Первым ее порывом было захлопнуть дверь. Вторым – сбежать. Эти люди не могли быть ее друзьями. Они не могли быть двойниками ее друзей. Она вообще не хотела знать, кем они могли быть, эти люди, с изумленными лицами застывшие на ее пороге. А затем толстяк в дорогом костюме и с лицом старика растянул губы в улыбке и шагнул ей навстречу.

– Привет, детка, – произнес он, и ей пришлось признать свое поражение. Ей некуда было бежать, а захлопывать дверь перед друзьями, которым всего два часа назад она сама объясняла, как быстрее из Лондона добраться до ее дома, было не только невежливо, но и глупо. Эти люди действительно были Картером и Элизабет… как бы тяжело ни было примириться с этой мыслью.

– Д…дджон, – запинаясь, сумела произнести Керри и даже попыталась улыбнуться в ответ. – Как… как вы добрались?

– Симпатичная стрижка, – проигнорировав вопрос, Картер сгреб ее в охапку огромными ручищами и крепко прижал к своему выдающемуся далеко вперед животу. Тут же ее голову пронзило воспоминание, как если бы ее ударило слабым разрядом электрического тока. Элизабет пытается заключить ее в объятия, но вместо этого неловко тычется в нее своим нереально беременным животом. Керри тихонько всхлипнула в плечо Картера. Это было так тяжело! Она не хотела этих воспоминаний. Все, чего ей хотелось, чтобы Элизабет никогда не звонила ей. Чтобы ни она, ни Картер не появлялись на пороге ее дома. Прошлое было забыто. Оно было похоронено. Похоронено, оплакано, преодолено и пережито. А теперь эти люди, словно гробокопатели из фильма ужасов, с растянутыми в улыбках губами раскапывали кладбище ее воспоминаний, выставляя на обозрение истлевшие трупы во всем их уродстве.

– Джон, ты меня задушишь, – она попыталась вырваться из удушающий объятий – Господи! Он такой необъятно-толстый! От него так отвратительно пахнет! Господи, я не хочу, чтобы он до меня дотрагивался! Я не хочу, чтобы он был Картером! Он не может им быть! Только не эта гора жира! – Картера, и прежде чем он ее отпустил, она почувствовала его руку у себя пониже спины. Керри восхитилась своей выдержкой – она не врезала ему по физиономии, она не закричала, она не вытолкала его за дверь, ее даже не вырвало от отвращения. Она сделала вид, что ничего не заметила. А потом совсем рядом с ее ухом послышалось его тяжелое дыхание и хриплый шепот.

– Хорошо сохранилась, та же талия, та же задница… Я рад, что мы увиделись, – прошептал Картер, в последний раз погладил ее «хорошо сохранившуюся задницу» – Боже правый, я не верю, что он мне это сказал! – и, разжав руки, подался назад. – Мы хорошо добрались, – словно не было никаких поглаживаний и объятий, ответил он на вопрос Керри. – Ты хорошо объяснила дорогу.

– Джон, мне тоже хочется обнять Керри, – женщина, пришедшая с Картером, – Не Элизабет! Я никогда не поверю, что это Элизабет! – бесцеремонно пихнула его локтем и, подойдя, протянула Керри руки. Ладонями вперед. Очевидно, ожидая, что Керри протянет ей свои. Заставив себя посмотреть в лицо женщине, Керри усилием воли сдержала рыдания. – Давно не виделись, подружка. Не можешь меня узнать? – верно истолковав замешательство Керри, спросила женщина… Элизабет?! «Люди не меняются… так! Люди не могут измениться настолько!» – Керри попыталась зацепиться за эту спасительную мысль, но она всю свою жизнь проработала врачом, и ей было известно о болезни Элизабет. Люди менялись после химиотерапии. Люди менялись, когда рак прогрессировал… когда рак побеждал. И все равно… она не могла поверить, что у стоящей перед ней женщины могло быть что-то общего с ее, когда-то самой близкой, подругой.

– Лиззи, – через силу выдавила Керри. – Ну что ты говоришь? Ты ни капельки не изменилась!

Череп, обтянутый кожей, оскалился в жуткой ухмылке; в его чертах отдаленно угадывались черты женщины, которую Керри когда-то любила. И только тогда она поверила.

– Иди ко мне! – выпалила Керри и буквально напрыгнула на Элизабет. Спрятав голову у нее на плече, Керри отчаянно молилась, чтобы та не почувствовала пробирающую ее дрожь. И она не могла представить себе, где ей взять силы, чтобы заставить себя выпустить Элизабет из объятий и… вновь увидеть ее лицо.

– А где Даг? – раздался голос Картера, и Керри едва не заплакала от благодарности. Выскользнув из кольца обнимающих ее рук – Это не руки! Это кости, обтянутые кожей! Я не могу видеть ее такой! Я просто не могу! – она повернулась к Джону и быстро заговорила.

– Ему пришлось вернуться на работу. Он скоро вернется. Я думаю, что скоро. Он заведует педиатрией в местной больнице. И он не за что бы не ушел в день вашего приезда, но трое детей-иностранцев отравились, и ему нужно было уладить какие-то формальности. Здесь языковая школа, дети изучают английский, вливаясь в языковую среду. И у них вроде все в порядке со страховкой. Но, видимо, какие-то проблемы все же возникли… – продолжая говорить, Керри с ужасом поняла, что не может остановиться. А еще – что ее гости так и стоят на крыльце дома. Она даже не предложила им войти! Но она понятия не имела, как это сделать, если с ее губ продолжали слетать бессмысленные фразы о мифических отравившихся детях. Даже ее не обмануло плохо состряпанное оправдание Дага, он тоже не хотел встречаться с людьми-призраками из их общего прошлого, и, кажется, теперь об этом догадались и их гости. Почему она просто не сказала, что Даг скоро вернется?! И Керри снова забормотала бессвязные оправдания. – Мы… мы очень вас ждали! И Даг тоже. И девочки. Они вас, конечно, не помнят… только Мэдди. Но Даг уже столько лет не возил ее в Штаты…

– Я принесу из машины наши чемоданы? – сказал Картер, воспользовавшись моментом, когда Керри набирала в легкие воздух для очередной порции бреда. Она выдохнула и благодарно кивнула.

– Лиззи, пойдем, я покажу тебе дом и твою комнату, – Керри натянула на лицо улыбку и, взяв Элизабет под руку, – Так мне не будет видно ее лица! Боже, все, что угодно, только бы не видеть ее лицо! – повела ее в дом.

Гостиная, кабинет, кухня с выходом во внутренний дворик, комната для гостей на втором этаже… Керри показывала Элизабет комнату за комнатой, плохо понимая, где она находится. Привычная обстановка, год за годом с любовью подбираемая ее семьей, вдруг показалась чужой и незнакомой. И она не знала, в чем дело. То ли в присутствии в ее доме этой женщины, которая перед смертью (а, находясь рядом с ней, Керри как будто слышала тиканье невидимых часов, отмеряющих то недолгое время, что еще осталось ее бывшей – Двойнику! Она не моя Элизабет! Она никогда не была МОЕЙ ЭЛИЗАБЕТ!!! – подруге) изъявила желание навестить своих старых друзей. То ли в пробуждающихся от долгого сна воспоминаниях, которых она не только не хотела, но и боялась. В какой раз в ее голове забилась тоскливая мысль: «У нас была хорошая жизнь! У нас была нормальная и такая хорошая жизнь!» Если бы ее спросили, она не смогла бы объяснить, чем напугал ее звонок Элизабет, и что мог изменить в привычном течении ее жизни приезд их с Дагом бывших коллег. Но Элизабет и Картер не были их бывшими коллегами – в этом и заключалась самая страшная истина, признав очевидность которой, Керри была вынуждена примириться и с другими ужасными фактами. Это был не их мир. Они с Дагом не просто потеряли своих мужа и жену, они потеряли их дважды. И тут же, рядом, как ей казалось, навсегда погребенные, были мысли об Уолтере, ее сыне, мальчике, которого она оставила в другом мире… и с потерей которого смогла смириться. Какой же она была матерью, если смогла жить без него, смириться, стать счастливой… забыть?! Ведь она не вспоминала… Керри не могла вспомнить, как долго она не вспоминала ни о других мирах, ни о воронке… ни о Луке. О нем – Них! Господи, их было двое, и они были двойниками! – она тоже сумела забыть.

А теперь ее жизнь, словно карточный домик, грозила рассыпаться в прах под первым же дуновением ветерка, будто она не была настоящей. Только иллюзией… сказкой… мечтой, в которую, они с Дагом смогли вдохнуть жизнь.

Когда две недели назад Керри впервые за пятнадцать лет услышала в телефонной трубке голос – призрака! – своей бывшей коллеги и подруги, сначала ничего не произошло. Она даже обрадовалась. Ей редко – Никогда! Некому было звонить! – звонили люди, с которыми она когда-то работала, и звонок Элизабет показался ей трогательным проявлением внимания. А потом – вдруг, резко, ничто не готовило ее к этому шоку – она вспомнила. И трубка лишь чудом не выпала из ее ослабевших пальцев.

Керри почувствовала себя так, словно оказалась в эпицентре сошедшей с горы лавины. Воспоминания обрушились на нее, захлестнули подобно цунами, возвращаясь не постепенно, а все сразу, одновременно; и она опустилась на стул, сознавая, что если бы его не оказалось рядом, то она рухнула бы прямо на кафельный пол кухни. Воспоминания буквально сбили ее с ног. И Керри закусила губу, чтобы не разрыдаться от ужаса.

– Как у вас с Дагом? Вы вместе? – вновь воззвал к ней голос из прошлого, провоцируя новую волну воспоминаний.

