Инна ЛМ "Одно слово"
к оглавлению





Инна ЛМ



ОДНО СЛОВО









Цикл рассказов «Одно слово» (“One word”)
Автор: Leyla Harrison (Sparkle)
Перевод: Инна ЛМ
Оригинал: fanfiction.net и sparkle’s ER fanfic



11. Прощай, здравствуй (Goodbye, hello)



Краткое содержание:

- Керри и Картер подводят итоги и двигаются дальше.









Когда я открываю глаза, то создается впечатление, что я проспала всего несколько минут. Небо по-прежнему чернильно-синее, и оно отбрасывает странные тени на стены спальни. Я смотрю на люминесцентные стрелки своих наручных часов и обнаруживаю, что до восхода всё еще остается около двух часов. Я переворачиваюсь на другой бок и смотрю на Картера, мирно спящего, на то, как его грудь поднимается и опускается.

Его лицо спокойно и расслаблено. Его вид утешает и поддерживает меня, но я также чувствую неописуемый груз печали на своих плечах.

Картер, пошевельнувшись, открывает глаза, поначалу оглушенный со сна. Его взгляд фокусируется; я знаю, что он сосредотачивает внимание на моем лице, на его выражении, на моих непроизнесенных словах.

Он тянется ко мне и проводит кончиками пальцев по моей щеке, по моим губам. Всё еще молча. Всё еще наблюдая.

- Это прощание, не так ли? – шепчет он невыразительно.

Я не могу ответить ему словами, да в этом и нет необходимости. Он видит всё на моем лице, он знает, и часть его понимает это. Хотя есть и другая часть его, которая не понимает, и его губы искривляются, когда он хмурится.

- Это не должно быть так, - говорит он мне, и я трясу головой.

- Должно, Картер. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. – Мой ответ тих и спокоен. Он отводит от меня взгляд, и я чувствую ноющую боль глубоко в груди. – Пожалуйста, - говорю я ему мягко. – Не уходи вот так – с гневом.

- Нет, - откликается он. – Только с сожалением.

- Мы можем просто полежать здесь и обнять друг друга? – спрашиваю я его. – Джон?

Он молча привлекает меня поближе, моя кожа теплая на его коже. Его объятие крепко, как если бы он никогда не согласился меня отпустить. Несколько слезинок вырываются на волю из уголков моих глаз. Я смахиваю их кончиками пальцев, не желая, чтобы он видел. Но он видит их, и присаживается, опираясь на локоть, чтобы запечатлеть по нежному поцелую на моих глазах, прежде чем он снова ложится и снова прижимает меня к себе.

Мы лежим в безмолвии, вот так слившись друг с другом, долгое время. Наконец его хватка ослабевает, и его рука, охватывающая меня, разжимается, и мы оба снова засыпаем.








Какое-то время спустя я смутно ощущаю губы Картера на моих губах, мягкие и медлящие, не желающие отрываться от меня. Я целую его в ответ, но слишком устала, чтобы раскрыть глаза. Он убирает мои волосы со лба теплыми пальцами, целует меня в лоб, и потом я опять засыпаю.








Когда я окончательно просыпаюсь, небо уже посветлело; сквозь окна вливается розовое сияние, которое освещает комнату.

Я поворачиваюсь в постели – Картер ушел.

Я не удивлена. Я знала, что он так и поступит. Но от этого ничуть не легче.

Выбраться из постели трудно. Я не горю желанием ехать на работу, и я не хочу встречаться лицом к лицу с моим собственным отражением в зеркале. Моя нога всё еще болит, это последствия вчерашнего таинственного болевого кризиса и той деятельности, которая не давала Картеру и мне так долго уснуть этой ночью.

Нет, говорю я себе решительно. Не думай об этом. Не сейчас.

Я выволакиваю себя из кровати, очень медленно, и внезапно застываю перед туалетным столиком.

Темно-синий шелковый галстук Картера лежит там, аккуратно сложенный, его кончик свисает с края столика. Должно быть, он забыл его, думаю я, должно быть, он забыл взять его с собой, когда уходил.

