Дик "...Не думать об этом"
к списку авторов и произведений





Дик


…НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ







От автора:

В этом фанфе 3 допущения: Эбби и Лука только съехались, о детях пока речи не идет и …действие происходит 8 декабря. Почему 8 декабря? Ну, мне так захотелось:)))




Дуло. Знойный декабрьский ветер стелился по полу точно язык древней рептилии, пробуя на вкус лодыжки ожидающих приема. Не вынеся этой пытки, многие уходили, так и не дождавшись врача. У Виктора Касева была зеленая бирка, и он просидел 2 часа, обмениваясь сонливыми взглядами с охранником у регистратуры, что держал за донышко кружку горячего кофе, о чем-то кивая молодой администраторше, похожей на редкую тропическую бабочку. Выправка и неторопливые уверенные движения выдавали в нем старшего лейтенанта, а может и капитана.

За окном снежинки, знаменуя день непорочного зачатия пресвятой девы Марии, складывались белым стихом со славу женской добродетели. Только Касев не любил зиму. Казалось, все вокруг него замирало, съеживалось, умирало… Когда он вернулся к созерцанию приемного, старуха с татуированным морщинами лицом ожесточенно ела рогалик; возле автомата с напитками дети свели хоровод, а их голосистая мамаша пыталась перекричать простуженный речитатив сирен. Напрасно. Сегодня ему снова снились три сирены, и каждая звала на свой остров, разрывая колесованием душу согласно частям света.

Большинство католиков представляют себе чистилище именно так: огромный зал ожидания и тысячи коридоров – червоточин, связывающие все точки планеты. Тебе хочется оказаться где-то за пределами сущего, где по тебе скучают и ждут, не гася очаг. Но ты не можешь покинуть это место, потому что ты – часть него.

- Виктор Касев?

Тяжелая рука легла на плечо так, что он подскочил на стуле и, кривясь, выдавил согласие.

- Я доктор Барнед, – представился парень, убирая ладонь, запаянную в перчатку. – Жалобы на боли в плече и спине. Что-то еще?

- Ничего, что можно исправить скальпелем.

- А пилой для грудины?

Виктор сощурился, чтобы получше рассмотреть доктора. Высокий, худой. На пробивающейся сквозь халат футболке эталоном сатанинской анатомии красовался линялый череп с ушами Микки Мауса. Такого ничем не проймешь, даже тоской. Зачем он это делает? Неужели эта вредная привычка никогда его не покинет. А как бы хотелось избавиться от нее вместе с рукописями, выпустив в пустующее небо апрельским листопадом и смотря, как они медленно захлебываются в серой мичиганской полынье.

- Так больно?

Он ответил, и Барнед заставил его выкинуть руку крылом люфтваффе, пощупал мускулы и, заполнив не романного формата амбулаторную карту, собрался отправить восвояси, когда в их исключительно мужское общество вторглась она. Касев ее сразу приметил. В этом не было ничего сверхъестественного, напротив, от женщины радужными волнами истекало волшебство с самых кончиков ее янтарно-рыжих волос, с кармиловых губ. И нутро Виктора сжалось, как будто на встречу черному королю по открытому перешейку доски вышла белая королева. Шах и мат.

- Рей, что это вы делаете?

- Доктор Уивер, не знал, что вы уже вышли.

Она поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть в его записи.

- Не вижу назначений.

- Я выписал кеторол и мазь ортофена.

- Назначений на анализы.

- Да бросьте, шеф. У него ревматизм, а у меня еще 6 пациентов.

- Доктор Барнед, - сказала она таким голосом, что стало ясно, перед ним не просто белая королева, а Снежная. – Можно вас на минутку?

Ее правая рука нервно перебирала воздух, надеясь найти хоть какую-то опору. Напрасно. Глядя на них, Касев не мог не восхититься этой хрупкой женщиной, которая с чувством выстраданного превосходства объяснялась со своим визави. И в тоже время, Виктору хотелось подойти и загородить ее, защитить хоть кого-то… Но кроме как рассеивать слова по бумаге, он мало что умел в жизни.