– Мы… да… – Керри пыталась говорить ровным голосом… она пыталась хоть что-то сказать, а перед ее глазами, словно сменяющие друг друга картинки в телевизоре, возникали и гасли сцены из прошлого. Ее жизнь, будто кинопленка, отматывалась назад. – Даг, он…

… резким движением откидывает одеяло и, подобрав одежду, начинает торопливо одеваться. Он избегает смотреть ей в глаза, и она тоже отворачивается. Чувство стыда и вновь совершенного предательства заставляет ее щеки пылать, а сердце лихорадочно биться. Она боится, что в какой-то момент сердце не выдержит и разорвется, и что-то внутри нее даже жаждет этого, но… она поднимается вслед за Дагом и собирает свою одежду. Избегая смотреть ему в глаза. Он говорит ей: «Увидимся», и она быстро кивает в ответ. Он целует ее – неловко, тоже быстро, и они отворачиваются друг от друга, словно преступники, совершающие страшное преступление. Она смотрит на часы, и он понимает ее без слов. Ее муж через два часа вернется с работы, ее сын проснется через десять минут. У них не осталось времени. И она закрывает за ним дверь. Закрывает, прислоняется к ней и плачет. Ей хочется, чтобы эта дверь закрылась за ним навсегда, но она знает, что все повторится – при первой возможности! Потому что только так, только с ним она все еще чувствует себя живой… только с ним она может продолжать жить в этом мире – чужом и неправильном… и не сойти с ума…

… хватает ее за руку чуть повыше локтя и притягивает к себе – резко и грубо. На несколько мгновений его искаженное ненавистью лицо находится так близко от ее лица, что ее волосы вздымаются от его тяжелого дыхания. А затем он разжимает пальцы и подается назад. Она понимает, что он боится своих эмоций, боится не сдержаться, но в ее душе нет места страху. Она понимает, что ходит по краю. Понимает, что нужно остановиться. Но клокочущая внутри нее ярость лишает возможности рассуждать и логически мыслить. Она ненавидит этого мужчину и знает, что, если он скажет еще одно слово, она шагнет вперед и ударит его по лицу. Еще только слово… и что бы ни произошло дальше, она это сделает. Он открывает рот, и она…

– … на работе. Он, Даг, он сейчас работает, то есть… – Керри закрыла глаза, уже не надеясь закончить фразу, но ей удалось невозможное, – мы поженились, – она быстро сосчитала в уме прожитые годы, неприятно удивившись, что все они уместились в несколько секунд подсчетов, – четырнадцать лет назад. И, да, мы – Его глаза, полные ненависти, совсем рядом с ее глазами. А она не испытывает ужаса и боли, только ярость и ничего, кроме ярости. – все еще вместе.

Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Да, у нее с Дагом не всегда были – Мы ненавидели друг друга… мы на самом деле ненавидели друг друга! – теплые и дружеские отношения. И, да, любви с первого взгляда между ними тоже не случилось. Но в этом не было ничего страшного, как не было и ничего криминального! Тогда почему ее сердце так часто билось и почему у нее дрожали колени? Она же ничего не забыла… на самом деле она ничего не забыла, только не позволяла себе об этом думать. И у нее, и у Дага было множество других, более интересных и приятных занятий, чем предаваться воспоминаниям и бередить старые раны! Они просто не говорили о своем прошлом. Они говорили о будущем и настоящем. И Керри готова была возненавидеть Элизабет за этот звонок, которым она разрушила самое дорогое, что было у них с Дагом, чего им с таким трудом удалось достичь, – блаженную умиротворенность. Их выпестованное годами спокойствие… и забытье. А голос Элизабет, который, казалось, доносился не из Америки настоящего, а из Чикаго их прошлого, продолжал выспрашивать подробности их семейного счастья.

– Да, у нас здесь роскошное побережье, – говорила Керри, чувствуя приближающуюся мигрень, – зимы холодные, но зато летом – настоящий рай, – она говорила, ощущая себя турагентом, расхваливающим клиенту популярный курорт, но она не знала, о чем еще ей рассказывать женщине, с которой они не виделись и не разговаривали уже пятнадцать – Господи, спаси и помилуй, как долго! – лет. – Когда мы решили уехать из Чикаго, Даг долго искал для нас подходящее место. И он не мог найти места лучше!

Керри вновь крепко зажмурилась. Очередное воспоминание, на этот раз сладко отозвавшееся внизу живота ощущением некогда пережитого восторга, захватило ее и заставило на несколько невыразимо прекрасных мгновений забыть об Элизабет и необходимости поддерживать их сюрреалистический и непонятный диалог. Плотно прижав к уху телефонную трубку, Керри…

… улыбаясь, слушает сбивчивую речь своего маленького сына, который восторженно описывает ей морскую волну, забрызгавшую его штанишки, рассказывает о камушках, которые он для нее собрал, а затем в телефонной трубке раздается голос Дага. Она чувствует, что он доволен, и, когда он говорит, что в реальности все оказалось даже лучше, чем выглядело на фотографиях, ей передается его настроение. Ей хочется и смеяться, и плакать. Только сейчас она понимает, как боялась этого звонка… и как сильно его ждала. А затем Даг произносит фразу, услышав которую, она сначала не понимает ее смысл, а потом все ее существо заполняет чувство чистого, неразбавленного восторга, сродни наслаждению от близости с любимым мужчиной… и даже острее. Даг произносит: «Здесь женщины ходят в брюках», и она плачет от счастья. Плачет, смеется и слышит его смех в телефонной трубке. И она думает, что это…

«Был самый счастливый момент в моей жизни… И это действительно был один из счастливейших моментов… действительно был», – открыв глаза, Керри с удивлением уставилась на зажатую в руках телефонную трубку, словно ожидая услышать голос Дага, рассказывающего о городе их мечты. Но голос Элизабет поставил все на свои места. Со звонка Дага прошло пятнадцать лет. Она сидела в кухне их английского дома и разговаривала с женщиной, двойника которой – Не было никаких двойников! Двойников не бывает! – она искренне и трепетно любила… много лет тому назад. И тогда Элизабет рассказала ей о своей болезни. А потом предложила встретиться – всем вместе, как когда-то… в последний раз. И Керри не сумела ей отказать.

– Она застала меня врасплох, – через час говорила она Дагу. – И мне ничего не пришло в голову. Я не смогла найти причину, по которой можно было бы ей отказать…

Они были в ее кабинете, в больнице, вдвоем, стояли друг против друга, и, всматриваясь в его глаза, Керри отчаянно старалась найти в них понимание, удивление, испуг, злость, но… в них ничего этого не было. Он просто стоял напротив нее, по привычке засунув руки в карманы халата, и слушал ее с вежливым интересом. «Имя Элизабет ничего ему не говорит?!» – чувствуя слабость в ногах, подумала Керри. И словно подслушав ее мысли, Даг спросил:

– Какая Элизабет? Жена Майка?

Она уже расслабилась, когда – Майка?! Он сказал не Марка, а Майка?! – до нее дошел смысл его слов.

– Нет… Даг… нет… Элизабет… Картер… Джон… Кэрол! – она уцепилась за это имя, как за последнюю возможность спасения. – Кэрол, Даг! Неужели ты их не помнишь?!

Лицо Дага приняло озадаченное выражение, морщинка между его бровями, казалось, стала глубже… и на одно кошмарное мгновение Керри поверила, что другие миры, воронка и люди, чьи имена были даже не знакомы ее мужу, были плодом ее фантазии. Больной фантазии. Мысль о том, что она – Сошла с ума! Господи, сошла с ума… что угодно, только не это! – все придумала, разрастаясь, наполняла все ее существо леденящим ужасом. Здравый смысл подсказывал, что других миров не было. Складка между бровями Дага подтверждала ее безумие, обращая воспоминания в бред сумасшедшего. Чувствуя подступающую дурноту, Керри вцепилась в стул обеими руками в страхе, что, поддавшись слабости, придет в себя уже в смирительной рубашке в окружении белых мягких стен. И в этот момент складочка между бровями Дага разгладилась, и его лицо прояснилось.

– Кэрол… Картер… Элизабет! – прошептал он, и его потрясенный взгляд остановился на лице Керри. – Как… как я мог забыть… воронка… она же мне постоянно снилась! Как я мог забыть?!

И тогда Керри облегченно вздохнула.

– Ты не забыл, – сказала она, уверенная в каждом произнесенном слове, – ты просто позволил себе не вспоминать.

Она знала, что очень скоро его изумление сменит сначала испуг, быстро перерастающий в животный ужас, а затем включатся защитные механизмы психики, и Даг попадется в ловушку отрицания – как меньше часа назад в нее попалась она сама. И как бы Керри ни хотела ему помочь, она понимала, что этот путь нельзя было пройти вдвоем; свой собственный кошмар он мог одолеть лишь своими силами. Она и сама не прошла еще до конца последнюю стадию, и в яростном отрицании скорее готова была признать собственное безумие, чем примириться с истинностью воспоминаний, которые, будто кривые зеркала, до неузнаваемости искажали привычную «нормальную» реальность. Так и сейчас, поднимаясь впереди Элизабет в гостевую спальню, Керри не могла с твердой уверенностью утверждать, что она до конца поверила в то, что около двадцати лет назад ее вместе с четырьмя ее коллегами – а называть их друзьями в то время было просто смешно, особенно Дага!.. разве что Картер был для нее почти другом?.. разве что он… – выкинуло в другую реальность, из которой началась их Одиссея в поисках дома. А в то, что потом случилось с ней и Дагом, вообще невозможно было поверить! Воронка, дурацкое падение, мир, внешне так похожий на тот, откуда они пришли, но… другой – неправильный, непривычный, непонятный… ненужный!

