Четыре года.
Четыре чертовых года.
Мои пальцы летают по клавиатуре…
Так же, как когда-то они изучали твое тело… Как когда-то твои пальцы прикасались ко мне…
Мои пальцы отстукивают слова и… оргазм.
Как давно я начала получать оргазм от виртуального секса?
Потому что это секс…
Просто секс.
Я начала это, но остановить уже не в силах.
И день за днем я сажусь к компьютеру, вывожу почтовую программу и начинаю писать тебе…
Керри, моя Керр…
И мы с тобой насквозь фальшивые.
У тебя есть твоя Сэнди, у меня…
У меня тогда и сейчас были случайные связи, но вновь и вновь я возвращалась к тебе.
К бездушному компьютеру.
Когда ты пишешь мне, какое у тебя белье – я вижу тебя, словно ты стоишь передо мной…
Когда мы зашли так далеко…?
Какой будет твоя следующая фраза…?
Я тогда не думала ни о чем таком, когда отсылала тебе первое письмо. Стандартный набор фраз. И в конце сухое – доктор Легаспи.
И в начале – доктор Уивер.
Я набирала эти сухие строки, а в голове шептал твой голос:
-Ким… Ким… и завершающим аккордом ты прогибалась мне навстречу, что-то шепча мне в волосы…
А я не писала тебе… Я не звонила тебе… И лишь думала о тебе все эти четыре года.
Миллионы отдельных мыслей. Бессвязных мыслей. Обрывочных фраз в воспаленном мозге.
Я могла бы не писать тебе. У меня есть адрес приемного. Там сублимируется жизнь приемного и пациентов. Именно там кто-нибудь прочел бы мое письмо и выдал бы мне всю необходимую информацию.
Вместо этого я забываю этот адрес и говорю себе – я не помню его.
И ничего не остается. Пациенты – это самое главное. Мы все давали клятву Гиппократа.
Я должна.
Не ради себя.
Ради пациента.
Ты такая сука, - говорит мой внутренний голос, но я затыкаю его и вбиваю в адресную строку почтовый адрес, который словно отпечатался на кончиках моих пальцев.
Но я должна играть. Держать марку. И я играю. Ни намека на то, что когда-то мы делили одну постель. Ни намека на то, что ты знаешь меня так, как никто. Ни намека на то, что я отдавала тебе свою душу, что ты готова была продать свою…
Ни намека…
“Нельзя дружить с женщиной, которой шептал на ухо всякие глупости…”
Мы и не дружили…
Я застываю перед монитором – одинокое непрочитанное письмо все также светится яркой строкой.
Керри мне ответила тогда. Расписала все в радужных красках. Я знала Керри и я знала, что она не врет. И я не стала. Но нет… я не была за нее счастлива. На месте этой Сэнди – могла бы быть я, на месте Генри – наш ребенок…
Девочка…
С моими глазами и рыжими кудряшками)
Сэнди…
Я ревновала. Да, ревновала, к этой пожарнице, которая сумела подчинить себе упрямую Керр. А то, что Керри была упряма, сомневаться не приходилось.
Я тогда непроизвольно улыбнулась и написала Керри письмо, пронизанное улыбками. Потому что это было правдой – я писала и улыбалась. Я писала Керри о своей жизни и улыбалась. Потому что мне так не хватало этого. Наших с ней разговоров…
Наших с ней разговоров, когда она лежала рядом со мной, уткнувшись мне в шею, или обняв меня рукой, выводя невидимые узоры на моем животе… Я загоралась… А мы говорили… говорили… говорили… и занимались сексом.
Чудесно.
И вот я писала эти письма, а перед глазами стояла обнаженная Керри.
Я стала нимфоманкой.
Извращенкой.
Называйте это как хотите.
Я питала свои фантазии воспоминаниями, которые мы плодили в буквах и строках наших писем. Я наливала себе бокал вина, убирала весь свет и писала ей.… Писала, чтобы услышать ее голос, чтобы он звенел в моей голове… Или шептал… Или был хриплым…
Неважно.
Лишь бы этот голос принадлежал ей.
Интересно, о чем она думала, когда отвечала мне? Интересно, о чем думает каждый новый день, садясь к монитору, отгораживаясь от настоящей жизни, защищая свои мысли, обнажая их перед вордовским белым листом.
И мы обнажили свои желания. Свои фантазии, запретные мысли. Это было потрясающе. Говорить ей то, что когда-то не смела. Тогда я боялась обидеть ее, боялась смутить. Ей было тогда это так ново.
