполоборота на прожитое, Сьюзен представляла как однажды провинциальный писатель, которому еще предстоит родиться, подражая манере Диккенса напишет: «был один из тех дней…»
- Сьюзен, - резко оборвала ее мечтания Уивер. – По-моему, Пратт не понимает специфики…
- Дело не в Пратте. Тебе стоит взять еще один перерыв.
Взять перерыв вместо того, чтобы трамбовать время сомнениями в ожидании звонка? Она так долго ждала, застыв в одном шаге от успеха. Но как же тяжело давались ей эти шаги! Керри обозрела глазами лабиринт приемного, где каждый закоулок, каждое чудовище было ей знакомо и не опасно. Готова ли она выйти за его пределы?
- Френк, я ухожу.
Холодный пронизывающий ветер шептал в лицо проклятья, когда Керри поймала такси.
- Церковь на Билл-Борн.
Последний раз она была в церкви, прощаясь с возлюбленной. Сенди не отличалась религиозностью, но после глумления над ее волей кадило над гробом казалось не более чем глупой шуткой. Интересно, знал ли священник?
Еще не спустившись по скользким ступенькам прихода, Уивер заслышала церковное песнопение и попыталась вычленить из хора голос своей матери, завидуя тем, кто пребывает в девственном неведении о причинах своего появления на свет, и вспоминая, как всматривалась в темное африканское небо, ища ту звезду, на которую в этот момент любовались глаза матери, словно бы та обладала свойствами ангелов. Уивер давно забросила попытки ее найти, но призраки только и ждут часа забвения, чтобы вылезти из своих могил и затянуть в омут прошлого, бутылочный омут глаз миссис Кинсли.
Гиперболически высокие стены храма низводили человека в ранг насекомого, бросались недостатком света и копотью свечей, задурманивая сознание.
- Зачем он тебе? – Спросила Хелен Кинсли, штат Индиана.
И Керри вжалась в приходскую скамью, в сотни коричневых скамей двумя полками атакующими алтарь, а чьи-то пальцы хромали по клавишам органа, вырывая стоны величественной музыки.
- Врожденная дисплазия бедра. Ты не знала?
- Мне не показывали тебя после родов.
- Я думала, от меня отказались из-за того, что я... не совершенная.
- Нет.
Нет? Значит дело ни в совершенстве и даже ни в страхе не справиться с больным ребенком и вытекающим из этого желании предоставить ему лучший уход. Она стала отверженной по расположению звезд, бессмысленных африканских звезд с непереводимыми названиями. Им было по 15 – сами дети. Керри смотрела на свою мать и пыталась найти в ней знакомые черты. Неужели она будет такой через 15 лет? Неужели это она? История случилась так давно, что в нее можно только поверить. Вера Хелен качалась золотым спасителем на опавшей груди. Что же до Керри, то она чувствовала невосполнимое желание поделиться, выпустить слова наружу. И когда Льюис задержала на ней взгляд дольше обычного, Керри призналась, что идет на ужин со СВОЕЙ мамой. Опасное признание. Уивер хорошо помнила, чем обернулась для нее последняя фотосессия души.
- Она многое рассказала мне, и я многое должна ей рассказать.
Льюис кивнула, забивая в кадык желание предостеречь свою начальницу. Сьюзен хорошо знала, чем оборачивается стремление войти в лоно семьи, держась за иссохшую пуповину.
Сиреневый закат над Чикаго урожденная Керри Кинсли встретила в центре кружева из столиков в красном джемпере, купленном на новый год и еще ни разу ни надеваном, слушала Хелен о жизни той в Индиане и ела пересоленную запеканку, что отдавало какой то семейностью; за исключением одного – она так и не сумела рассказать о Сенди. И теперь, сознавая всю глубину предательства, проверяла на прочность свой макияж. Макияж держался, а она нет, опершись о холодный край раковины в женском туалете, низвергая респектабельное заведение до забегаловки на окраине города.
Вдруг из соседней кабинки вышла женщина, бросила на нее заинтригованный взгляд и тут же отвернулась. И на секунду Керри показалось, что это Ким, а страх слезами стекал по ее щекам…
Уивер не успела сказать родителям о переменах, что претерпели ее тело и душа под влиянием ЭТОЙ ЖЕНЩИНЫ, и еще долго не желала воспринимать себя такой, как есть. Но сейчас судьба давала Керри шанс завершить превращение. И кто знает, какой чешуйчатокрылой бабочкой вспорхнет ее мечта на закате? Только одно дело, когда ты решаешь с кем и как жить, отдавая оброком право судить за глаза; другое, когда ты говоришь об этом настолько близким людям, что знали тебя в младенчестве и никак не могли предположить, что их забота выльется в нечто противоречащее их же собственной природе. Но это было необходимо, ни столько Хелен, сколько ей самой. И убрав платок в сумочку, Керри вернулась за столик, раскрыла альбом на чудном фото, сделанном Эбби в родильном отделении клиники Кука и сказала:
- Это не моя няня, это моя жена. Она была пожарной и погибла год назад при исполнении.
