Сьюзен уже не была уверена в оттенке чернил. Если это сделала Уивер? А кто же еще? Ничего путного она этим давлением не добьется. Неужели Керри и в правду думает, что ради нее она бросит Чака и обречет ребенка на судьбу безотцовщины? Сьюзен хорошо представляла, через что пришлось пройти Уивер, борясь за своего сына и право жить так, как она хочет. И в тоже время Льюис не была готова отказаться от возникшего между ними «соучастия», «откровения», «дружбы» - выбирай любое слово, не ошибешься; этой заоблачной сенсорики, трущихся друг от друга частичек кожи и волосков, от возможности видеть и ходить во мраке, ища руками дорогу по извилистому пути тел, по запаху Vasana, сцеживая во флакон страсти, и пить, пить это томление духа как вино из кубка Диониса, первым и последним причастием… И ради этого она многое позволяла своей женщине, но никак не давить на себя.

Скоро Сьюзен представился повод встретиться с доктором Уивер и узнать ее еще лучше.

Она поднялась в кабинет Уивер под покровом общего веселья. В приемном, с подачи Джерри, отмечали назначение Картера на должность профессора, а в глубине приемного Моррис в одиночестве праздновал свое продвижение. Было уже довольно поздно, но в кабинете Уивер все еще горел свет. Сьюзен не стала стучаться, у них уже давно не было друг от друга секретов.

- Не спешишь сообщить мне плохую новость?

Женщина подняла голову от монитора, и ее волосы в драгоценной синеве ночи, точно созданные из тончайших лепестков меди, легли на поникшие плечи.

- Я собиралась поговорить с тобой чуть позже… но можно и сейчас.

- Мне отказали.

- Вообще-то да. Совет пришел к мнению, что нам нужен человек…

- А Картер? Ему можно было претендовать на должность только через 2 года. Он и не собирался!

- Не мне тебе говорить о Картере, - ответила Уивер.

- Это не честно, Керри. Я тружусь как лошадь, пытаюсь привлечь деньги…

- Какие деньги? 75 тысяч? Чтобы нормально функционировать, отделению нужно ежегодно 1.5 млн сверх государственного финансирования. Или ты думаешь, что кто-то серьезно отнесся к твоей научной работе?

- Извини, я не могу выписывать чеки по 150 млн.

- Что ты от меня хочешь, Сьюзен? - Развела руками Керри.

А что она действительно хотела? Держать Уивер в своем шкафу, доставая, когда ей это потребуется? Но Уивер не была куклой, в ее теле не было ни одного кусочка пластмассы. Она оперлась руками на стол начальницы, осязая грань между ними, и наклонилась к женщине.

- Ты могла мне сказать, предупредить, чтобы я не надеялась и не выставляла себя полной идиоткой.

- Я не могла, - прошептала Керри, - именно поэтому не могла.

- Ты была обязана, понимаешь. О чем ты думала две ночи назад, обнимая меня в этом самом кабинете? О том, как будешь смотреться в своем супер-деловом костюме, пока Онспо и Дыбенко распинают меня своими скальпелями? Ты держишь меня рядом, но не позволяешь и шага сделать самостоятельно, подсовываешь какие-то дурацкие статейки. Чего ты добиваешься?

Керри пробежала глазами, выставленный на обозрение вещдок, и в полутьме кабинета обведенный абзац да ее волосы горели яростным огнем, каким только может гореть безвинная ведьма.

- Неужели ты думаешь, что я буду спокойно смотреть, как меня топчут в грязи, смотреть как подыскивают «более достойную кандидатуру», пока я каждый день реанимирую приемное. Думаешь, приручила, и я буду терпеть это ради тебя?

Все дерьмо, которое копилось в ней с момента зачатия, потребовало выход. И Сьюзен не могла уже остановиться, слишком долго ее подавляли, держа в периметре «красного креста», как на прицеле; слишком кратким оказалось ангельское касание новорожденной, чтобы до конца разогреть ее вялую плоть, а эта женщина, не будучи небесным созданием… слишком много ей пришлось принять и переосмыслить за три прошедших месяца, чтобы разобраться не только в своих чувствах, но и в чужих.

- Я ухожу.

Керри не шевелилась в своем кресле.

- Но пока я не ушла - держись подальше от моего отделения.