Каждый раз, когда я читала ее очередную фразу, сейчас такую откровенную – я веду горячими ладонями по твоему телу, и ты прогибаешься мне навстречу… я чувствую твою похоть, животную похоть, Ким, твое желание…. – я невольно краснею и вспоминаю ту Керри, которая…
Которая неловко вела ладонями по моему телу, которая делала первые несмелые попытки, а я увлекала ее за собой, неизменно перехватывая инициативу в свои руки. Мне нравилось играть с ней. Дразнить ее. Смотреть за ее реакцией. Смотреть за реакцией на то, как она чувствует свои ощущения. Я позволяла ей почувствовать свое тело – немного здесь, немного там. Ее губы находили мой сосок. Она пускала в ход зубы, извлекала из меня протяжный стон, но я сопротивлялась, и в следующий миг уже она извивалась подо мной, умоляя меня о пощаде…
Воспоминания сливались с настоящими ощущениями, и я получала ни с чем несравнимое удовольствие. Хотя, я, конечно же, вру…
Сравнимое… Ее тело под моим – не сравнится ни с чем… Ее поцелуи, и горячий язык, оставляющий мокрые дорожки на моем теле… Эти воспоминания были моей слабостью, и, увы - я не могла их вернуть…
Мы никогда не смешивали наш виртуальный секс с реальной серой жизнью…
Пока однажды…. Пока однажды она не влетела в Интернет с новостью, которая заставила меня задыхаться, сидя у монитора, за сотни тысяч километров от нее…
Задыхаться так же, как задыхалась там она.
Она задыхалась от переполняющего ее счастья.
Я задыхалась от боли и безысходности.
Кислород вдруг кончился, и я никак не могла найти, где мне его перекрыли… словно в запаянной бочке.
Я не знаю, как мне описать это состояние. Пустота. Немота. Бессилие? Безысходность?
Я хотела радоваться за нее, и я радовалась. Но не так… Я хотела, отчаянно желала, чтобы это был НАШ ребенок. Именно так, и никак иначе. Я готова была выносить его, родить, кормить грудью и сказать – он наш. Наш с тобой, Керр. Моя милая Керр…
В ту ночь я была с ней грубой и жесткой. И с кончиков моих пальцев на клавиатуру падали остро отточенные фразы. Полные боли. Полные страдания. Это было какое-то извращенное удовольствие…
Я не понимала, почему она перешла грань – виртуальность – реальность – именно здесь. С ребенком. Зачем? Я не понимала, и, наверное, не пойму.
И вот, вот я сижу у монитора и ловкими фразами не позволяю ей кончить. Я изучила ее. Досконально. По клеточке. По запаху. Я знаю, что сейчас, она сидит там, в напряжении, и ждет моей следующей фразы. Я не связывала ее физически – я связала ее словами. И каждое ее слово – тяжело дающееся ей телодвижение.
В эту ночь она стала матерью.
В эту ночь я подчинила ее себе.
Снова…
На несколько бесконечных часов.
Я меняла ее образы. Я часто диктовала ей условия. Иногда она смеялась, иногда покорялась. Я представляла ее в черном шелке, красном кружеве и полностью обнаженной.
Я могла взять ее на ее же письменном столе, в ординаторской больницы, или в туалете. Однажды, в нашей собственной реальности, она заводила меня, пока мы якобы сидели на совещании, и спокойно удалилась, как ни в чем не бывало. После этого я долго и упорно пыталась заставить ее сделать что-то для меня. И наконец-то, это свершилось.
Я не ждала…
Не ждала, что она покорится и купит нежно-голубое кружевное белье.
Она покорилась.
Она покорилась и в подробностях расписала мне это белье. А я представляла ее молочную кожу, и как эти кружева сеточкой паутин лежат на ее теле. Лаская грудь и бедра. В тот момент мне было наплевать, действительно ли она сидит перед монитором в этом чертовом белье, или на ней надета обычная футболка и незатейливые белые трусики. Мне было так отчаянно все равно…
Потому что…
Потому что я видела ее в этом белье.
В этом нежно-голубом кружеве, видела, как она смотрит на меня, как ее глаза затягивают меня все глубже. Я ласкала ее кожу мысленным взглядом и думала, что отдам все на свете за возможность очутиться сейчас там, рядом с ней. Сорвать все то, что на ней надето, и заняться с ней сексом.
Грубым, животным сексом.