– Керри, вы с Дагом вспоминаете о нашем путешествии? – спросила Элизабет, бросив на кровать перчатки и шарф. Она даже не сделала вид, что рассматривает комнату. Ее глаза, такие огромные на исхудавшем осунувшемся лице, смотрели на Керри пристально и цепко, словно пытаясь проникнуть к ней в душу. Керри поежилась, чувствуя себя неуютно под взглядом Элизабет, а еще больше оттого, что вопрос застал ее врасплох. Та как будто бы прочитала ее мысли… ужасное ощущение!

– Нет, – сказала Керри, порядком уставшая от притворства, сомнений и недомолвок. И ей нравилась прямота Элизабет, она не могла этого не признать. – Вообще-то до твоего звонка мы не вспоминали ни о нем, ни о… – Керри запнулась, но Элизабет грустно улыбнулась и закончила фразу за нее.

– Нас, – сказала она, и Керри смущенно кивнула. – Знаешь, я так и подумала, когда Даг сказал, что вы собираетесь переехать. Вы как будто сбежали от нас… и плохих воспоминаний.

– Но признай, нас трудно за это обвинять, – произнесла Керри, спокойно встретив взгляд Элизабет. В ее глазах не было осуждения, но Керри все равно испытывала желание оправдаться… если не перед Элизабет, так хотя бы перед самой собой. – Я не хотела жить в городе, в той квартире, где все напоминало о моем муже. И о Кэрол…

– И о воронке, – вздохнула Элизабет. Ее бескровные губы изогнулись в кривую улыбку. – Я иногда тоже хотела сбежать. С этими воспоминаниями трудно жить. Просыпаешься, вспоминаешь, оглядываешься по сторонам… и думаешь, что тебе самое место в психушке. Я завидовала Кэрол… а потом и тебе, потому что вы могли говорить об этом со своим мужчиной. Могли каждый день доказывать себе… и друг другу тоже, что вы не безумны. Мне нужно было выйти замуж за Джонни. Как жаль, что между нами никогда не было даже романа… и похоже, я единственная знакомая ему женщина, с которой у него ничего не было. А теперь уже и не будет, – Элизабет опустилась на кровать и медленно повторила. – Теперь уже не будет…

– Мы не говорили о воронке, Элизабет! Мы… – горячо заговорила Керри, поборов идиотское желание сказать, что ни у одной женщины в этой комнате ничего не было с «Джонни», – мы… просто жили. Она снилась Дагу… часто снилась, и я боялась, что со временем все станет только хуже, но… после рождения Викки, нашей второй дочери, кошмары постепенно сошли на нет. И когда их не стало, тогда мы и перестали говорить о воронке. Вообще о прошлом. У нас были дом, море, работа, трое детей… со всем этим богатством о прошлом было так просто забыть. И это было так здорово! Я… я не знаю, чем заслужила такое счастье… я, правда, не знаю…

Говоря это, Керри смотрела в блестящие от невыплаканных слез глаза Элизабет и думала о том, что, возможно, ее приезд к ним был не проклятием, а благословением? И что, может быть, все, что ей было нужно, иметь возможность рассказать кому-то их с Дагом историю… кому-то, кто смог бы ее понять. А, кроме Элизабет, пусть она и не была их спутницей по скитаниям по мирам, не было человека, способного поверить ее словам. В этом мире была только одна Элизабет.

– У нас тоже была хорошая жизнь, – сказала Элизабет и, будто в подтверждение мыслям Керри, понимающе улыбнулась. – Марк, наши мальчики… Я… я оставила их одних, хотя Марк очень хотел поехать со мной. Он боялся отпускать меня… в моем состоянии. Но я убедила его, что хуже мне уже не будет. То есть будет, но… это по любому случится. Скоро, – она резко тряхнула головой и быстро заговорила. – Это случится скоро, но Марк не должен был с нами ехать. Он никогда не был частью… того, что с нами случилось. Мы должны были встретиться вчетвером. Ты, я, Джонни и Даг. В моей жизни было много людей, но только с вами тремя я хочу попрощаться. И нам больше никто не нужен. А Марк, – рука Элизабет взметнулась вверх и беспомощно упала обратно на ее колено, – ему лучше побыть с мальчиками. Им теперь придется много времени проводить втроем… без меня.

– Наверное, они совсем взрослые? – спросила Керри, из последних сил пытаясь справиться с подступившими к горлу рыданиями. Она не хотела говорить с Элизабет о ее болезни… она не хотела слышать о смерти! Думать об этом! Но… видеть Элизабет и не думать о смерти было невозможно. Просто и ясно. И Керри сама не знала, кого она хотела отвлечь своим вопросом от грустных мыслей, Элизабет или себя?

– Да, – лицо Элизабет просветлело, – высокие, красивые, очень похожие внешне… и невероятно разные! А как ваши девочки? Надеюсь, я их увижу?

– Да, они придут из школы к шести. У них много внешкольных мероприятий…

– Не могу представить Мэдди взрослой, для меня она все еще малышка, – глухим голосом произнесла Элизабет, глядя прямо перед собой отсутствующим взглядом. – Она знает о Кэрол?

– Знает, – более резко, чем собиралась, сказала Керри. Элизабет вскинула на нее слегка удивленный взгляд и больше ни о чем не спросила.

– А Уолт сейчас в Париже? Кто бы мог подумать, что он решит стать писателем! Как сейчас помню его крохотную мордашку, высовывающуюся из-под стола… Он любил играть с моей собачкой, – Элизабет помолчала и тихо добавила. – Ее сбила машина через три месяца после того, как вы уехали.

Керри удивленно посмотрела на Элизабет, плохо представляя себе, как реагировать на ее слова. Она и думать забыла об этом странном животном, с которым Элизабет когда-то не расставалась, но приносить свои соболезнования спустя столько лет… это казалось ей глупым и ненужным поступком. К ее облегчению, Элизабет и не ждала от нее сочувствия; пока Керри обдумывала правильную реакцию на ее слова, та пожала плечами и продолжила:

– Уолт был очаровательным мальчиком! Наверное, вырос не менее очаровательным молодым мужчиной? У тебя есть его фотография?

– Сейчас принесу, – коротко ответила Керри и торопливо покинула комнату… словно сбежала. Она о многом была готова говорить с Элизабет, но только не о своем сыне и не о чувстве потери, которое не оставляло ее с момента его отъезда. «Он в университете, для него это важно», – в какой раз говорила она самой себе, но легче не становилось. Всякий раз при воспоминании о сыне ее сердце сжималось от тоски и тревоги.

Элизабет долго рассматривала принесенную Керри фотографию.

– Никогда не узнала бы его… Странно, – она подняла глаза на Керри и вновь перевела взгляд на фотографию, – когда он был маленьким, мне казалось, что он очень похож на отца. А сейчас… у него твои глаза. И улыбка тоже твоя.

– Да, не повезло мальчику, – быстро сказала Керри и, услышав шаги приближающегося Картера, водрузила на лицо фальшивую улыбку. – А вот и Джон с чемоданами! Думаю, мне нужно дать тебе время привести себя в порядок и отдохнуть с дороги. А я пока займусь обедом, – выскочив за дверь, она чудом избежала столкновения с пыхтящим как паровоз Картером – Черт возьми! Он же лет на десять моложе Дага! Неужели мы выглядим такими же стариками?! И так привыкли друг к другу, что просто не замечаем этого?! – и указала ему на соседнюю со спальней Элизабет дверь. – Вот твоя комната, Джон! Если что-то понадобится, я на кухне!

И она сбежала вниз по ступенькам прежде, чем Картер успел открыть рот для ответа. Ей нужно было побыть одной… хотя бы на какое-то время ей нужно было, чтобы ее оставили в покое!

Не стесняясь очередной лжи – праздничный обед был готов еще за полчаса до приезда гостей, все, что ей нужно было, это разогреть еду и разложить ее по тарелкам, – Керри накинула куртку и вышла из дома. Ноги сами собой понесли ее по привычному маршруту: пройти две улочки, обойти магазинчик на набережной, спуститься по выложенной булыжниками тропинке к пляжу, подойти к морю так близко, чтобы шипящие волны, накатывая на песок, едва не касались носков кроссовок, а затем идти вдоль берега в сторону больницы. Этим путем она по утрам ходила на работу. Вечерами они много лет гуляли здесь – вдвоем с Дагом или вместе с детьми. Далеко впереди бежали, заливаясь восторженным лаем, их собаки, а они шли, лениво перебрасываясь фразами, и полной грудью вдыхали свежий морской воздух. Это было волшебное место, лучшее во всем городе, а если бы у Керри кто-нибудь спросил, то она бы уверенно ответила, что это лучшее место в мире. Во всех мирах, где ей приходилось бывать. Нигде и никогда ей не было так хорошо и спокойно. И неважно, дул ли в лицо сбивающий с ног ледяной ветер, или безжалостно палящее солнце заставляло замедлять шаг, – Керри чувствовала себя дома. Ей легко думалось. Здесь и только здесь она находила выход из самых сложных жизненных ситуаций. Сюда они с Дагом шли, чтобы обсудить проблемы, принять судьбоносные для их семьи решения… или чтобы просто побыть вдвоем. Около этого валуна Уолт сообщил ей о своем решении ехать в Париж…

Керри остановилась. Ее невидящий взгляд был устремлен на лежащий рядом с тропинкой большой камень, а в ушах звучал голос – «Когда он был маленьким, мне казалось, что он очень похож на отца. А сейчас у него твои глаза. И улыбка тоже твоя» – Элизабет. Странно, но только сейчас Керри поняла, что Элизабет изменилась не только внешне. Ее британский акцент – визитная карточка «доктора-англичанки» – больше не резал слух; Керри могла поклясться, что ее девочки, да и она сама, говорили с куда большим английским акцентом, чем приехавшая к ним погостить – Попрощаться, она сказала, что приехала, чтобы проститься с нами… – спустя пятнадцать лет с их последней встречи, Лиззи Грин. Почему она не заметила этого во время разговора с Элизабет? Неужели ее эмоции настолько вышли из-под контроля, что заглушили голос разума? Керри вздохнула. Уже совсем скоро ей придется вернуться домой, и ее нервам предстоит выдержать еще одно испытание. Утренний разговор с Элизабет был лишь прелюдией, Керри хорошо это понимала. И как бы ни был велик соблазн позвонить Дагу и, попросив прикрыть ее перед гостями, найти убежище у кого-нибудь из друзей, Керри знала, что не поддастся ему. Она не могла поступить так с Элизабет. Не могла предать ее доверие. Поэтому засунув заледеневшие на ветру руки в карманы куртки, Керри продолжила путь, убыстряя шаг, чтобы немного согреться.