Сьюзен не удержалась и, дернув за шнур, погасила лампу на столе начальницы, как та часто делала, находясь с ней наедине. Стеснение Уивер под одеялом не вязалось с тем, что она делала при свете дня.

- Правильно, иди к Чаку! - Крикнула Керри ей вслед.

- Иди к черту, Керри, - прошептала Сьюзен, не оборачиваясь.

Керри осталась одна. Снова. Иногда она забывала о перманентности этого состояния, но оно умело напоминать о себе болью, и чем головокружительнее была любовь, тем внезапней падение. Она могла еще все исправить, но знала, что не сделает этого. Льюис нужен был толчок. Она принадлежала к другому миру, миру нормальных людей, и попытка вырвать ее из лона семьи привела бы к гибели этой внутренне хрупкой женщины. Уивер была ее начальницей, они знали друг друга достаточно долго, чтобы понять: их представления о жизни различаются как день и ночь. Так будет лучше для нее, для всех.

Разве ты не устала просыпаться с предвкушением трагедии? Ты сильная, ты это переживешь, а она – нет. И кто сказал, что любовь должна быть взаимной, что каждый из нас разбит изначально о землю и все время пребывания на ней ищет свою половинку, а найдя, обретает покой, что сны и надежды – тени нашей страсти – не могут оказаться интересными спутниками, сопровождая в кругосветном плавании по меридиану одиночества? Не я…

Не зажигая свет, Керри Уивер нащупала свой костыль и прошла к двери. Она не смотрела по сторонам, не оборачивалась на хмельные оклики медперсонала, встречающего час Волка в полупустом отделении; Керри слилась с огненной стрелой отрицания, что несла ее по надземной железной дороге в пустой дом. И лишь Фиона встречала хозяйку в ангельски черных сапожках, прикрыв жалостливый взгляд веером усов, и, мурлыча, разгоняла тоску у нее на груди, пока рассвет, обмахнув в ночь свое перо, не стал писать следующую главу на простыне нового дня.

Чак пытался ее утешить, все это время пытался. Она почти забыла какой у нее замечательный муж.

- Я сама виновата. Глупо было так надеяться.

- Им же хуже. Не представляю, кто еще согласится на эту должность. Сколько помню Окружную...

- Неужели это такое плохое место?

- Нет, хотя да… Без тебя.

Сьюзен взяла у него из рук бокал вина – слишком кислого, чтобы развеять ее тоску, слишком слабого, чтобы навалившаяся на грудь тяжесть увлекла ее в кипучие воды беспамятства, в мир Фрейда и Юнга. И откинулась на спинку дивана, уплывая.

Неделю назад они еще подыскивали себе дом. Теперь бумаги лежали у нотариуса. Родители Чака, золотые люди, согласились взять на себя бремя первого взноса. Только Сьюзен рассчитывала, что с назначением на постоянную должность в клиники Кука ей не придется прибегать к их помощи. Дом показался им просторным и светлым, как раз таким, какой будет нужен Космо, когда малыш выберется из своей кроватки. Хотя, по мнению Сьюзен, ему не хватало укромного уголка, где в дождь переживают грозу и плачут, расставаясь с прошлым или… любят его несмотря ни на что, просто любят. Такое тепло, доходящее до духоты человеческих тел, возможно лишь на маленьком кусочке мрака, скрывающего тебя плащом невидимкой, оглушающим тишиной разноголосицу улицы и горящим своим черным огнем, который вспыхивал в венах Льюис при одной только мысли о Керри.

Чак протер салфеткой кофейный столик. В телевизоре Аврил Лавин пела, свесившись головой вниз с Эйфелевой башни про «любовь-морковь», безбожно гнусавя, на смеси латиницы и иврита. Интересно, ей так лучше видно, подумала Сьюзен, окидывая взором капли пролитого вина на столе. Капли пятнами Роршаха тестировали доктора Льюис на профпригодность. Как ни крути, а увлечение психиатрией увлекательно только для неврастеников.

- Чему улыбаешься?

Сьюзен тут же погасила искру на своих губах.

- Это уже было у Мадонны.

- Что? А ты о песне, - сказал Чак, пятясь на кухню. - Сейчас принесу жаркое.

- Угу.

- Скажи, я слишком стараюсь?