Галстук слишком аккуратно сложен для забытого. И я помню, что положила его на кресло прошлой ночью.

Я поднимаю его и провожу пальцами по шелку, ровный темно-синий цвет соответствует моему настроению ((«Blue» означает не только «синий», но также и «хандрящий», «подавленный», «унылый», «находящийся в депрессии». – Примеч. пер.)). Я прижимаю галстук к своему лицу, и он весь – Картер, в одном натиске чувственных ощущений, и я знаю, что Картер оставил этот галстук для меня. Дрожь в руках так сильна, что я вынуждена положить галстук назад на туалетный столик, очень осторожно, словно это ручная граната с выдернутой чекой.

Я иду в ванную. Я прислоняю костыль к стене, пуская воду в душе и дожидаясь, пока она станет горячей. Я отдергиваю занавеску и встаю под душ, позволяя воде падать на меня, как жгучему дождю.

Я не знаю, куда деваться от собственных эмоций. Я хочу позвонить Картеру и сказать ему, что я совершила ошибку, и всё-таки я знаю, что не могу. Что Картеру сейчас нужнее, чем что-либо, так это выздоровление. И он должен сделать это один. У него будет вся поддержка, которая ему потребуется, но он должен сделать эти первые маленькие шаги самостоятельно. Если он отвлечется на другое, это может опустошить его, может вызвать рецидив, и я знаю, что никогда бы не смогла жить со знанием того, что я могла быть причиной этому.

Не думай о нем прямо сейчас, говорю я себе. Просто заблокируй эти мысли, прогони их из своей головы.

Я всё еще могу почувствовать его тело, каким оно было всего лишь несколько часов назад, и поэтому мне хочется плакать от бессильного разочарования. В этом, так же как и во всем другом, тело помнит, даже если разум и не хочет того.

Я упираюсь рукой в кафельную стену и роняю голову. Я разрешаю себе заплакать, и слёзы смешиваются с водой из душа.








Я колеблюсь, перед тем как войти в приемное. Сосредоточься, говорю я себе. Сосредоточься, не теряй контроля.

Я здесь, потому что это моя работа; я здесь, чтобы спасать жизни. Каждый день я напоминаю себе об этом. Я знаю, что многие вещи часто служат отвлечением, но они никогда не встают на пути того, ради чего я здесь. Когда я отвлечена, я огрызаюсь на людей; я знаю, что могу быть резкой. Иногда я тону в бумажной работе и управлении. Это не то, что я намеревалась делать, когда выбрала врачебную карьеру, но я была тверда в своем выборе; а там, где я теперь, такие обязанности неизбежны.

Пока я глупо стою во дворе, подъезжает «скорая». Пикман открывает заднюю дверь.

- Приятно, что тут ждет комитет по встрече, - говорит она, заметив меня. Мне всегда доставляет удовольствие ее суховатое чувство юмора.

- Что у нас тут?

- Женщина двадцати четырех лет, страдает от острой боли в области таза, жизненные показатели стабильны, давление сто десять на семьдесят, пульс сто восемь. На месте поставлена капельница. Она говорит, что раньше лечилась от эндометрита, но боль продолжает возвращаться.

Молодая женщина стонет, когда парамедики вывозят каталку из машины.

- Пожалуйста, - всхлипывает она. – Я не могу это терпеть. Так больно. – Ее глаза безумны от боли, ее лицо бледно и залито слезами.

- Всё будет в порядке, - говорю я, дотрагиваясь до ее руки. Я оборачиваюсь к Пикман. – Везем ее внутрь.

- Третья смотровая открыта, - сообщает Рэнди от регистратуры.

Я иду рядом с каталкой, бросив сумочку на стойку регистратуры, когда мы проходим мимо нее. Мы ввозим каталку в смотровую и придвигаем ее к кровати.

- Вы можете перебраться туда? – спрашиваю я пациентку. Она кривится, но кивает.