А потом нежно зализывать царапины, по неосторожности оставленные на ее теле…
Я сидела у монитора и мечтала стать ее любовницей. Я не претендовала на то, что она откажется от своих стабильных отношений, от сына и своей женщины… Я готова была стать просто любовницей, готова была играть по ее правилам…
И даже если она не догадывалась, я часто играла именно по этим правилам…
Я никогда бы не призналась Керри, что происходило в моей жизни. Что женщин в ней становилось все меньше. Невозможно, занимаясь сексом с одной, думать о другой. Я думала, я видела ее глаза, слышала ее голос…
Я уже сама была не рада, что однажды мы начали этот виртуальный роман. Мы начали и не могли поставить точку. Слишком втянулись. Нам слишком нравилось. Я часто думала – что дальше? Не находила ответов и выкидывала это из головы. Мне было наплевать.
Но я хотела жить реальной жизнью. Я хотела улыбаться ей на самом деле, а не ставить эти дурацкие скобки)))) Я хотела видеть ее улыбку, а не получать в ответ - ))))
Она снова сводила меня с ума.
И мне это нравилось.
Наши письма были наполнены некой иронией, которую мы сами пытались скрыть от себя самих. И не показать другому. Ничего не значащие слова, фразы. Мы писали обо всем и ни о чем. Загораживаясь в своем собственном мирке и боясь пустить в этот настоящий мир – другую. Зачем, почему?
Я так много раз хотела спросить Керри о важном… О ее отношениях с коллегами, вообще о работе. О чем-то более личном. Раньше, раньше…
Я помнила, как в самом начале нашей дружбы мы могли делиться всем. Она делилась всем и не чувствовала подвоха. Я, можно сказать, ее предала.
Мы были друзьями. Мы были подругами. Она рассказывала мне о своих отношениях, я слушала ее, брала за руку, кивала и пыталась приободрить. Я видела в ней сексуальный объект, а она лишь подругу…
Потом грань стерлась, и она из разряда подруг – встала в разряд любовниц. Которых у меня было немало…
Но говорить мы не перестали…
Мы делились личным, и это было самое главное…
А сейчас…
Я вновь замерла перед монитором, прочитав ничего не значащее послание. Я не знала, что написать в ответ. Пару таких же фраз? Чтобы она там улыбнулась? Рассмеялась? Завести ее? Что-нибудь эротичное? Чтобы она улыбнулась и ушла заниматься сексом с Сэнди?
Я не видела логики больше. В своих словах. В ее действиях. В ее фразах. В ее компьютерных улыбках.
Я писала ей что-то, а сама все равно возвращалась к Сэнди. Иногда я боялась, что она стоит за спиной Керри и читает мои глупые фразы, и они обе смеются… В тот же миг я поняла, что это просто бред. Что я дошла – докатилась – что дальше так нельзя.
Но я продолжала…
Я плакала. Вот и сейчас я пишу что-то ей. И плачу. Плачу, сама не зная, почему. Я соскучилась. Вот почему. Я жутко по ней соскучилась, а признаться не могу. По ее глазам, губам. По волосам и голосу. Я хочу вдохнуть ее запах, хочу вдохнуть и никуда не отпускать. А потом вспомнить запах нашего секса и соль бисеринок пота, на разгоряченных телах.
Я молила, в междустрочиях своих писем, о пощаде. Уже молила и мечтала, чтобы она остановила эту пытку. Чтобы она сказала решительное – стоп – и не отвечала на мои письма. Чтобы прекратила этот роман, который стал моей жизнью. Который заменил мне все, а для нее, по-видимому, был просто развлечением.
Я кусала губы, от ее какого-нибудь слова, которое вытряхивало меня к остаткам прошлой жизни, к осколкам наших с ней отношений. Я билась в истерике, сжималась в клубок нервов, и по нескольку дней не подходила к компьютеру. На большее меня не хватало. А потом я срывалась, вновь писала ей кучу виртуальных улыбок, соблазняла словами и выжигала свою душу.
В моей душе было пепелище, которое чернело и зияло огромной дырой. В которую сквозило, наметало воспоминания. Она затягивалась новыми воспоминаниями. И вновь чернота поглощала все.
Но ей нравились мои письма. Я знала это. Я это чувствовала. И превозмогая боль – отнюдь не виртуальную – я писала ей их – снова и снова и снова.
Чтобы ей было хорошо.
Чтобы она иногда улыбалась мне.
Потом я решила, что мы делаем это вместе. И раз не прекращаем, значит можно жить дальше. Строить свою жизнь и выбираться из этого кризиса, который носил название – Керр…
Однажды, я дошла до того, что увидела простое серебряное колечко. Увидела и подумала о Керри. А потом вспомнила, что прошло четыре года. Четыре года. И что я, сумасшедшая, раз снова исхожу желанием по женщине, которую не видела четыре года…
Я сидела перед монитором и просто написала ей про четыре года. Просто напомнила. Не могла носить эти звуки, мысли, слова в себе. Я построила из них нескладные предложение, повставляла улыбок, и…
Стерла.