На лице Хелен морщины сменили русла от глубокого удивления до божественного негодования. Она опустила руку, задев приставленный к столу костыль. Тот упал, сигналом бедствия оповещая соседние столики о надвигающейся буре. Самелье нагнулась, чтобы подобрать его, предоставив женщинам возможность испить взглядами друг друга, прежде чем вернуть атрибут ее законной владелице. Только костыль помогал Керри ходить, а женская любовь жить, не задумываясь, как и с кем она проведет следующий день. Если б перед Керри сидели ее родители, люди, знающие ее с пеленок, пережившие с ней корь, школьные обиды и олимпиаду по естествознанию – они бы все поняли… со временем. Узы душевного родства крепче людской молвы. Но перед ней сидела женщина, которую Уивер видела первый раз в жизни. И матерью она была лишь по крови.
- Разве моя ориентация что-то меняет? – Спросила Керри, уже зная ответ
- Это неправильно.
- Неправильно?
Они шли рядом по берегу промороженного озера, прочь друг от друга, и слова под чудовищным гнетом ледяной толщи, не касаясь небес, опадали на дно.
- Неужели я хуже, чем… самые худшие вещи в мире?
Ее мало кто любил, и она отвечала взаимностью. Но на материнскую любовь мог рассчитывать самый отъявленный негодяй, и получал, вместе с благословением, садясь на электрический стул.
Керри удалялась, прижимая к лицу ладонь в перчатке, чтобы не подавиться колючим февральским ветром, шла, не помня о боли в ноге по краю озера Мичиган и обошла бы четыре штата, прежде чем упасть замертво, если бы не тот факт, что она была Керри Уивер.
- Хелен? Хелен?..
Цепочка на двери, словно распятие праведника отсчитывала минуты их последней встречи.
- Не хочу, чтобы все так закончилось. – Сказала она, проходя в гостиничный номер и оглядываясь.
Простота убранства и перетянутый коричневый чемодан у комода наводили на мысль о скором отъезде жилички, даже забытые на столике нотные листы с очками не могли обороть создавшейся пустоты. Керри сердцем чувствовала, как тьма подступила к карнизу и вот-вот просочится внутрь, вытравляя цвета до черно-белой гаммы патриархального благообразия.
- Говорят, кофе здесь бесплатный, только плати за номер. – Прервала молчание Хелен - О таком дне думаешь долгое время. Проигрываешь в голове разные сценарии.
- Кроме такого…
Хелен поправила думку на диване, но та снова съехала набок. Как не крути четыре угла.
- Это потому, что я от тебя отказалась?
- Нет. Конечно, нет.
- Тогда оттого что я столько лет тебя не искала?
- Ты сама не можешь понять всю картину, Хелен. – Сказала она, выходя из кадра. – Чувствуешь вину, потому что отказалась от ребенка, а потом живешь спокойно, потому что оказывается, у нее все в порядке – хорошая семья, она стала врачом. Если ты разочарована, то это из-за ограниченности твоей веры, а не из-за того, как я прожила свою жизнь.
- Я родила ребенка, которого я оставила по верным причинам, как мне казалось. Но я думала о тебе. И я поняла, что, бросив тебя, я разбила свое сердце. Вера – единственная вещь, которая дала мне надежду, дала мне смелость. Я не могу отказаться и от нее тоже.
- Ты можешь принять меня такую, какая я есть?
- Я могу любить тебя, несмотря на это.
- Мне не нужна любовь без одобрения. Было хорошо наконец-то встретиться с тобой…
Все ее представления о единокровной матери, о причинах собственного сиротства и одиночества оказались лживыми, и правдивыми по своей внутренней сути. Хелен не ответила на ее письмо, но приехала, словно какой-то командировочный, обходя в свободное время туристическую Мекку, ради красот которой вряд ли бы снялся с места, не подвернись такой случай. И загадка ее происхождения обернулась банальностью – глупой, но оттого не менее печальной, что видела Керри сотни раз за смену. Но чем она лучше остальных?
Керри Уивер шла по коридору отеля, а в ушах у нее раздавалось церковное песнопение.
Требовательный звонок заставил ее поставить бокал на кофейный столик и пробраться в прихожую, чтобы открыть дверь. На крыльце Сьюзен Льюис замахала рукой, сбрасывая оцепенение.
– У фонаря оголился провод, - сказала Керри, указывая на верхний справа факел, вмонтированный в бетонный бортик перил.