- Извините, вам придется остаться еще ненадолго, - сказала она. – Надо сделать дополнительные анализы. Вряд ли у вас что-то серьезное, но мы должны исключить подозрение на инфаркт и защемление бета-нерва.

Он кивнул. Он никуда не спешил.

- Энни, какая свободна?

- Вторая смотровая подойдет? – Крикнула девушка из-за регистрационной стойки, сверяясь с доской – на доске уже живого места не осталось. – Отлично выглядите, Керри.

- Я сейчас вами займусь, - пообещала Керри Уивер и направилась в ординаторскую, чтобы наконец-то завернуться в халат, эту белую тогу нобеля. Движения давались ей тяжело, словно канатному плясуну подсунули намыленную веревку. Она пошатнулась, встретившись взглядом со своим коллегой, прикорнувшим на диване.

- Лука?

- Привет. Как самочувствие после операции?

- Не знаю, куда теперь деть руки, - ответила она, - ты все?

- Еще 2 часа. Немного по сравнению с теми 12, что уже позади, - он улыбнулся, но улыбка получилась какой-то незавершенной. – Видела Эбби?

- Эбби? Нет… а должна?

- Она собиралась тебя повидать. В любом случае вы встретитесь, Эбби сегодня старшая смены. Найди ее, если что.

- Хорошо, - выдавила Керри, отгородившись от него как в исповедальне, только взамен шторки была дверца шкафчика с двумя фото на уровне глаз.

- Удачной смены.

- Тебе тоже.

Откинув медные волосы и просунув стетоскоп под воротничок халата, Керри погладила глянец почти семейной фотокарточки с персоналом приемного... А прильнувший к дверному косяку Виктор Касев молчаливо наблюдал за ее новообретенным ритуалом.

- Что вы здесь делаете? Вам сюда нельзя! – Она в три шага преодолела расстояние между ними и захлопнула дверь ординаторской. – Рей, может все-таки отстанешь от нашего администратора и проводишь пациента в палату?

- Я думал, вы его взяли.

- Я думала, у тебя еще 6 пациентов.

Виктор хотел извиниться за мальчишеский поступок, сделать комплемент. Его всегда привлекали рыжие характерные особы, компенсирующие отсутствие длинных ног живостью ума. Но обороть прирожденную робость не удалось и ему ничего не осталось, как плестись за докторами по калейдоскопическому стволу коридора.

Палата. На фисташковых стенах отпечатки чужих аур, темные углы и шторки, дрожащие от малейшего звука. За одной из них Рей занялся юрким мальцом, в чьих руках взорвалась самодельная шутиха; тогда как Виктор подвергся допросу с пристрастием, помогая Керри заполнить пустующие графы своей биографии. И чем больше она спрашивала, тем тревожней становилось на сердце. Кому можно позвонить в случае несчастья: жена, дети, друзья, сослуживцы? Кто оплачивает страховку? Следует ли интубировать или вы подпишите отказ от реанимации? И каждый раз произнося «нет», он испытывал стыд за то, что еще жив.

Забавно стоять у пустующего склепа, на котором выгравирован твой писательский псевдоним и хоронить свое прошлое. Никто не знал его настоящего имени: рукописи и чеки приходили по почте, а фотографии всегда нечеткие успевали состариться до того, как новая книга выходила в тираж. Это была гонка: стоило сдать рукопись в набор, как, не дождавшись публикации, сроки которой постоянно откладывались, он брался за что-то еще, заполняя пустоту немоты слеповатым путешествием пера по бумаге. Многие ждали его работ: кто-то из любопытства, а кто-то из желания поймать писателя на неудаче. И никто не знал его настоящего… Страшная авария на сельской дороге, закрытый гроб и фантомные боли, преследующие за шалость зарвавшегося сказочника – вот все, что осталось ему от прежней жизни.

- Так, сейчас медсестра возьмет у вас анализы… Мистер Касев?

- Виктор, как Франкенштейна.