Прогулка доставляла ей удовольствие. Время, когда она плохо переносила холод, осталось далеко в прошлом. Непривычный к их, часто суровому, климату человек мог бы назвать дующий с моря осенний ветер пронизывающим и неприятным, но Керри на ум приходило совсем другое слово: «бодрящий». Ей нравилась такая погода – ветреная и прохладная, она, словно выметала из ее головы «лишние» мысли, приводила в порядок вышедшие из-под контроля эмоции. С каждым дуновением в лицо ледяного ветра Керри чувствовала, как к ней возвращается самообладание, оставившее ее после встречи с изменившимися до неузнаваемости Картером и Элизабет.

Ее легкая, пружинистая поступь рождала в ней неописуемую радость, Керри буквально упивалась каждым сделанным шагом. С возрастом прооперированное бедро все чаще напоминало о себе ноющей болью, и порой ей было по-настоящему трудно передвигаться, но сегодня был ее день. Керри зажмурилась под лучами выглянувшего из-за облаков солнца и улыбнулась, вспомнив слова Картера. Давно она не слышала комплиментов, пусть даже и таких сомнительных, не из уст своего мужа. Интересно, Картер действительно любил ту, другую, Керри, ее двойника? Или он просто не смог смириться с тем, что ему предпочли другого мужчину? Керри знала, что никогда не задаст этот вопрос заплывшему жиром старику (которому на самом деле не было и пятидесяти!), но ей действительно было интересно. Может быть, потому, что она так и не узнала, насколько далеко за границы дружбы могли зайти ее отношения – А они зашли бы! Если бы мы путешествовали хотя бы на пару месяцев дольше! Я знаю, что зашли бы!– с Джоном Картером из их мира? А может быть, это было всего лишь женское любопытство? Меньше всего сейчас ей хотелось заниматься самоанализом. Все, что она готова была признать, это то, что ей польстили слова Картера. И только его слова! Прикосновения этого мужчины, как и он сам, не вызвали в ней никаких иных откликов, кроме отвращения и презрения.

Увидев возвышающуюся над одноэтажным зданием кинотеатра башенку клиники, Керри усилием воли сдержала порыв пробежать оставшийся путь, понимая, что, если ее увидит кто-нибудь из коллег, ей трудно будет найти объяснение такому поступку. Человеку ее возраста и статуса надлежало передвигаться степенно и величаво, но уж точно не носиться по пляжу, подобно пятнадцатилетнему подростку. В какой раз Керри позавидовала девочкам, которым в их возрасте можно было не задумываться о приличиях… пока еще было можно. Иногда, когда дочери принимались жаловаться ей на жизнь, Керри очень хотелось объяснить им, насколько быстротечна и прекрасна молодость, но она понимала, что девочки ее не услышат. Они обе находились в том возрасте, когда жизнь все еще кажется бесконечной, а собственная старость видится чей-то забавной шуткой. И Керри просто гладила их по волосам и улыбалась. А если Даг в этот момент находился рядом, он всякий раз закатывал глаза в притворном ужасе, и все трое начинали хохотать над его ужимками. Даг умел развеселить женщин, а с течением лет его мастерство отточилось до совершенства. «Ведь у него всегда было на ком попрактиковаться», – усмехнувшись, подумала Керри. Женщины окружали Дага всю его жизнь, они тянулись к нему, боролись за его внимание, пытались понравиться, откровенно вешались ему на шею; и дело было не столько в его физической привлекательности, сколько в сокрушительном для женских сердец обаянии этого мужчины. Даже сейчас, прожив с ним под одной крышей, как ей казалось, целую вечность, Керри не могла устоять перед его улыбкой… и ей страшно было представить, сколько еще женщин падут жертвами прищура этих карих глаз и его низкого глубокого смеха.

Погруженная в свои мысли Керри едва не врезалась в резные ворота перед зданием клиники, похожим на что угодно – на зáмок, крепость, музей, но только не на больницу. Она не знала, зачем пришла сюда. Ей очень хотелось поговорить с Дагом, но она понимала, что ему нужно побыть одному, чтобы собраться с мыслями и приготовиться к встрече с их пугающим, нежданно нагрянувшим, прошлым. Тем не менее, Керри прошла в ворота и, обогнув южное крыло клиники, приблизилась к скрытой в тени высоких деревьев небольшой беседке, излюбленному месту отдыха ее мужа. Уже начавшие опадать листья громко шуршали под ногами, и Керри старалась ступать как можно легче, чтобы не выдать свое присутствие. Она знала, что из беседки ее невозможно было заметить, но все равно невольно втягивала голову в плечи всякий раз, как из-за кустов слышались голоса или смех.

Даг сидел в своем любимом плетеном кресле, сжимая в руках большую нелепую чашку – Уолт сделал ее для него на уроках труда в младших классах, и с тех пор ничто не могло заставить Дага расстаться с ней, какие бы красивые и дорогие кружки ему ни дарили, – и, посмеиваясь, вслушивался в щебетание примостившейся рядом блондинки, «случайно» расстегнутый халатик которой красноречиво говорил о намерениях его обладательницы. Керри даже не стала пытаться напрягать память, чтобы вспомнить имя молоденькой медсестры, тем более что на пороге беседки уже возникла соперница блондиночки, так же «умело скрывающая» свою благосклонность к женатому заведующему педиатрическим отделением. Керри закатила глаза, наблюдая за комичной сценкой, разыгрывавшейся внутри беседки. Блондинка смущенно застегивала халатик, в то время как вошедшая женщина угощала Дага домашним печеньем. Протягивая мужчине небольшой подносик, темноволосая женщина скалилась в улыбке и бросала на раскрасневшуюся сестричку хищные взгляды. Если бы брюнетка не была ее лучшей подругой, Керри могла бы испугаться за сохранность прически блондинки, но она хорошо знала, что дальше «печенья» и «взглядов» Бренда Марш, виртуозный хирург и добрейшей души женщина, не решится зайти никогда и ни при каких обстоятельствах. И Керри не в чем было ее обвинить, для нее не было секретом желание всего женского персонала клиники – от совсем молоденьких медсестер, вроде притихшей, но так не покинувшей боевой пост блондиночки, до разменявшей восьмой десяток чопорной регистраторши – замужней и обожающей внуков, преисполненной чувства собственного достоинства добропорядочной христианки, – любой ценой понравиться ее мужу. Иногда Керри казалось, что в больнице объявлен своеобразный марафон – кто быстрее, лучше и смелее очарует и завоюет доктора Росса; причем каким-то непостижим образом об этом марафоне узнавали и с энтузиазмом включались в него все гетеросексуальные пациентки женского пола. И словно материализованные мыслью Керри в беседку, поддерживая друг дружку, ступили две древние бабушки, чтобы, как удалось расслышать Керри, поблагодарить «дивного доктора за спасение внуков от страшной болезни… кашля и насморка». Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, Керри смотрела на рассыпающихся в комплементах старушек и на Дага, благосклонно улыбающегося им из своего кресла. В ее голове, как и всегда, когда она заставала мужа в его беседке, возник ассоциативный ряд: «трон, король и свита». Он, действительно, держал себя по-царски: улыбался, кивал, величаво подносил к губам свою жуткую чашку… И если бы Керри так хорошо не знала его, она могла бы купиться на эту улыбку и принять его нарочитую безмятежность за чистую монету. Но она видела, как напряженно сжимали чашку его пальцы, как нервно он постукивал ногой по земле, как его брови периодически сходились на переносице, когда он явно переставал слушать, о чем ему говорили, и погружался в свои мысли. И думал он не о глубоком декольте медсестры-блондинки, хотя в другое время ее прелести наверняка не оставили бы его равнодушным. Керри знала, о ком на самом деле думал Даг. Знала, и ей очень хотелось сказать ему, что, что бы ни произошло, она будет рядом, но… она уважала его желание справиться со своими страхами собственными силами. Пыталась уважать… хотя все, что ей было нужно, чтобы он обнял ее и сказал, что все будет хорошо; и неважно, поверила бы она ему или нет. Она просто хотела его обнять.