- Я постараюсь, - говорит она, и ей это удается, но она снова стонет. – Я назначена на операцию по удалению еще одного участка оболочки матки – в четверг, - говорит она мне. – Но сегодня утром боль стала хуже. Она была такой сильной, и не прекращалась. Я приняла кодеин – мне дал его мой врач, но это не помогло. – Она начинает плакать. Чуни входи в смотровую с картой.

- Шш-ш, шш-ш. Всё будет в порядке. Как вас зовут?

- Мелисса Вайс.

Я провожу быстрый внешний осмотр и осторожно прощупываю ее таз. Она вскрикивает от боли.

- Жизненные показатели стабильны, - сообщает мне Чуни.

- Извините, Мелисса. Я знаю, что это больно. Хорошо, давайте сделаем общий анализ крови и химию. Я не чувствую никаких уплотнений, но давайте посмотрим таз на ультразвуке, просто на всякий случай, - говорю я Чуни, и та кивает. – И анализы на тот случай, если ее захотят сейчас же забрать в операционную. Мелисса, кто из врачей собирался делать вам операцию?

- Доктор Темплтон, - выдыхает она. - О господи! – Она хватается за нижнюю часть своего таза и крепко зажмуривается.

- Хорошо, Чуни, позвони на пейджер доктор Темплтону, а тем временем дадим ей десять морфина через капельницу. Всё в порядке, Мелисса. Я сразу же вернусь, хорошо? Сейчас мы дадим вам что-нибудь от боли.

- Пожалуйста! – кричит она. – Пожалуйста, мне больно!

- Я знаю, - говорю я ей. – Чуни введет вам морфин. Через несколько минут боль уже не будет такой сильной.

Она открывает глаза, и я вижу в них панику.

- Вы ведь не думаете, что еще что-то не так, правда?

- Возможно, это просто эндометрит, но я хочу удостовериться, что не происходит ничего другого, например, разрыва кисты яичника. Так что держитесь, Мелисса, потерпите немного, хорошо?

Она обещает мне, что будет держаться.








Остаток этого дня заполнен пациентами с болями; все они кричат и завывают. Мы все разделяем кое-что друг с другом: моя боль спрятана, их – снаружи, на виду. Я выкрикиваю приказания, осматриваю пациентов, вставляю грудные трубки, проверяю кровь на газы. Неважно, что я делаю, звуки их боли эхом отдаются у меня в ушах, пока я работаю, и я едва ли слышу что-то еще.

Внутренне я испытываю онемение. Ни боли, ни печали, только пустота там, где раньше был огонь.

- Керри, можно тебя на минутку, поговорить?

Голос Марка пугает меня от неожиданности. Я отрываюсь от результатов анализов, которые у меня в руках.

- Конечно.

- Пойдем наружу, - предлагает он, и я откладываю анализы.

- Джерри, запроси перевозчиков еще раз и выясни, почему они так задерживаются. Мистера Уилсона должны были отправить на сканирование уже тридцать минут назад, - говорю я Джерри, пробираясь вокруг стойки регистратуры и следуя за Марком в больничный двор.

Воздух снаружи влажный и удушливый; еще один типичный летний день в Чикаго.

- С тобой всё в порядке? – спрашивает Марк безо всяких преамбул. – Сегодня ты выглядишь немного отвлеченной.

- Со мной всё отлично, Марк, - отвечаю я ему.

Он колеблется, всего миг.

- С тобой и Картером всё нормально? – Он выглядит искренне озабоченным, но, кажется, ему несколько неловко спрашивать.

- Всё нормально, - повторяю я за ним.

Марк ничего не говорит; вместо этого он пристально смотрит на меня. Под его внимательным изучающим взглядом я чувствую, как стены, которые я возвела специально для этого дня, рушатся. Я отвожу взгляд.

- Я спрашиваю только потому, что ты весь день выглядела слегка рассеянной, и, судя по тому, каким я видел Картера, с ним то же самое.

При упоминании имени Картера я поднимаю глаза. Я не знала, что сегодня у него смена; я не изменила расписание заново, но я была уверена, что он появится на работе не раньше сегодняшнего вечера. Я не видела его весь день, но, опять-таки, я была постоянно занята, перебегая от одного пациента к следующему.