Виктор говорил о себе, как об опытном некроманте, сшивающим постранично свой труд из кусков отжитого и утраченного. Мог ли он знать, что еще недавно эта сильная женщина сама являлась творением сумасшедшего инженера, имя которому Бог, и только скальпель позволил высвободить из кокона ее грациозную душу. Однако без костыля Керри чувствовала себе голой и беззащитной. Никто не научил ее распоряжаться этой свободой.

- Как это случилось?

- Я всю осень проработал в питомнике по разведению лилий. На первый взгляд кажется, что им требуется меньше внимания и заботы, чем розам, но это не просто. Там я заработал растяжение. Чтобы не случилось, человека тянет к земле, наверное потому что посевы это единственное над чем мы имеем власть. А с холодами боль стала острее или я нетерпимее.

- Ложитесь, сейчас мы сделаем вам кардиограмму, - Керри подключила монитор. – Вам знакомо ощущение тревожности зимой, когда дефицит тепла и света чувствуется острее? Сдавленность в области груди, частые мигрени?

Что желанней душе, если стала пустыней,
той душе, на которой смерзается иней,
чем туман, нашей хляби бескровный король,
и предвестие стужи, проникшее в щели,
лишь неведомо с кем на случайной постели
под одной простыней убаюкивать боль.

- Бодлер?

- Да. - Он как никто другой понимал, что проза – это ты сам, а поэзия как женщина; с ней нельзя по любому, всегда трудно, всегда тяжело, но трудная любовь самая долгая.

На мониторе вспыхивала и множилась пиком Мон Блана кривая, отмечая взлеты и падения его литературной карьеры. И каждый раз заканчивая свой текст, Виктор начинал новое восхождение. Все с нуля, без передышки, без возможности почить на лаврах. Это изматывает, думал он между ударами сердца, а конвейер чувств продолжал работу, сублимируя нереализованную энергию любви в ненаписанные романы. Как ни странно этот процесс прервала еще одна женщина в белом халате, заглянувшая мимоходом в их палату.

- Рей, сколько можно возиться. Помоги Пратту с огнестрельным.

Барнед буркнул себе под нос что-то вроде: встречайте нового босса, точно такого как старый босс, и вместе с медсестрой предпочел ретироваться.

- Доктор Уивер, у вас все в порядке?

- В полном, Эбби.

- Нормально добрались до работы? На улице такой гололед. Надо было…

- Я на надземной железной дороге, - ответила она. – У этих лекарств истекает срок годности, если не используем до января, надо будет составлять акт на списание.

Эбби кивнула, теребя черное ожерелье на шее, что придавало ей вид неприкаянности. Ему показалось, или они говорили давно заготовленными фразами только чтобы продлить визуальный контакт? Керри отвернулась и стала переставлять пузырьки и баночки в медицинском шкафу.

- Лука спрашивал о тебе.

- Спрашивал обо мне? – Прошептала Эбби

- Он хотел…он хотел тебя видеть.

- И что ты ему сказала?

- А что я могла ему сказать???

Сейчас Виктор с удовольствием поменялся бы местами с доктором Локхарт. Лишь наброшенный на плечи халат отделял ее от гордого звания «пациентки Окружной». Вот только какого отделения? Сколотые на затылке волосы представляли стог мокрого сена, а прилепившаяся к лицу маска усталости действовала лучше любого снотворного. Эбби ходила как маятник от Луки к Луке, останавливаясь только для того, чтобы перевести дух.

- Тебе помочь?

Она отлепила от его груди электроды вместе с частичками эпителия. Керри со своей стороны сняла несколько датчиков. Это было похоже на экзекуцию.

- Зайдешь в перевязочную, когда освободишься? Хочу согласовать с тобой график смен на предстоящие праздники.

- Вообще-то у меня работа.

- Не сомневаюсь, доктор Уивер

Эбби, вильнув бедрами, поднялась с табурета и задела забытый Реем столик с шовным набором.

- О, Боже!

Она отодвинула столик. В коридоре что-то бухнуло, послышались разрозненные крики, и Эбби вдохнула полной грудью прокисший порохом воздух. В палату влетел рыжий мужчина, чьи полы халата раздвоенным хвостом били из стороны в сторону, а борода отсылала к Генриху V. Он негодующе посмотрел на Уивер, потом на Локхарт.