- Да нет, это я слишком устала. Прости. Я наверное не умею так радоваться жизни, как другие.

- Брось, тебе просто надо развеяться, - Чак подошел к ней сзади и встряхнул за плечи так, что позвоночные диски зазвенели монетной россыпью на платье индийской наложницы. - Съездим в боулинг или... в ресторан. А что, мы давно уже никуда не выбирались вместе.

- В «Корону»? - Вырвалось у Сьюзен.

- Вообще-то я хотел предложить «Крабовидную туманность». Помнишь, мы часто посещали этот ресторанчик до рождения карапуза? Но, если тебя потянуло на ампир?

Они были в «Короне» с Уивер на Пасху. Никто и никогда не приглашал ее в такие респектабельные заведения, никто и никогда не узнал бы о том, как проводят время две симпатичные женщины за столиком у аквариума, о чем-то «переулыбающиеся» друг другу, как иные перемигиваются. Керри выглядела угнетенной этим воскресеньем. В последнее время «малиновый звон» вызывал в теле Уивер дрожь совсем не религиозного характера, и Сьюзен не пришло в голову ничего лучше, чем сменить обстановку изо дня в день окружавшую ее начальницу. А «Корона» была единственным в городе рестораном, соответствующим классу ее женщины. Только Керри никогда не позволяла платить за себя.

- Кролик с брусникой. - Чак протянул ей тарелку.

- Кролик?

- Ну хорошо, курица с брусникой.

- Не могу поверить. - Сьюзен отложила вилку. - Моррис стал старшим ординатором. Этот хлыщ… Может это заговор рыжих?

- Вот пускай и дальше целует Уивер в ее большую волосатую задницу.

- Она у нее не волосатая, - ответила Сьюзен, вставая. - Не сравнится с твоей.

- Да что я такого сказал? - Чак тоже поднялся и попытался привлечь ее внимание, размахивая жирной ножкой.

- Я иду спать.

Сьюзен тихо прикрыла за собой дверь, чтобы ни один фотон света не испачкал ее темной пасторали, за которой проступали и следы запекшейся крови, и разлитые чернила любовных посланий, а простыни хрустели углями и лепестками роз, пожухшими до заката; и завернулась в кокон одеяла, слушая как соседи за стеной испытывают на прочность воздух, до хрипоты надрывая свои глоток. Вдруг из темноты высунулась рука о пяти солнечных лучах и зажала ей рот… На секунду она подумала, что это Фиона. Маленькая плутовка открыла дверь лапой, чтобы свернуться у ног хозяйки. А хозяйка, уподобляясь сиамскому хищнику гуляла сама по себе, то выгибая спину, то подлезая под руку, чтобы ее погладили. Шершавая рука нырнула под одеяло батискафом Кусто. Она подставила Чаку спину, пока тот не сжал ее плечо, разворачивая лицом к себе, и сумрак не засеребрил мокрые щеки, там, где они не касались подушки.

- Это Сидни, - Чак протянул ей телефонную трубку.

- Они нашли Хлою?

- Можно и так сказать.

И ей, второй раз за неделю, пришлось надеть темный суконный жакет. А дождь месил свежую глину, и созданным из праха и глины оставался лишь прах.

Хлою нашли в придорожном мотеле с ноздрями, забитыми грязным героином. Ее дружок испугался и сбежал. Дверь взломали только на третий день, когда местные коты стали сочинять реквием, рассевшись на ветках яблони под окном их номера. Молодая женщина в расцвете сил, с прелестным ребенком на руках уходит из жизни, а все воспринимают это как благословение. У нее могла быть другая жизнь, у нее должна быть другая жизнь. Но вместо этого Чак надевает галстук и вместе с тестем поет в церкви гимн «Ред-Сокс». Сьюзен тоже бы надралась, если б это несло облегчение… Если б она была чуточку решительней и не боялась управлять своей жизнью, не взирая на мнения окружающих, у них у всех была бы иная жизнь. А так… Своим бездействием она уже предала одного очень дорогого ей человека и сейчас, что ответить на тысячи «почему» своей племянницы, если эта маленькая девочка знала о своей матери гораздо больше, чем кто-либо.