- Я в порядке, - говорю я Марку.

Марк вздыхает.

- Картеру необходимо сосредоточиться на выздоровлении, - говорю я, в качестве объяснения. Я пожимаю плечами и поворачиваюсь так, чтобы мое лицо было в тени, не на виду у Марка. – В жизни события не всегда складываются так, как мы того желали бы, Марк. Ты знаешь, как это бывает. – Я стараюсь привнести в свой голос непринужденную ноту, но я слышу то, что сказала, и то, как я это сказала: пустые слова, монотонный, невыразительный голос. Я не могу с этим справиться.

Марк дотрагивается до моего плеча.

- Извини, Керри.

Я смотрю на него.

- Всё в порядке, правда. Со мной всё отлично. Не о чем беспокоиться. – И с этими словами стены возвращаются на место, и я распрямляю плечи. – Мне нужно вернуться.

Я оставляю Марка стоять там и направляюсь внутрь, в туалет, где я могу побыть одна. Несмотря на летнюю жару, я замерзаю и дрожу, и я гадаю, согреюсь ли хоть когда-нибудь снова.








Когда этот день наконец заканчивается, я собираю свои вещи и направляюсь к дверям. Никто не говорит мне «до свидания» или «спокойной ночи»; здесь все заняты, и ни у кого нет времени. Я не принимаю это на свой счет. Никогда не принимала.

Сегодня, думаю я, подходящий вечер для хорошей бутылки вина, домашней еды и увлекательной книги. Еще один волнующий вечер из жизни Керри Уивер.

- Керри?

Я уже миновала жаркое предвечернее марево и зашла в подземный гараж. Я поворачиваюсь и вижу стоящего там Картера.

Он выглядит так, как я себя чувствую: потерянным, одиноким и усталым.

- Я как раз направлялась домой, Картер.

Он проводит рукой по волосам, его глаза блуждают вокруг, перескакивая на всё что угодно в его поле зрения, кроме меня.

- Слышал, у тебя был напряженный день.

- Да, - говорю я просто.

Он смотрит на землю.

- Я не хочу этого делать, Керри.

- Дай себе время, Картер, - говорю я ему. – Вспомни, о чем мы говорили прошлой ночью.

- Мы много о чем говорили прошлой ночью, - откликается он, и у меня в груди вспыхивает боль.

- Ты должен поработать над некоторыми вещами. И это правильно, Картер. Ты должен сделать это без того, чтобы какие-то новые взаимоотношения вставали у тебя на пути и отвлекали от твоего выздоровления.

- Ах, вот как, - говорит он.

Мы тихо стоим, никто из нас ничего не говорит, единственный шум на заднем плане – это звуки машин, выезжающих с парковочных мест на других этажах.

- Послушай, я тоже не хочу этого делать, - говорю я ему. – Если это хоть немного тебя утешит.

- Тогда почему же мы делаем это? Почему мы сдаемся?

- Я не сдаюсь, - быстро отвечаю я. И я знаю, что это так. Какая-то часть меня держится за отдаленную возможность того, что через шесть месяцев или, может быть, через год, когда Картер будет более стабилен эмоционально, когда в какой-то мере справится со всеми проблемами, что тогда он в один прекрасный день появится у моего порога. Я держусь за ту улыбку, которую он подарит мне, когда я открою ему дверь.

Я надеюсь на что-то, что, по всей вероятности, не случится.

По всей вероятности, кто-то еще войдет в жизнь Картера, и он влюбится. Обстоятельства изменятся. Мир, как для Картера, так и для меня, будет двигаться дальше.

- Так или иначе, я не полностью сдалась, - уточняю я, хотя и знаю, что если и буду цепляться за надежду, то это не изменит того, что, скорее всего, случится.

Лямка его сумки сползает у него с плеча, и он поддергивает ее повыше.

- Тогда давай не будем сдаваться. Давай попробуем, Керри.

- Картер…

Его лицо полно тревоги.