- Не видели дьяволенка с пачкой рождественских фейерверков?

- Моррис, ты потерял ребенка?

- Нет,… то есть да… Можно я пойду?

- Иди, – Керри повернулась в профиль, пряча раскрывающуюся улыбку.

- Найди меня, когда закончишь. – Сказала Эбби, касаясь ее плеча, и тоже вышла.

Только тогда Керри позволила себе сесть. Колени дрожали, а голос… Нет, она была не готова испробовать его на прочность. Опасная в неумелых руках, она словно пламя дарила свое глубинное тепло больным, соревнуясь в альдебо с картографическими звездами, но Касев знал о порочности детской мечты: звезду не достать ни с крыши, ни со стремянки.

- Хотелось бы мне встретить женщину, которая будет заботиться обо мне так же, как вы о своих пациентах.

- Это тяжело, - прошептала она. – Вы просто не знаете, что такое любить врача. Постоянное ожидание выхолащивает душу. А когда дежурство заканчивается, приходится делить его любовь с мыслями о том, что удалось и что не получилось сегодня на работе, второе чаще, гораздо чаще. Это изматывает. – Уивер рывком поднялась с соседней койки. – Дождитесь Ирэн с анализами. Думаю, у вас грудной ревматизм, но вы должны пообещать мне одну вещь.

- Все, что угодно.

- Обязательно сходите на обследование к кардиологу. Я выпишу направление.

И она исчезла, оставив вместо номера телефона, медицинский бланк. Что больше нанесло урон его сердцу? «Я террорист», - говорил он иной раз о себе – «Сколько бы не выпадало шансов, я их все пускал под откос». Виктор знал, что обречен, и с готовностью шел к своей гибели; а цель равноудаленным горизонтом маячила впереди единственной женщиной, в чьих руках он обретет себя, единственной книгой, открывающей тайны мира автору и его душу миру, единственной недостижимой…

Его покой нарушил Рей, вознамерившийся наложить гипс тучной женщине, и спасла Ирэн деловая, но не утратившая шарма медсестра, вооруженная результатами анализов и выпиской из приемного. Всю жизнь он сторонился больниц, больных с их злобными завистливыми взглядами. Будь их воля, они с такой же щедростью наградили бы его вредоносными бациллами, но Господь, точно в шутку, ссудил ему отменное здоровье, которым он рисковал лишь в кино и на страницах своих романов. Может в этот раз стоит ради одного «да» услышать миллион «нет»?

Виктор попрощался и взял пальто. Чтобы найти доктора Уивер, потребовалось совершить кругосветное путешествие по отделения неотложною медицины. Обилие людей пугало, а их порывистые движения напоминали деревянных кукол на привязи у кукловода, затягивали в свой вечный танец. Стены сдвигались, потолок оседал. За решетчатой дверью то ли перевязочной, то ли чулана, куда не заглядывал глаз любопытного, стояла Керри Уивер и через неприкрытую дверь теряла по капле слова и что-то еще не оформившееся, что заставило его остановиться и прислушаться. Две женщины – два сопрано и натренированное воображение, дорисовывающее Шекспировскую мизансцену.

- Почему ты не разбудила меня, когда уходила?

- Мы мало спали, а ты еще не оправилась после операции.

- Эбби. Ты всегда меня поражала своей способностью заботиться о всех и каждом, - сказала Керри, пряча под улыбкой грусть, - с самого первого дня в приемном.

- А я-то гадала, с чего это ты решила сделать меня своей личной медсестрой.

У Керри были распущенные волосы, у Эбби пучок, оттенки тоже разнились, но, сцепив вот так вот руки и розовея щеки друг друга теплотой своего дыхания (так близко они стояли), казалось, женщины смотрятся в зеркало. Вдруг, будто почувствовав, что за ними кто-то наблюдает, Эбби отняла голову с плеча Уивер.

- Он догадывается.