Но могильщикам, играющим на задворках Шекспировского театра, не терпелось согреть себя пинтой другой, проводив кортеж из черных автомобилей в мир живых. И она опустила окно Кадиллака, вслушиваясь в шорох шин по асфальту, утешающий людей в преисподней. По аллее, сцепив руки, шли две женщины: одна - в черном, другая - в красном. Только вглядевшись в их поднятые к небу лица, Сьюзен поняла, что дождь кончился и под серостью облаков концентрирует свои краски вечер.

- Холодно.

Чак сощурился и закурил.

Она не собиралась на прощальную вечеринку Картера. У нее имелось серьезное оправдание не приходить, но именно поэтому доктор Льюис в самый последний момент и решилась появиться. Она не держала зла на Джона, если на кого и стоило сердиться, то на Уивер с ее ледоколообразным носиком и упрямством ершика для чистки нечистот, втянувшей в игру с ней все отделение. И Сьюзен с нетерпением и страхом ждала их новой встречи, то, как Керри будет держаться деловой и невозмутимой, подергивая стетоскоп у себя на груди, а белый халат, точно подвенечное платье, обагренный вином и слезами, будет вызывать досужие разговоры и любопытные взгляды. В этой игре заведующая достигла совершенства.

Она раз пять проехала мимо бара, прежде чем зайти внутрь. Каково же было ее разочарование, когда Сьюзен не повстречала знакомого лица, никого кроме Картера и какого-то санитара с затуманенным взором, развлекавшихся просмотром слайдов СП-шоу. А фотографии на серой стене бара мелькали точно нейроны квазипамяти, уводя далеко в прошлое, так далеко, что Сьюзен выдохнула: Боже, какими же мы были молодыми!

Эти каштановые локоны, вызывающие раболепие Картера… Смеющийся Марк, не состоявшийся космический ковбой Марк Грин в обнимку с Дагом… И где-то в сторонке рыжеволосая женщина, только переступившая рубеж девичества, но в ее зеленых глазах уже было все: путешествия, победы, одиночество и недостижимые пики Килиманджаро.

Сьюзен взяла его за плечо.

- Привет. Где все?

- Не знаю. Я думал, это сюрприз.

- Значит, и для меня тоже.

Она села на предложенный стул и огляделась. На столе недопитые стаканы развороченной пастью дракона выдыхались в противоестественной тишине бара. Тишина пахла перегаром, кислой кожей уработавшихся вечером четверга и всем тем, что прежде покрывал сигаретный дым, превращая старлеток в красавиц, а грусть в вино. Картер кивнул ей и сделал новый заказ...

- Значит, Африка, - сказала наконец Сьюзен.

- Да.

- Это далеко.

Джон пожал плечами.

- Это даже не в нашем мире, - вырвалось у Сьюзен, но Картер уже погрузился всей грустью в «Шато Марго» 1958 года, и только зубы лязгали о хрупкость стекла.

Керри не часто делилась своими воспоминаниями о Кении, но когда это случалось, сердце Сьюзен сжималось до сингулярности, как если б они находились на черном континенте в плену у духов Вуду, а рука, протянутая к рукоятке винчестера, скользила по руке избранницы, сплетая их пальцы крепче виноградной лозы. Генри Уивер был инженером и потратил не один год семейной жизни на возведение мостов в провинции Джемал, но тому, кто держится земли, не нужно ходить по небу. Когда Керри, закончив обучение в медицинском колледже, вернулась, чтобы рассказать ему об этом, отец уже страдал от малярии, но еще больше он страдал без Африки.

Темным февральским вечером она рассказывала, как однажды ездила с ним на сафари, вообще-то это был национальный парк, но только ооновские шишки знали, где кончается природоохранная зона и начинаются джунгли. Ей было года четыре или восемь, пора, когда время зыбуче и безответно. Она осталась в джипе, ощущая кожей, как солнце коптит кузов точно ребрышки неведомого зверя, а к ним на пикник со всех окрестных гнезд слетелись падальщики и кружили в пораженном белом небе, подгоняя охотника отвратительными криками оставить свою жертву в крови и пыли на обочине дороги и заняться более крупной дичью.