Керри пригладила растрепавшиеся на ветру волосы, собираясь уходить, когда блондинка незаметно сунула какой-то небольшой предмет в руки Дагу. Керри не заметила бы ее движение, если бы в этот момент ее глаза не были прикованы к лицу Дага. Тот слегка нахмурился, вскинул на блондинку удивленный взгляд, а затем так же незаметно вернул предмет – наверняка любовную записку – девушке, запихнув его в карман ее халата. Пока блондинка с вытянувшимся лицом потрясенно взирала на невозмутимое лицо ее мужа, Керри думала о том, что девушка, по всей видимости, проработала в их больнице совсем недолго (не случайно же она не могла вспомнить ее имя!) и просто не успела узнать ее главную заповедь: «Можно смотреть, но не трогать». Доктор Росс был верен своей жене. Это знала каждая женщина, работающая в клинике. Истину передавали из уст в уста, и как бы красива ни была девушка, сколько бы усилий она ни прикладывала, ее чары оказывались бессильны. Даг мог улыбаться ей, мог осыпать ее комплиментами, но он никогда не заходил дальше теплых, но дружеских объятий и поцелуев. Долгие годы их совместной жизни Керри не могла понять, откуда ее муж черпал силы, чтобы устоять перед всеми красотками, что предлагали ему себя – так открыто и так бесстыдно; но она знала, что он ни разу не перешел черту. Даг был ей верен, и, как он всякий раз говорил ей, важнее всего для него было сберечь ее доверие. На этом доверии основывалась их близость, и однажды, когда Керри сама едва не оступилась, она, наконец, осознала, чтó он имел в виду. Разрушить их хрупкий мир было так просто! Достаточно было солгать – всего один раз. Достаточно было ответить на поцелуи другой женщины или другого мужчины. Достаточно было только однажды свернуть с пути – обратной дороги не было. Доверие, близость, гармонию – потеряв, нельзя было вернуть назад. И они оба по-настоящему дорожили тем счастьем, что им удалось достичь. Они берегли свою любовь. И Керри знала, что ни одна, даже самая красивая блондинка на свете не сможет пробить броню ее мужа. Их слишком многое связывало, и, по сути, у них было все, что нужно для счастья: любящая семья, любимая работа, собственный дом, потрясающая природа за окнами; ни один человек в здравом уме не захотел бы лишиться такого богатства! А еще у них было их прошлое – одновременно прекрасное и кошмарное. Путешествия по мирам, потери близких, невозможность любить друг друга открыто, изматывающие тайные встречи, постоянный страх выдать себя случайно брошенным взглядом, неверно сказанным словом, долгожданное воссоединение после двойного убийства, вновь перевернувшего их жизни с ног на голову… – после всего пережитого невозможно было не научиться ценить любовь и уважать чувства друг друга. Пусть многим верность Дага казалась странной и по больнице ходили самые разные слухи, сплетни только сближали их, подогревая чувства друг к другу. Часто ночами Даг рассказывал ей об очередной попытке пылкой поклонницы, а Керри в красках излагала ему «версию медсестер», подслушанную ею у регистрационной стойки. Неправдоподобность версий и их расхождение с реальностью заставляли их хохотать до слез и оживляли их семейные будни, привнося в них пикантные нотки неожиданности и остроту. И хотя они едва ли не дословно могли предугадывать реплики друг друга, и порой Даг отшучивался – по инерции, повторяя неоднократно сказанные фразы, а Керри, в зависимости от ситуации, только изображала веселье или ревность, они не отказывались от этого ритуала. Он, словно индикатор их семейного благополучия, своей неизменностью говорил о том, что любовь по-прежнему жива и их совместному счастью ничто не грозит.

На пороге беседки появилась дежурная медсестра, и, выслушав ее, Даг неспешно поднялся на ноги. Сразу несколько рук протянулись к нему, чтобы забрать чашку, и Керри зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос, пока Даг обозревал свои владения, выбирая, кого из «свиты» удостоить «королевской милостью». Запихнув чашку в руки Бренде, то ли в благодарность за печенье, то ли в назидание проявившей излишнюю настойчивость блондинке, Даг сунул руки в карманы и, задрав голову, посмотрел вверх, сквозь просветы между прикрывающими беседку кронами деревьев на затянувшееся серыми тучами небо. Давным-давно выучившая наизусть каждую из его привычек Керри улыбнулась. Она знала, что сейчас он нагнется, отряхнет брюки от крошек, поправит галстук, пригладит волосы и, махнув рукой застывшим в ожидании дамам, направится к входу в клинику. В этот момент Керри поняла, что пришла сюда не случайно; и ей не обязательно было говорить с ним. Один вид этого мужчины, такого родного и предсказуемого, успокаивал и вселял уверенность, что катастрофы не произойдет. Она, словно зарядившись энергией от невидимого аккумулятора, почувствовала себя готовой к разговору с Элизабет. Страх ушел. Не осталось даже нервозности. Глубоко вдохнув, Керри расправила плечи и уже сделала шаг назад, но остановилась, провожая глазами выходящего из беседки Дага. Глядя на его степенную походку, она внезапно ощутила легкое головокружение – точь-в-точь как во время телефонного разговора с Элизабет. Воспоминания, возникнув из ниоткуда, на этот раз не были пугающими или неправильными; они не причиняли боли, не разламывали ее жизнь на «до» и «после», не сводили с ума… они просто пришли.

Керри смотрела на удаляющуюся фигуру своего мужа, но видела своего коллегу, человека, с которым на протяжении нескольких лет не могла и не хотела найти общего языка, бегущего за каталкой. Рядом с ним бежали, давая указания и выкрикивая названия лекарственных препаратов, люди в белых халатах. Люди, чьи лица давно стерлись из ее памяти, как и их имена, слившиеся в бессмысленные сочетания звуков. Керри зажмурилась. Перед ее мысленным взором возникло лицо Джона Картера, молодое и сосредоточенное. Образ Элизабет, убирающей роскошные вьющиеся пряди под хирургическую шапочку. Керри вспомнила Марка, его очки, зеленую униформу… и то, как он робел перед Сьюзан, такой молодой и красивой. Она вспомнила Питера и Романо, свои ссоры с ним; яркую регистраторшу Рэнди, добродушного великана Джерри. Вспомнила свою искреннюю привязанность к Джинни Булле… Перед ее глазами, сменяя друг друга, возникали и исчезали лица бывших коллег и друзей, но… она так и не смогла вспомнить лицо Кэрол. Она знала – не помнила, а именно знала, что у Кэрол были длинные черные волосы, но Керри понятия не имела, какого цвета были ее глаза… лицо этой женщины, которая когда-то была ее близкой подругой, оставалось в тени, и как Керри ни старалась, как ни напрягала память, она видела лишь нечеткий силуэт и длинные черные волосы. У Мэдди были фотографии матери, некоторые из них Даг хранил у себя в кабинете, и иногда, занимаясь уборкой, Керри натыкалась на изображения улыбающейся Кэрол – ее улыбающегося двойника! – но, даже не смотря на это, она не могла вспомнить ее лицо. «Возможно, к лучшему», – подумала Керри, усилием воли возвращаясь к реальности, словно всплывая за глотком воздуха на поверхность воды. Она не хотела этих воспоминаний, хорошие или плохие, они оказались незваными гостями. Даг был единственным человеком, кто связывал Керри с ее прошлым – со всеми мирами, где им пришлось побывать, с ушедшими в никуда призрачными лицами их коллег и друзей; и она понимала, что, если бы более пятнадцати лет назад Даг вместо Луки ушел из ее жизни, двери ее памяти захлопнулись бы раз и навсегда. Даже сейчас ей было трудно доверять этим воспоминаниям, пусть вместе с ней их разделяли Даг, Джон и Элизабет. Ее дети, дом, море, похожее на зáмок здание клиники, этот мир – они были реальными, настоящими; они, но никак не люди-призраки, одетые в белые халаты и бегущие на помощь невидимым пациентам, порожденные то ли ложной памятью, то ли ее воображением. Керри проще было поверить в воронку и другие миры, потому что, по сути, их с Дагом дети являлись плодами того безумного путешествия, все трое, они не появились бы на свет, если бы их родители – в обоих параллельных мирах – однажды не оказались не в то время и не в том месте. И если когда-то Керри скучала по своей прежней жизни до появления в ней воронки, то это время давно кануло в небытие. Туда же, куда канули и ее воспоминания. Они с Дагом научились жить настоящим – еще один бесценный дар, обретенный ими в этом мире. «Нашем мире», – подумала Керри, отметая этой мыслью непрошенные воспоминания. У них был только один мир. Единственный. Родной. Настоящий. А все прочее, пусть даже Элизабет попытается убедить ее в обратном, казалось сейчас не более чем сном. Наваждением. Страшной сказкой, вроде тех, что так любили слушать в детстве Мэдди и Викки.

– Керри, что вы здесь делаете? Мне сказали, что вы ждете гостей, – голос, раздавшийся прямо за ее спиной, заставил Керри вздрогнуть и покраснеть. Как если бы ее застигли на месте преступления. Она резко обернулась, зная, что убрать с лица виноватое выражение у нее не получится, но, тем не менее, постаравшись придать голосу деловой и отстраненный тон.

– Мне нужно было… кое-что забрать, – сказала она, запнувшись на середине фразы, так и не сумев придумать что-нибудь убедительное. Единственное, что ее как-то утешало в этой ситуации, это то, что Даг ушел и не мог слышать ее испуганный лепет.

– Хорошо, когда работа находится рядом с домом, – медленно проговорила старшая медсестра, три года назад переехавшая в их город из Лондона и так и не привыкшая к маленьким расстояниям и отсутствию столпотворений и пробок. Ее озабоченный взгляд остановился на лице Керри, и хотя та понимала, что женщина искренне беспокоится за нее, ей захотелось поскорее уйти. Благодаря своей должности и мужу, Керри всегда привлекала к себе повышенный интерес, и она не могла сказать, что ей нравится быть местной легендой. Она знала, что некоторые из ее подчиненных недолюбливают ее, догадывалась, что кто-то испытывает к ней и более сильные негативные эмоции, но в основной своей массе сотрудники клиники относились к ней с уважением и любовью. Все они видели, с какой трогательной нежностью заботится Даг о своей жене, и Керри часто ловила на себе их умиленные взгляды, вместо, как можно было предположить, недобрых и завистливых. Но, если Дагу нравилось купаться в обожании представительниц противоположного пола, то Керри хотелось, чтобы ее воспринимали как врача, начальника… профессионала, но никак не как жену главного кумира всех женщин больницы. И уж что ей точно не было нужно, чтобы каждая медсестра в клинике считала своим долгом сунуть нос в ее семейные проблемы. «А чего еще ты ожидала, переезжая в маленький городок?» – стараясь погасить закипающий гнев, подумала Керри и водрузила на лицо понимающую улыбку.