- Лука?

- Если и нет, всегда найдутся доброжелатели, - она не закончила, стирая кармиловую помаду со своих губ.

- Лука не такой человек, чтобы верить сплетням.

- То-то и оно.

Керри запихнула торчащий край рубашки в брюки, борясь с нахлынувшей волной смысловых галлюцинаций, шепотом отделения, существующим только в ее голове, но под час вырывающимся на свободу и тогда… Вынесет ли она еще одно обнажение? Сплетни открытой раной манящие охотников до поживы? Впрочем, по части слухов они с Эбби друг друга стоили, отчего становилось как-то покойно, а кожу начинал теребить театральный зуд. Как бы ей хотелось увидеть лицо Луки, когда тот узнает, на кого променяла Эбби мистера Совершенство. Но она боялась даже сказать об этом своей… любовнице. По крайней мере, так обстояли их дела.

- Хочешь, чтобы я приняла решение за тебя? Думаешь, мне легко делить тебя с мужчиной?

Эбби бросилась к двери, вымещая на ней свою ярость ударом ладони, словно отвесила пощечину невидимой сопернице, и повернулась к Уивер.

- Ты знаешь, какое решение я приму.

- Нет.

- Знаешь.

- Нет… Но это не правильно.

Она подошла к Керри и обхватила ее лицо руками, сужая свой мир до размеров двух хмельных ирландских озер. Так смотрит черная королева на белую перед началом игры.

- Можно подумать я когда-то поступала правильно.

Виктор впитывал их поцелуй, сознавая всю порочность зрелища и наслаждения от него. Он больше не сомневался, стоит ли приглашать доктора Уивер отметить с ним один из особо почитаемых католиками праздников день непорочного зачатия пресвятой девы Марии. Ему в голову пришла странная мысль: что, если наш Бог, присвоенный первосвященниками и персонифицированный патриархами, что, если Бог – женщина? Тогда ее воля, ставшая отправной точкой крестного пути Иисуса Христа на Голгофу является по истине актом чистой и непорочной любви; когда ни мужская доминанта, ни женская прозорливость не пытались взять верх в древнем как мир споре; любовь без правил и ограничении, божественная любовь.

А что может быть безопасней, чем любовь не разделенная? Любой опыт идет в дело, но не всякое горение дает свет. Только сейчас Виктор не испытывал ни ревности, ни разочарования, напротив, всей обретенной легкостью рассудка желал им удачи.

- Ну, ты мазила!

Холодное белое сердце ударило в его грудь и разлетелось роем снежинок, еще одно просвистело со смехом над головой.

- Сдавайся или умри!

- Ах так!!!

Энни вынырнула из-за регистрационной стойки и запустила снежком в чертоватую рожицу Морриса. Ее волосы напоминали гибридный сорт лилии Арпус Плана с заворачивающимися по краям лепестками, а ледяная бахрома артобстрела сплеталась в вуаль эльфийской принцессы. Моррис пробрался в ее снежную крепость, прижимая к груди кучу слепленных шаров. Никто не решался прервать их детскую забаву.

- Получи!!!

- Пожал – с –с та…

Виктор улыбнулся и крадучись выскользнул на улицу. Поднял воротник. Закурил. Сигаретный дым птицей цвета ультрамарин поднимался в промерзшее небо, сколько бы не пыталась рука его приручить. А сирены, бесконечно далекие и трогательные, используя проблесковые маячки «скорых» как громкоговорители звали его разделить судьбу Одиссея. Он достал из кармана направление к кардиологу. Если здесь главное слово «направление»… Еще один прием русского языка… Нет, есть вещи, которые заслуживают того, чтобы о них не писали, потому что все слова ничто, потому что у мечты нет лица, только женский стоический род и, потому что какие-то вещи надо оставлять для себя.

И когда с неба опять начал срываться снежок, Виктор решил, что хотя бы это дело он доведет до конца. И может быть, кардиолог "J. Winter" наладит его сердце так, чтобы на его радиоволны любви отвечали взаимностью.



К О Н Е Ц



НАВЕРХ