Отец с еще несколькими людьми из их лагеря засели в тени акации и расчехлили винтовки. Ждать не пришлось. Петляя за стадом, большая полосатая кошка выбежал на открытое пространство. Тигр тряхнул мордой в объективе прицела, и загнав волю когтями в подушечки лап, сделал несколько шагов в направлении кустов, где затаился ее отец, втягивая носом пыль саванны. Чихнул. Попытался ухватить вытянутой лапой потерявшую бдительность молодую самку и даже оставил на ее бедре свой отпечаток. Животное издало душераздирающий вопль, но Керри еще услышала, как отец передернул затвор и оттягивает курок, ослабляя пружину в самый последний момент, словно играясь в кошки-мышки. Уставший хищник приподнял уши. Круглые как Африканское солнце глаза оторвались от антилопы. Они пропитались ядовитой зеленью джунглей, но в них было столько жизни, что Керри подскочила на своем сидении, когда серебряная пуля рассекла его грудь, заставив снова опуститься на четыре лапы. Тонкая красная струйка, словно нитка-оберег, порвалась на его шее и затерялась в траве. Отец горделиво задрал ствол винтовки ввысь, позволив Керри вылезти из джипа и подойти к умирающему животному.

Насекомые и мошки облепили его морду, висли на усах в каплях вырванных болью слез, а когда голова начинала подрагивать в конвульсиях, они разлетались во все стороны на преодолевших брезгливость. Тигр оскалил желтые клыки, разрывая свою пасть в уже неслышимом крике, и Керри подумала: если существуют кладбища слонов, то где находится тигровое кладбище. В следующую минуту с неба хлынул дождь, и они поспешили домой.

Керри вернулась в Африку с разбитым сердцем. И с каждой смертью в полевом госпитале, случавшихся с регулярностью восхода солнца, понимала - та чудесная страна осталась в ее детстве, а здесь… здесь она может найти только кладбище тигров. Но Керри Уивер еще была не готова пройтись по их зеленым холмам.

В бар завалились трое парней и две девушки. Смеясь и целуясь, молодые люди направились к стойке, но бармен ткнул в табличку с надписью «заказано» и снова покосился в их сторону.

- Знаешь что, выключай свою соковыжималку и пошли в приемное, - сказала Сьюзен.

- Нет. Я хочу досмотреть, - Картер сменил картинку. - Это выглядит сумасшествием, но я готов.

- Ты перерос приемное. Сколько тебе, 32?

- 33. - Ответил он и предложил ей выпить.

- Картер, я же на дежурстве.

- Прости.

Он повестил пиджак на спинку стула и, подперев кулаком подбородок, уставился в стену, где годы со стремительностью швейной машинки сшивали врачебное дело. Сьюзен практически видела, как с каждым болезненным вдохом сжимается бледный шрам под его не заправленной в брюки сорочкой. В приемном долго спорили, почему при своих миллионах и симпатичной мордашке Картеру не везет в личной жизни. Когда-то ей и самой доводилось касаться этого кривого рубца, что оставил на худом теле неуравновешенный пациент. Не получалось ли так, что Джон Картер третий, богемный как Гиппократ или Асклепий, сам являлся не более чем жертвой, не потому ли его так тянуло в Африку?

Подчиняясь мимолетному порыву, Сьюзен крепко сжала его руку. Но что она могла, потеряв Дива, Марка, а теперь и Керри - всех, кого она когда-либо любила и будет любить…

- Хлоя умерла.

- Прими мои соболезнования, - сказал он. - Что теперь будет?

- Не знаю.

Иногда, глядя на своих пациентов, Сьюзен чувствовала себя чудовищем, которое не берет ни одна хворь. Керри постоянно испытывала боли в бедре, Картер пережил разрыв печени и наркозависимость, Керолл истекала кровью в гинекологии, Марка доконала опухоль на мозге, у Керри был выкидыш, у Картера ребенок умер на последнем месяце беременности…

- Тебе весело? - Спросила она.

- А должно быть?

Сьюзен позволила ему подать пальто и пройтись с ней рука об руку до больницы. А машины проносились, гася дальним светом фар их все еще молодые лица. В приемном было тихо, но Льюис привыкла видеть в этой тишине предвестие бури или ее прощальные брызги.

- Эй, почему вы бросили Картера одного? Я нашла его обнимающимся с каким-то санитаром.

- Поступила массовая травма, - сообщил Ковач, - Эбби делала кесарево.

- Боже! Ты что, ей гордишься?