– Да, я тоже когда-то ездила на работу на метро, – сказала она и задала вопрос, заранее зная, что ей на него ответят. – У нас все спокойно?

– Тишь да гладь, – медсестра одарила Керри озорной улыбкой. – Скучаете по беготне и авралам?

– Джен, ну кто же будет скучать по этой неразберихе? – Керри рассмеялась их старой шутке. Им обеим, в отличие от родившихся здесь медсестер и врачей, трудно было свыкнуться и примириться с царившими в клинике спокойствием и размеренностью. В приморском городке была совсем другая жизнь, и если в первое время после переезда из Чикаго Керри впадала в экстаз от одной мысли, что она снова врач, то позднее, когда долгие месяцы, проведенные в четырех стенах собственного дома, начали стираться из ее памяти, она поняла, что ей не хватает драйва. Керри не доставало упорядоченного хаоса, зачастую царившего в приемном покое Окружной. Непредсказуемость, скорость, выбросы в кровь адреналина, необходимость принимать мгновенные решения, когда счет идет на секунды, – эти неизменные составляющие ее прежней работы, которые в былые времена воспринимались скорее с негативным оттенком, превратились для нее в некое подобие бутылки для завязавшего алкоголика. И ее «ломка по сильным эмоциям» так и не оставила ее окончательно, лишь притупилась и затаилась в отдаленных участках сознания.

Керри без удивления посмотрела в затуманившиеся воспоминаниями глаза своей подчиненной. Ту же тоску она видела порой в глазах Дага… и в зеркале – в своем собственном отражении.

– А скоро закончится сезон… – пробормотала Джен, зябко кутаясь в куртку, накинутую поверх сестринской униформы, и посмотрела на наливающиеся над их головами грозовые тучи. Керри не нужно было пояснять значение ее взгляда и слов. Их ждала долгая холодная зима, с отсутствием туристов и редкими пациентами – в основном с переломами, растяжениями и ушибами. «И никакой беготни, авралов и неразберихи», – с горькой усмешкой подумала она и, попрощавшись с Дженни, отправилась в обратный путь, надеясь успеть домой до дождя.

Она уже входила в дом, когда первые капли забарабанили в оконные стекла.

– Я думала, ты от нас сбежала, – Элизабет бесплотной тенью отделилась от стены в темном углу прихожей. – Ты сказала, что будешь на кухне. Решила пройтись под дождем?

– Нет, я… – начала говорить Керри, но вместо нормальной речи с ее губ сорвался лишь сиплый шепот. Она подобрала с пола выпавшую из дрожащих пальцев куртку и попыталась повесить ее в стенной шкаф. Несколько раз глубоко вдохнув, Керри, наконец, примостила куртку на вешалку и нервно рассмеялась. – Лиззи, если бы ты знала, как ты меня напугала! Я тебя не заметила!

– Я многих теперь пугаю, – без улыбки сказала Элизабет, глядя на Керри все тем же пристальным взглядом, словно пытаясь проникнуть ей в душу. – Я выгляжу как приведение.

– Нет, ты… нет… – пробормотала Керри, против воли отмечая, что Элизабет в ее слишком нарядном для этого времени суток платье казалась – А я?! Боже мой, я?! Я тоже так чудовищно изменилась?! – еще более больной, чем утром. И древней. Она выглядела так, будто ей было далеко за восемьдесят… и только глаза оставались живыми на этом мертвом и одряхлевшем лице. – Я прошлась до работы, – Керри удалось справиться с эмоциями, но она была благодарна сумраку, сгустившемуся в прихожей из-за разгулявшейся за окнами стихии. На лицо Элизабет падала тень, и, напрягая воображение, можно было представить, что она выглядит так, как раньше. Можно было… только не очень хорошо получалось. – Мне нужно было уладить кое-какие вопросы.

– Вам здесь быстрее дойти до работы, чем позвонить, – заметила Элизабет и, наконец, перевела взгляд с лица Керри на сверкнувшую за окном молнию. Керри облегченно выдохнула. – Мы проезжали вашу клинику. Она совсем рядом.

– Ну, у нас тут все рядом, – Керри впервые искренне улыбнулась и, подойдя к Элизабет, легонько пожала ее истончившуюся руку. – Прости, я думала, ты захочешь немного отдохнуть с дороги. Мы можем поговорить после обеда, если ты…

– Керри, ты не понимаешь, – пальцы Элизабет стиснули ладонь Керри. – «После обеда» для меня может не настать. Нет, я не собираюсь… не собираюсь умирать в твоем доме. Но я не могу ничего откладывать. Я просто могу не успеть. Мне не нужно смотреться в зеркало, чтобы знать, что мое время заканчивается. Я… я это просто знаю, – она наклонилась к Керри, как если бы хотела ее поцеловать, и та величайшим усилием воли заставила себя остаться на месте. – Я хочу поговорить с тобой. Вчетвером нам тоже найдется, о чем поговорить, но… я проделала этот длинный путь ради тебя. Мне нужно, чтобы ты сказала мне…

Прерванная грохотом распахнувшейся двери и звонким девичьим смехом, Элизабет отпрянула от Керри, смущенно прижимая к груди заметно подрагивающие руки. С губ Керри сорвался истеричный смешок – так сильно поведение Элизабет напомнило ей ее собственное, когда меньше получаса назад Джен застукала ее в кустах перед клиникой.

Четверо девочек-подростков, заметив их, резко затормозили на полпути к лестнице, по инерции продолжая смеяться, но их широко распахнувшиеся глаза красноречиво поведали Керри о том, что и тусклого освещения оказалось более чем достаточно. Они разглядели лицо Элизабет. И все четверо были в ужасе от увиденного.

– У вас же еще занятия, – тихо сказала Керри, боясь взглянуть на Элизабет, чтобы удостовериться, что от нее не укрылось то, как девчонки шарахнулись в сторону, стоило ей сделать шаг по направлению к ним.

– Мы…

– Мы…

– У нас…

– Сейчас…

Они заговорили все разом и так же одновременно замолчали. Их настороженные взгляды и напряженные позы говорили о том, что в любой момент девочки готовы были сорваться с места и бежать – как можно быстрее и как можно дальше – от этой страшной женщины-призрака.

– Познакомьтесь, – быстро заговорила Керри, напуганная мыслью, что девочки на самом деле убегут, даже не поздоровавшись с гостьей… и она плохо представляла, как будет потом оправдываться перед Элизабет за их поведение. – Я говорила, что сегодня к нам должны были приехать наши старые друзья. Из Америки. Это Элизабет. Мы с папой когда-то работали вместе с ней.

– Много лет назад, – откликнулась Элизабет и приблизилась к Керри. – Тогда у меня были длинные волосы, и я не была такой страшной.

– Лиззи, – Керри беспомощно всплеснула руками. Если бы она знала заранее, как ужасно болезнь изменила лицо Элизабет, она постаралась бы подготовить девочек к встрече в ней, но… теперь уже было слишком поздно что-то менять. – Это мои девочки, – жизнерадостным тоном сказала Керри, чувствуя подступающие к глазам слезы. Обойдя застывших, словно статуи, девочек, она подтолкнула вперед своих дочерей. – Это Мэдди. И Викки.

Элизабет изумленно уставилась в их одинаковые лица, а затем медленно перевела взгляд на Керри.

– Вы… такие взрослые, – наконец, произнесла она, стараясь, как поняла Керри, улыбкой замаскировать удивление. – Мэдди, я… видела тебя совсем младенцем. И потом еще несколько раз, когда твой папа привозил тебя в Чикаго. Тебе было… лет пять, кажется. Ты меня, конечно, не помнишь?

Мэдди отрицательно покачала головой, и ее аккуратно уложенные вьющиеся волосы взметнулись над ее головой, словно нимб. Капельки дождя, осевшие на них, брызгами разлетелись во все стороны.

– Там сильный дождь, – зачем-то сказала она и, смутившись своих слов, опустила глаза.

– Очень приятно, – Викки шагнула вперед, сверкнув белозубой улыбкой, и протянула Элизабет руку. Керри видела, что к дочери вернулась ее обычная самоуверенность. Украдкой взглянув в лицо Элизабет, Керри поняла, что бросающаяся в глаза схожесть их с Викки характеров, не осталась незамеченной ее подругой. – Мама говорила, что вы приедете. Это наши подруги, Энни и Доррис. Мы зашли, чтобы забрать доклад, который Мэдди забыла дома. У нас сейчас перерыв, и нам нужно возвращаться в школу, – выпустив ладонь Элизабет, Викки несколько высокомерно скосила глаза на притихших сестру и подружек. – Но вечером мы будем очень рады с вами пообщаться.

– Мы помогали готовить торжественный обед в вашу честь, – встряла Мэдди и, вновь смутившись своего порыва, отступила назад, чуть ли не спрятавшись за спину сестры.

– Мам, нам, правда, нужно бежать! – выкрикнула Викки – «напор и ярость», как говорил про нее Даг – и, чмокнув ее в щеку, первая бросилась вверх по лестнице. Через мгновение ожившие девочки, пробормотав что-то невразумительное на прощание, побежали за ней. Мэдди, как всегда оказавшись последней, оглянулась и помахала им рукой с самой верхней ступеньки лестницы.

– Они… – тихим голосом произнесла Элизабет и не закончила фразу. Но Керри поняла все без слов.

– Да. Я знаю, – ответила она, прислушиваясь к взрывам хохота, долетавшим до них со второго этажа.