Мне так хотелось, чтобы она вспомнила сама…
Я медленно сходила с ума, и мне это нравилось.
Мы обе строили замки из песка. А может быть, это была только я. Только я – почти не играла. Только я - просто скрывала чувства. Звуки выбивали из меня слезы, твои слова – счастье…
Такое недолгое…
А еще, я мечтала позвонить тебе. Набрать твой номер и услышать твой голос. И прошептать слова в твое ухо. И увидеть дрожь по телу, от этих слов…
Ты неприступная.
Но твое тело так откликается на мой голос… А как мое…
Я медленно горела в огне без твоего голоса. Он был для меня всем. Я вставала утром и мечтала вновь услышать его. Я ложилась ночью – и думала о твоем голосе. И глупые мечты, что ты тоже мечешься между телефоном и компьютером, не давали мне покоя.
Я готова была отдать тебе все. Всю себя.
Тебе не нужно было ничего.
Я готова была отдать тебе всю любовь, всю нежность, всю страсть…
А тебе нужна была не я, а другая женщина, которая, по всей видимости, делала тебя счастливой…
Я была ненастоящая – виртуальная подруга. А ты для меня все. Как же мне сказать это, Керр? Я же не могу попросить тебя начать все сначала… Это нечестно.
Ты с другой.
У тебя есть другая, и я ничего не могу с этим поделать.
Я хочу рассказать тебе все о себе – о том, как мне больно и тоскливо и одиноко. И что я, как собачонка, жду, пока ты позовешь меня. Что я живу от письма до письма, и этих писем в корзине – бессчетное множество. Я сохранила каждое – твое и мое. И когда-нибудь, когда будет поставлена точка, я буду жить этими нашими письмами.
Это, как особая форма удовольствия, перемешанная с кровью… Я делаю себе больнее с каждым разом…
Я не знаю, что написать тебе. Четыре года. Может быть, ты и не вспомнишь…
Вспомни!
Вспомни!
В своем отчаянии я одна, и никто мне не поможет. Никто не возьмет за руку, не погладит по голове. Никто не скажет – все будет хорошо. И я сама уже разучилась говорить эти три слова.
Я могу написать, что люблю тебя.
Могу написать, что ненавижу.
Могу написать, что скучаю и желаю отнюдь не виртуального секса.
Могу написать, чтобы ты убралась к чертовой матери из моей жизни.
Но каждая моя фраза, какая бы она не была, сделает тебе больно.
А я не хочу, чтобы ты испытала то, что чувствую сейчас я – одиночество боли.
Одиночество в сети.
Я хочу, чтобы ты была счастлива, и поэтому я стираю уже десятое письмо, потому что в нем снова и снова проскальзывают ноты грусти и печали… по тебе Керр… по тебе…
Я не раскрою тебе свою тайну.
Я не расскажу о себе.
Что же ты делаешь со мной, что?
Я могла бы написать, что это надо прекратить… Но не стану я этого писать.
Что написать?
Я второй час сижу перед пустым листом. Уже совсем скоро, на том конце сети, ты откроешь почту, чтобы найти в ней мое письмо. Испугаешься ли ты, не найдя его?
Боже, нет.
Я не могу это так закончить.
Ведь я первая не смогу без этих писем, в которых все равно – наша частичка. Твоя и моя. Частичка души, частичка сердца. По звуку… Голоса… Там мы – наша сущность.
Я медленно выдыхаю и набираю несколько строк.
Несколько обычных строк.
“Здравствуй. Как твой день?”
Немного подумав, и проведя пальцами по строкам на теплом мониторе, я добавляю:
“Я соскучилась))))”
И улыбаюсь.
И моя улыбка тоже просачивается на экран.
Я так долго ждала твоего письма. Сколько минут? Секунд? Часов?
Я боялась, что ты не напишешь.
Такой промежуток времени. Обычно письма приходили так быстро. Я сижу перед экраном, и боюсь войти в папку – “входящие”.
Я боюсь найти там точку. Большую жирную точку. Боюсь, что она – не я – возьмет себя в руки и скажет – стоп.
Мне страшно. Я кусаю губы в кровь. Я успеваю десять раз пожалеть о написанном мной – “я соскучилась”.
Зачем я позволила себе чувства?
Дура.
Идиотка.
Я открываю папку и долго смотрю на тему письма.
Точки.
Точки, точки, точки…
Черт!
Слезы непроизвольно застилают мне глаза, и я открываю письмо…
“Ким, Сэнди умерла 2 года назад. Давай встретимся? :)))”
Моя Керри улыбается мне, и я отчетливо понимаю, что ВСЕ будет хорошо…
К О Н Е Ц