- Сьюзен, все под контролем.

- Ты так думаешь? Разберись сначала со своей жизнью, - выпалила она. - Прости. Прости, Лука, я сегодня не лучший собеседник.

- Ууу, полнолуние, - послушалось за ее спиной.

- Я все слышу!

- А слух как у собаки, а глаз как у орла.

- Да пошли вы все!

Она громко хлопнула дверью, прежде чем разрыдаться в ординаторской.

Шестью этажами выше Керри Уивер повернула ключ верхнего ящика стола и извлекла из него черную бархатную коробочку, что так хорошо умещалась на ее ладони, и сжала пальцы в кулак, ощущая мягкость ворса. Потом накрыла второй ладонью и поднесла к своим губам. В коробочке лежал тонкий ободок венчального кольца, которому никогда не было суждено исполнить свое предназначение. Его подарила Сенди Лопес, когда стало очевидно - Керри беременна, словно пыталась узаконить их союз. И все то время, что они были вместе, Уивер носила его, подвесив на цепочке у себя на груди. Сенди это не нравилось, но она понимала, кольцо на руке может порвать перчатку, зацепиться за что-то, когда доктор погружает свои пальцы в открытую рану. И нанизанное на цепочку кольцо ненарочитым принятием билось между ее грудей отделенной, но не отделимой частичкой Сенди Лопес; и когда оно касалось обнаженной кожи, та становилась нежнее, а золото ярче, заключая в себя внутренний свет зеленоглазой феи приемного.

Керри Уивер открыла коробочку - оно все еще лежало там, потом достала из кармана белого халата другое и положила рядом. В тусклом свете лампы они выглядели как близнецы, даже надписи на внутреннем ободке кольца совпадали - S.L точно женщина на шесте или змея, обвившая Древо познания Добра и Зла. S.L - с любовью… – слова застыли на ее губах клеймом верности, не позволяющим никому растревожить их недвижимость.

Отчего-то вспомнились поминки Марка и размалеванные стены «Вулкана». Она не хотела туда идти, но Сенди настояла, и вот она елозит на неудобной скамейке между Халей и Маликом, а ее подруга пытается успокоить быстро опьяневшую Эбби. Они со Сьюзен вывели ее на воздух, пугая прохожих своей болтовней, и, прислонив к стене, дали проблеваться.

- Не думала, что так выйдет.

- Спасибо, что пригласила.- Сенди пнула носком ботинка пивную банку с террасы. - Ненавижу, когда это случается, но это все равно случается. А знаешь, что самое паршивое?

Сьюзен молчала.

- Мы ведь воображаем себя богами, спасающими чужие жизни, всезнающими, вездесущими и бессмертными, и когда это случается с одним из нас… - Вместо слов она постучала себе кулаком чуть выше груди, словно регбист, принявший мяч, только в этом жесте не было ничего победного. - Марк Грин был хорошим парнем.

- Просто отличным, - подтвердила Сьюзен. - Прости, Халей не должна была говорить то, что сказала.

- Не у меня.

- Что?

- Ты должна извиняться не передо мной. Но так ведь проще?

- Проще. - Сьюзен отвернулась.

- Сьюзен, посмотри на меня и пообещай, что никому не позволишь обижать мою женщину. - Голос Сенди приобрел оттенки мельхиора. - Керри очень тонка и ранима, хотя это мало кто видит. А я не всегда смогу находиться с нею рядом.

- Обещаю. Я никому не позволю обижать Керри.

На небе зажглась еще одна звезда, и доктору Уивер показалось, что это Марк Грин подмигивает им с небес, скрепляя их договор. Она отошла от двери, ведущей на открытую террасу, и снова погрузилась в грустные воспоминания о своем коллеге, несмолкающие всю ночь. А ночь была тиха и печальна, словно окутанная в траур вдова. И Керри вдруг показалось, что, смотря в окно, она видит отражение постаревшей, но еще не утратившей своей красоты женщины. Женщина показалась ей знакомой.

…Мы хотим, что бы нас любили…

Керри открыла глаза. На столе лежало заявление об увольнении, подписанное левой рукой Сьюзен Льюис. Отрывистые буквы, завиток над «й», хвостик над «д»…

Она убрала коробочку с кольцами в ящик и повернула ключ.