– Сначала я растерялась, потому что они показались мне совсем одинаковыми. Я просто не могла их различить, – Элизабет посмотрела на нее все еще круглыми от удивления глазами. – Уже потом я заметила, что Мэдди выше ростом. И еще волосы… волосы у Викки длиннее и более светлые. Но их лица! Господи, они так похожи!

Керри кивнула и промолчала. Она могла понять чувства Элизабет. И она не знала, что ей сказать. Каждый, кто впервые видел ее девочек вместе, не сомневался в том, что они близняшки. Различия замечались позднее, и то – только после разговора с ними. Рост, волосы, цвет глаз – мелочи, на которые обращали внимание в последнюю очередь. Главное, в чем Мэдди и Викки были несхожи, – это характеры. Тихая, спокойная, увлекающаяся Мэдди. И уверенная в себе, яркая, шумная, целеустремленная Викки. Глядя на нее, Керри словно смотрелась в зеркало. Она тоже никогда не терялась, знала, чего хочет, и, что скрывать, не стеснялась в средствах, чтобы добиться желаемого. Порой Даг шутил, что одной Керри было для него слишком много, а теперь, когда у него было их целых две, он просто не знал, что противопоставлять их «напору и ярости».

– Но они очень разные, – озвучила ее мысли Элизабет, и Керри без удивления вновь кивнула, соглашаясь с ее словами. – Невероятно разные…

– Да, как видишь, я тоже знаю, что такое похожие внешне, но очень разные по характерам, дети, – вспомнив сказанную утром фразу Элизабет, улыбнулась Керри. В то же мгновение шумная компания хохочущих и переругивающихся на ходу девчонок скатилась с лестницы, и, в четыре голоса прокричав слова прощания, они вывалились за дверь – прямо в бушующую стихию.

– Они вымокнут до нитки, – сказала Элизабет, проводив их печальным взглядом.

– У них капюшоны и горячая кровь. Ничего не случится, – Керри пожала плечами и махнула рукой в сторону кухни. – Пойдем, выпьем чаю, пока не проснулся Картер и не вернулся Даг.

– Да, пошли, – глухим голосом откликнулась Элизабет и, втянув голову в плечи, двинулась вслед за Керри. – Я хочу поговорить с тобой… без свидетелей.

Пока Керри заваривала чай и доставала чашки, в кухне царила оглушающая тишина, периодически нарушаемая лишь доносящимся издалека затихающим громом, стуком дождя по стеклам и звоном посуды.

– Ты работаешь с Дагом… – начала Элизабет, когда Керри поставила перед ней дымящуюся чашку. Рука Керри дрогнула от удивления, и немного кипятка выплеснулось на скатерть.

– Я же тебе говорила. Почему такой странный вопрос? – она аккуратно промокнула расползающееся мокрое пятно и присела напротив Элизабет. Она все еще не знала, о чем они будут говорить, но начало разговора явилось для нее полной неожиданностью.

– Ну… – протянула Элизабет, сосредоточенно изучая содержимое своей чашки, – не такой уж он и странный. Я полагала, ты оставишь работу. Это так естественно – посвятить себя мужу и детям. Особенно, когда их трое.

– Подожди… ты хочешь сказать, что так и не вернулась в Окружную после… – Керри настолько изумили слова Элизабет, что она не сумела подобрать слова, чтобы закончить фразу. Элизабет понимающе усмехнулась и продолжила за нее.

– После декрета? Нет, конечно же, я не вернулась, – сказала она, смерив Керри внимательным взглядом. – Марк зарабатывает достаточно, чтобы содержать дом. А я заботилась о нем и о наших мальчиках.

– Э… ну… это… – пробормотала Керри, все еще безуспешно пытаясь отыскать нужные слова. – Это заслуживает уважения.

– Ты так считаешь? – спросила Элизабет. Ее пристальный взгляд вперился в переносицу Керри. Словно Элизабет хотела отыскать в ее лице доказательства неискренности последней фразы Керри. – Значит, вы с Дагом работаете в одной клинике, – не дождавшись ответа Керри, проговорила Элизабет.

– Я главный врач этой клиники, – ровным голосом произнесла Керри, но все же смешалась и опустила взгляд на свои нервно отбивающие дробь по краю стола пальцы. – У нас не такая большая больница. И потом… я работаю главным врачом только последние четыре года… – продолжила она и, с удивлением поймав себя на том, что невольно начала оправдываться перед Элизабет, замолчала. Так уже было когда-то, вспомнила она. Ей снова и снова приходилось оправдываться перед ней, перед мужем, перед Кэрол и Картером за то, что ее понятия о жизни не вписывались в их представления о «плохом» и «хорошем». И она притворялась – смирялась, обуздывала гордыню, подавляла свои желания, – чтобы не выдать себя, не подставить Дага, не лишиться возможности быть рядом с сыном… Керри уже забыла, как тяжело давалось ей это притворство. И как ей хотелось тогда быть собой. Такое простое, но абсолютно недостижимое в то время, желание. – Элизабет, я врач. И это совсем не мешает мне заботиться о муже и детях.

– Керри… скажи, пожалуйста… – медленно сказала Элизабет, скрестив на своей впалой груди тонкие руки. Она на мгновение замолчала, словно решаясь, а затем посмотрела Керри в глаза и задала свой страшный вопрос. – Вы с Дагом тогда, много лет назад, не упали в воронку? Вы выпали из нее… в нашем мире?

Когда Элизабет замолчала, тишина, окружившая Керри, казалось, обрела плотность. Ей вдруг стало нечем дышать. С трудом поднявшись со стула, Керри на негнущихся ногах добрела до окна и, распахнув его, судорожно глотнула морозный воздух.

То, чего они с Дагом боялись, свершилось. Их тайна перестала быть тайной.

– Как давно ты об этом знаешь? – не оборачиваясь, спросила Керри. Она не могла заставить себя посмотреть на Элизабет, но… притворяться и лгать она тоже была не в силах.

– Я догадывалась, что что-то не так… но, – голос Элизабет приближался, – это было так страшно, что проще было продолжать делать вид, что… – она замолчала, стоя за спиной Керри. Совсем рядом – так, что она чувствовала, как шевелятся ее волосы от легкого дыхания Элизабет.

– Что ничего не произошло, – тихо, словно эхо, откликнулась Керри. Ее взгляд был прикован к стекающим по крыльцу струям дождевой воды. «Скоро его нужно будет подкрасить», – подумала она и удивилась абсурдности этой мысли. Меньше всего сейчас ее волновал презентабельный вид собственного крыльца.

– Ты можешь на меня посмотреть? – сказала Элизабет, дотронулась пальцами до ее плеча и тут же отдернула свою руку. – Знаю, что я не была твоей подругой… то есть не я… Не мы… Я… – голос Элизабет дрогнул. – Керри, пожалуйста, посмотри на меня.

Резко развернувшись, Керри успела подставить руки, чтобы подхватить пошатнувшуюся женщину. Она была почти невесомой, и Керри стиснула зубы, чтобы не разреветься в голос.

– Я не знаю… не представляю, что вам пришлось пережить… – голос Элизабет, уткнувшейся лицом в плечо Керри, звучал глухо – Как из могилы! – и заглушался душившими ее рыданиями. – Но для меня все равно… ты… она… я не могу воспринимать тебя не как Керри. Она… она была совсем другой. Я это вижу. Всегда видела! Ничего общего, кроме внешности… Но для меня ты была Керри. И будешь… все равно будешь…

– Господи! Лиззи! – всхлипнула Керри, больше не в силах сдерживаться. Слезы заструились по ее щекам, как если бы кто-то открыл краны с водой, двумя неиссякающими потоками. Она стиснула руки за спиной женщины, боясь причинить ей боль, но прижимая ее к себе все крепче и крепче. Она так скучала по ней! Все эти годы Керри мечтала обнять своего самого близкого, не считая обоих – Троих?! – своих мужей, человека. И как никто, она понимала слова Элизабет. Керри тоже не могла продраться сквозь противоречие: «ты» и «она», разделявшее ее лучшую подругу на две половинки. Одна – чужая – здесь, рядом. И другая – одновременно родная и тоже чужая – где-то там… далеко… за границей памяти… еще одно призрачное лицо… исчезающее воспоминание…

– Мы были лучшими подругами… – Элизабет уже плакала навзрыд, и Керри не представляла, каким чудом ей удавалось разбирать ее речь… однако она понимала каждое слово. – Ты и я… она… она и… мы! Мы были подругами! Кэрол всегда была увлечена собой и своим мужчиной. Ты тоже была эгоистичной. Я всегда это видела. Но с тобой было так весело! Ты всегда находила нужные слова! Ты меня поддерживала. Вытаскивала… спасала! Всегда спасала меня… Ты всем нравилась. Такая яркая… необычная… Ты не была ни на кого похожа! И я так тебя любила… Я так по тебе скучала…

У Керри перехватывало дыхание, пока Элизабет говорила. Все это, практически дословно, она хотела сказать ей – Другой Элизабет! – поблагодарить ее, сказать, что всегда восхищалась ею, что очень любила… сказать, как сильно она соскучилась!

И Керри говорила, сбиваясь и начиная сначала.

Она слушала сбивчивую, понятную только ей одной, речь Элизабет.

Она обнимала ее – так крепко, как только позволяли ей силы.

Она плакала и не замечала, что плачет.

Она прижимала к себе Элизабет.

Она прощалась с ней…

– Викки дочь Дага? – спросила Элизабет, когда они обе вернулись за стол, к своим все еще полным чашкам. По ее бледным щекам продолжали катиться слезы, но на губах заиграла столь любимая Керри улыбка.

– Они так похожи с Мэдди… – Керри промокнула глаза салфеткой и, всхлипнув, улыбнулась в ответ. – Мне кажется, это очевидно.