- Я ненавидел это утро. Я ненавидел необходимость вставать и уходить, пока ты еще спала, уходить, зная, что это конец. Ты понятия не имеешь, как тяжело мне было уйти. Ты знаешь, если бы я остался до тех пор, пока ты проснешься, то я бы не сумел выйти за дверь.

И я могла бы изменить свое мнение и позволить тебе остаться, добавляю я про себя, но загоняю эту мысль подальше.

- Это не какая-то разновидность наказания, Картер, - говорю я ему. - Это ради тебя… ради твоего благополучия. Ради твоего выздоровления.

И затем, потому что я не знаю, что еще сказать ему, я поворачиваюсь и ухожу.








Я закончила обедать. Я выпила полбутылки хорошего вина. И я уже настроилась свернуться клубком на диване с хорошей книгой и еще одним стаканом «Мерло», когда ударяет первая молния.

Вспышка освещает каждый уголок дома, и через несколько секунд раздается невероятно громкий грохот. Электричество мигает и отключается, и гостиная погружается в темноту.

- Черт подери, - бормочу я, ощупью находя дорогу по темной комнате в поисках фонарика. Свечи. Хоть чего-нибудь.

Звук дождя, бьющего в окна, начинается еще прежде чем я успеваю добраться до кухни, где и нахожу фонарик-вспышку. Снаружи уже настоящий ливень. Я обыскиваю комнату за комнатой, зажигая свечи там, где нахожу их.

Еще одна молния с треском ударяет снаружи, и на долю секунды в спальне делается светло как днем, затем снова темно как в яме. Гром опять следует за молнией почти немедленно, такой сильный, что кажется, будто весь дом содрогается. Дождь продолжает лить. Кондиционер работает на электрическом термостате, поэтому прохладный воздух, прогоняемый через вентиляторы, останавливается, и я открываю несколько окон, чтобы впустить ночной бриз. Он пахнет свежей землей.

Я собираюсь сесть на диван с книгой, вином и несколькими свечами на столике около него, когда слышу стук в парадную дверь. Мне повезло, что я услышала его; дождь почти оглушает.

Добраться до двери со свечой в руке легко; открыть ее со свечой и костылем несколько неудобнее, но я справляюсь.

Картер стоит там в темноте, освещенный только светом свечи, которую я держу. Он весь промок, его волосы прилипли к лицу, капли дождя падают с его лба, подбородка и кончика носа.

- Привет, - говорит он.

- Картер…

- Просто подожди, - говорит он. – Ничего не говори минуту. Дай мне сказать.

Я жду.

Он делает долгую паузу перед тем, как заговорить.

- Давай начнем всё заново, - говорит он. – С самого начала.

Я смотрю на него вопросительно.

- Вы, должно быть, Керри Уивер. Приятно познакомиться. А я – Джон Картер.

- Картер… - пытаюсь я снова остановить его, но он качает головой, так что капли дождя разлетаются вокруг.

- Вы знаете, мне бы правда этого хотелось… я имею в виду, в последнее время мне пришлось трудновато. Мне бы действительно пригодился друг. И я не знаю, как насчет вас, но, возможно, вам он тоже бы пригодился. Это всё, о чем я прошу. Просто… что мы, может быть, сумеем найти способ быть друзьями. Итак… что вы скажете?

Я не могу ничего с собой поделать; улыбка проступает в уголках моего рта.

- Да, я была бы рада, - отвечаю я.

Он улыбается мне в ответ, и это настоящая улыбка, улыбка, которую я нечасто видела со Дня Святого Валентина. От нее у меня становится легко на сердце.

- Ты промок. Электричество отключилось, но почему бы тебе не войти… по крайней мере, у меня есть газовая плита. Я могу приготовить растворимого кофе, а ты сможешь обсушиться.

- С удовольствием, - говорит он.

Налетает порыв ветра, и свеча в моей руке отчаянно мигает и потухает, оставляя нас в темноте.

- Ну что ж, тогда входи, - говорю я ему, и он так и делает, и я захлопываю за ним дверь.




К О Н Е Ц



НАВЕРХ