– Я заметила. Можно войти?
Тонкая струйка света, сочась соком лайма, сжалась и исчезла совсем, заперев мрак на улице.
- Что-то случилось?
- Это я у тебя хотела спросить. - Сьюзен бесцеремонно разделась и прошла в гостиную. Керри только успела приглушить свет, чтобы беспорядок не сильно бросался в глаза. – Ты неожиданно для всех ушла в отпуск. Онспо передал мне твой доклад для выступления в комитете и, честно говоря, я надеялась, что ты прояснишь мне кое-какие детали.
- Хорошо. Только поставлю кофе. – Она рванулась на кухню. – Подожди, ты же только с работы. Я сейчас что-нибудь приготовлю, и мы посмотрим бумаги за ужином. Только сначала переоденусь. Хорошо?
Керри выглядела жутко, а чувствовала себя еще хуже. Ей нужно было о многом подумать и со многим свыкнуться. Она не помнила за собой такой депрессии со времен разрыва с Ким. Да были тяжелые моменты, смерть Сенди. Но тогда борьба за опеку над сыном заставила ее держать «голову над водой». Хуже всего, что Керри не помнила, сколько дней вырвало из памяти это гнетущее состояние духа. Два? Неделю? Появление Сьюзен вызвало у нее настоятельную необходимость привести себя в порядок. Она заперлась в ванной, позволив струям воды смыть с себя усталость бессонных ночей, высохшие слезы и липкое мороженое. Уивер ужасало, что кто-то может видеть ее в таком состоянии, но она была полна решимости все исправить.
- Керри, ты выглядишь отлично! – Крикнула ей вслед Льюис, только чтобы не сидеть битых полчаса, пялясь в потолок.
Сьюзен было плевать, как выглядит ее начальница, в конце концов, это же не свидание. Но ее озадачила квартира Уивер. Почему-то она ожидала увидеть расставленную по прямым углам мебель, отличающуюся лаконичностью цвета и нарочитой функциональностью. Она опасливо потрогала стоящий на подлокотнике дивана абажур лампы. Подлокотники были такими широкими, что их можно было принять за египетские тумбы. Ноги грел ковер с марокканскими мотивами, а большой плазменной телевизор отсюда можно было принять за аквариум с экзотическими рыбками. И все это припорашивали газеты, журналы и старые медицинские карты. Сьюзен скинула их в угол дивана, устраиваясь поудобнее, когда на кухне засвистел чайник.
- Керри, ты там долго?
А чайник продолжал салютовать кипятком, стекая по мозаичному полу из ангельских крыльев, выложенных в одно большое сердце. Не найдя полотенца, Сьюзен промокнула лужу газетой и, скомкав, бросила в мусорное ведро. Бумажный куль, точно розочка на торте смущал ее взгляд и она, не удержалась, чтобы по-домашнему не утрамбовать его содержимое.
- Совсем другое дело. – Сказала Льюис, открывая холодильник.
Голод перебил всякое смущение, и собрав завалявшуюся снедь, она не придумала ничего лучше, как соорудить яичницу, единственное блюдо, которое у нее удавалось филигранно.
Но только она положила на скворчащую сковородку куски колбасы, как из-под мойки сверкнули огромные красные глаза. В следующую секунду компактная сиамская кошка оказалась у ее ног, ластясь и мурлыча, словно цирковая прима. Сьюзен заворожено смотрела на шоколадную красавицу, чьи длинные усы гитарными струнами подбирали нужные лады, а поднятая лапа так и застыла в просительном жесте.
- Это Фиона.
Она обернулась на голос. Уивер надела футболку и джинсы. Бельевая корзина не оставила выбора, а заколотые назад волосы открывали тонкий изгиб шеи. Казалось, Керри вместе с халатом сбросила лет 10 и теперь близоруко смотрела на свою нечаянную гостью.
- А Генри наверху?
- У Лопесов. Очередное семейное сборище. Не помню. – Керри взяла тарелки и пошла в гостиную. – А как твоя поездка в Лос-Анджелес. Соблазнила Ричарда Гира?
- Не ясно.
- Но ты нашла Хлою?
- Скорее меня ее нарколог, – ответила Сьюзен, следуя совету Марка Грина: если еда тебе не нравится, залей все кетчупом.
Она ела жадно, обжигая небо острым дамасским перцем и торопясь за следующим куском. А Керри смотрела, как соус выкрасил ее припухшие губы чилийным рассветом, и потягивала из высокого стакана воду, не в силах отойти от мысли, что удавкой обхватила ее горло: Хелен. А ведь, если что-то случится с ее сводным братом или сестрой, Керри может оказаться в таком же положении. И что тогда? Ее снова знобило.
- А твоя встреча с матерью. Все так плохо?
- Мы поговорили, и она уехала к себе в Индиану.
- Эй, - Сьюзен взяла ее за руку. – Не отворачивайся от меня.
Как часто Керри хотела произнести эти слова. Она провела рукой по своим волосам, унимая снежную талость ресниц, но те все равно предательски блестели. Сьюзен тихо смахнула с ее щеки одну из беглянок, в то время как Керри смотрела на фото бывшей возлюбленной, может, она и загадала желание, но Льюис оставалась в неведении относительно его природы.
- Ей не понравилась Сенди.
- Родителям никогда не нравятся наши избранники. И дело даже не в ориентации. Думаешь, она благословила бы ваш союз с Эллисом Вестом?
Керри вздрогнула, не ожидая, что Льюис знала об этой ее неудаче, и Сьюзен, прочувствовав ее тревогу, сжала еще сильнее женскую ладонь в своей.
- Я по ней скучаю. Почти год прошел, а я никак не привыкну снова жить одной. Все время кажется, что она сейчас выйдет из душа или поднимется из подвала вся перепачканная в краске…
- Тебе надо развеяться, - сказала Сьюзен.
- Нет, я еще ни с кем… Трудно отважиться на новые отношения после такого.
Керри запрокинула голову, читая свое отражение в серых глазах Льюис.
Ее не было с ней, когда случился выкидыш, не было, когда у нее попытались отнять ребенка. Но она была благодарна Сьюзен за единственный вечер, проведенный вместе. Он был ей необходим.
- Керри, ты пропала на две недели. Я беспокоилась, мы все.
Но Уивер знала, что это не так, по крайней мере не все. Бедро снова заныло, требуя срочно поменять позу. Она ухватилась правой рукой за спинку дивана. Рука соскользнула, увлекая ее прямо в объятья Сьюзен Льюис. Та обхватила руками ее за талию, предотвращая инерционное падение, и больно стукнулась головой о массивный подлокотник, чертыхаясь и еще сильнее прижимая ее к себе.
– Сьюзен…
Керри смотрела в ее лицо так близко, как никогда. Тонкие капилляры, шипами окружали зрачки, поры на носу. Пышная линия губ, словно квадрат высадки на плане начальника штаба. Керри медленно спланировала прямо в их эпицентр, слишком поспешно, чтобы Сьюзен смогла что-либо предпринять в ответ, и слишком красиво, чтобы она смогла разгадать ее инстинктивный порыв. Керри отдернулась.
- Прости. Я не хотела. Не знаю. Что на меня нашло.
И схватив костыль, убежала в ванную, из которой вышла лишь тридцать минут назад, но как все изменилось. Казалось, ее сердце прыгает на батуте. Она обхватила голову руками: что дальше? Люди и без того нервничают в твоем присутствии, боясь подпасть под гнев начальницы, а теперь им еще надо избегать ее милость. Молодец, ты таки показала себя сумасшедшей лесбиянкой, бросающейся на любую мало-мальски половозрелую особь женского пола.
Уивер взяла себя в руки, пообещав, что такое больше никогда не повторится.
- Керри, пожалуйста.
Льюис стояла перед закрытой дверью и не знала как поступить. Ждать, пока Уивер совладает с собой, или вломиться в ванную, пока Керри не натворила глупостей. Единственное, что она знала наверняка, это то, что ее подруге сейчас хуже, чем ей самой. Но вот щеколда открылась.
- Керри, все в порядке, я тебя не виню.
Сьюзен сделала шаг в ее направлении. Но та сохранила дистанцию.
- Сьюзен, уже поздно, - сказала она. – Тебя ждет Чак. Я просмотрю бумаги и привезу их завтра к 12, чтобы ты успела подготовиться к заседанию.
- Все нормально. Я останусь. И мы…
- Нет, тебе лучше поехать домой.
Перед ней снова стояла железная леди приемного - Керри Уивер. О случившемся напоминала только пара выбившихся из пучка прядей, золотом сиявших в полутьме гостиной. Сьюзен хотела ее успокоить, объяснить, что между ними не произошло ничего непоправимого, объяснить, чтобы она поняла. Но на это требовалось время, может быть целая ночь, и кто знает, во что выльется скользкий путь разговоров. А ее ждал Чак, и Сьюзен отступила. Снова. Она взяла свою сумочку.
- Как скажешь, Керри.
И тоскливо-карие глаза Сенди Лопес провожали ее безответным взором за стеклом подвязанного черной лентой портрета. Она порывалась что-то сказать, но лишь разделяла судьбу аквариумных рыбок. Она даже не могла отвернуться, когда ночь антрацитовым треугольником растаяла во входной двери, и ее любимая, осев на диван, жалобно зарыдала.