– У вас… у вас был роман? В том мире, откуда вы пришли? – спросила Элизабет, и видно было, что она с трудом подбирает слова. Керри хорошо понимала ее трудности, у нее были те же проблемы. Их разговор был не просто странным. Он был абсурдным.

– Нет, – ответила она и задумалась над окончанием фразы, – мы их любили. Своих мужа и жену.

– Керри изменяла Луке.

Керри вскинула на Элизабет удивленный взгляд.

– Я знаю, – осторожно проговорила она. – Но я не думала, что кто-то еще об этом…

– Все знали. Кроме ее… твоего… кроме Луки, – перебила ее Элизабет. – У Керри было много мужчин. Просто потому что она всем всегда нравилась. Она умела очаровывать людей… просто одним брошенным взглядом.

– Господи, я даже не могу представить себе, как это бывает, – сказала Керри, не сумев сдержать нервный смех. – Я… как это сказать… малосимпатичный человек. Всегда была такой.

Элизабет посмотрела на Керри недоверчивым взглядом.

– Ты… более откровенная… более резкая, я согласна… но я не назвала бы тебя малосимпатичным человеком, – медленно сказала она. – Так странно слышать эти слова из уст Керри. Какой угодно Керри! Мы ведь встречали много твоих двойников… всех наших двойников мы встречали…

– Да, мы тоже… – тихо произнесла Керри и, наконец, решилась озвучить мучающий ее вопрос. – Картер знает о нас?

– Джонни? – Элизабет на мгновение задумалась и медленно покачала головой. – Думаю, что он ни о чем не догадывается. Ты же его знаешь! Он всегда был увлечен только собой, и его мало заботили другие люди.

– Не знаю, – Керри почувствовала, что ее губы сжимаются в тонкую линию. На ее лице отразилось презрение, которое она столько времени пыталась подавить и спрятать, но у нее не осталось сил, чтобы сдерживать свои чувства. – Я знала совсем другого Картера.

– Ты… у вас с ним был роман? Там… с тем… с тем, другим Джонни… которого я не знала…

– Нет! Никогда не было, – быстро ответила Керри и, побоявшись, что ее скорый ответ может показаться Элизабет подозрительным, попыталась рассказать ей о своих отношениях с Джоном. – Мы… слишком уважали друг друга. Я не знаю, как еще назвать те чувства, что нас связывали. Он был моложе, и во многом я чувствовала ответственность за него, но… он был мудрее и сильнее меня. Я всегда это знала. В нем был внутренний стержень… стержень, который не давал ему оступиться. Он был благородным человеком. Очень добрым… даже ранимым. И вместе с тем невероятно сильным и стойким. Я… я всегда его любила. Между нами никогда не было… сексуальных отношений. Я его начальница, мы никогда не выходили за рамки дружбы… но…

– Могли выйти? – Элизабет улыбнулась. – Если бы обстоятельства сложились иначе.

– Могли, – честно ответила Керри, вспоминая, как осторожно Картер всякий раз поднимал ее на руки. – Если бы обстоятельства сложились иначе.

– Как у вас с Дагом?

– Да, – Керри задумчиво кивнула. – Мы ненавидели друг друга. Всегда ненавидели. Потом, после возвращения… вернее, когда мы думали, что вернулись домой, мы стали друзьями. Я даже не знаю, как так могло получиться… А уже здесь… ты не поверишь, как мало времени нам понадобилось, чтобы влюбиться друг в друга… И он стал моим спасением. Ты просто не можешь представить, что такое потерять всю свою жизнь – в один момент. А вместо нее получить чужую. Непонятную и ненужную. Это так страшно…

– Нет, я… – Элизабет тряхнула головой, словно отметая саму возможность оказаться на месте Керри, – я не представляю, что это такое. И… я не могу представить вас с Дагом врагами. Вы… они… Керри и Даг, они вместе учились. И они просто обожали друг друга. Не могли друг на друга надышаться! Я не знаю, как еще это назвать. Но она всегда говорила, что между ними нет ничего, кроме дружбы. И я… верила ей… вернее хотела верить, но это была Керри, а Керри слишком любила мужчин. Так же, как Даг любил женщин. Вряд ли они все эти годы «просто дружили».

– Как… почему они упали в воронку? – спросила Керри и задержала дыхание, ожидая ответа Элизабет. Она сама не могла объяснить, чтó она так боялась услышать.

– Керри оступилась, и Даг кинулся ей на помощь, – сказала Элизабет и посмотрела на Керри пронизывающим и одновременно печальным взглядом. – Не думаю, что он бросился бы помогать мне. Если бы оступилась я, а не она.

– Он бросился бы… если бы хоть немножко был похож на моего… нашего Дага. Я… я ведь никогда не была его любимицей, а он протянул мне руку, – она замолчала, закрыв лицо руками, и глухо продолжила. – И я утянула его за собой…

– Может, к лучшему? – Элизабет положила руку на плечо Керри. – Зачем ты продолжаешь винить себя, если у вас сложилась по-настоящему счастливая жизнь? У вас дом, дети… вы даже работаете вместе! Разве этого мало, чтобы перестать мучиться чувством вины?

– Ну… – Керри невольно рассмеялась. – С моим чувством вины не так-то легко справиться! Даг столько лет пытался…

– А скажи… как… как Даг относится к тому, что он твой подчиненный? Я не могу представить себя начальницей Марка. Это… даже не странно… – сказала Элизабет и помолчала, мучительно подбирая нужное слово, – дико. Извини, но для меня это было бы по-настоящему дико.

– Лиззи, мы пришли из другого мира, – произнесла Керри, не сразу найдясь с ответом. Она никогда не мучилась вопросом, кто чей начальник, они с Дагом просто выполняли ту работу, которая у них лучше всего получалась. Она была лучшим администратором, и это являлось аксиомой для них обоих. Как, например, то, что Даг больше нравился пациентам. Он всегда умел располагать к себе людей. А на таланты и склонности друг друга обижаться было просто глупо. – Если бы нам было, что делить, может, все было бы иначе, но… я практикую и занимаюсь административной волокитой, которую Даг не выносит. Он – заведующий педиатрическим отделением, и эта должность для него вершина карьерной лестницы. Он никогда не хотел подниматься выше, потому что… он на своем месте, понимаешь? Когда каждый занимается тем, что любит, тогда и делить нечего. А начальник… это же только формальность! Я никогда не воспринимала Дага как своего подчиненного. Он всегда был, прежде всего, моим мужем… Хотя когда-то, еще до воронки, мы обломали немало копий, воюя друг с другом и меряясь характерами.

– Нет, я… я все равно не понимаю, – тихо сказала Элизабет и смущенно пожала плечами. – Я родилась и выросла в Англии. Здесь, в Европе, всегда было… эээ… больше свободы, что ли? Но правила всегда были правилами. Женщина должна заботиться о своем муже. Это ее святая и основная обязанность.

– Но ты же стала хирургом…

– Ну, да… У нас один из лучших медицинских университетов. Я хотела помогать людям. И мне нравилось учиться, но и только! – Элизабет посмотрела на Керри, но, не увидев понимания в ее лице, опустила взгляд на свою чашку. – Работать тоже было интересно. Я встречалась с разными мужчинами, еще здесь, в Англии, но я никогда не влюблялась по-настоящему. И тогда я решила поехать в Америку. Почему-то я чувствовала, что встречу свою судьбу именно там. Так и случилось. Пусть это была уже совсем другая Америка.

– А когда ты вышла замуж за Марка, у тебя не было сомнений, оставлять ли свою работу, – констатировала Керри, и Элизабет молча кивнула. – Что ж… между нами культурная пропасть. Что и требовалось доказать!

Женщины переглянулись и рассмеялись.

– Чай остыл, – сказала Керри и поднялась на ноги. – Я приготовлю нам свежий.

Элизабет вызвалась ей помочь, и, пока они ставили чайник и ополаскивали чашки, женщины перебрасывались ничего не значащими фразами. Обсудив достоинства листового английского чая, Элизабет опустила глаза на стоящие в углу кухни собачьи миски.

– У вас есть собака? – спросила она, когда Керри поставила перед ней чашку со свежезаваренным чаем. Рука Керри дрогнула, и по скатерти вновь расползлось мокрое пятно. Она промокнула его салфеткой и невесело рассмеялась.

– Плохая традиция, – заметила она, устраиваясь на своем стуле. – Ты подумаешь, что у меня болезнь Паркинсона. И, да… у нас были собаки. Две. Они прожили с нами двенадцать лет… и в прошлом месяце ушла сначала одна… а сразу за ней и вторая. Я, – Керри испугалась, что снова расплачется перед Элизабет, и перевела дыхание, прежде чем продолжить, – хотела убрать их миски… каждую неделю собираюсь, но… пока не могу этого сделать. Слишком мало времени прошло… Даг говорит, что нам надо завести щенка, но я не могу. Не готова… еще слишком рано…

– Да… эээ… да, я понимаю, – быстро проговорила Элизабет, явно смущенная эффектом, произведенным на Керри ее вопросом. Она огляделась по сторонам, и ее взгляд зацепился за совершенно безобидный на первый взгляд предмет. – Красивая трость. Это голова кошки?

Глаза Керри расширились. Она понимала, что Элизабет просто хотела сменить тему, но ее сердце болезненно сжалось.

– Да. Даг заказывал рукоятку у ювелира, – стараясь говорить безразличным голосом, ответила Керри. Меньше всего она хотела, чтобы Элизабет заметила, как сильно она ненавидела эту вещь. Показывать другим свою слабость было не в ее правилах, хотя… за один сегодняшний день она столько раз отступила от этого правила, что уже сбилась со счета. Керри вздохнула. – Прошлой зимой у меня была пневмония. Очень тяжелая. По-честному, никто не думал, что я доживу до весны. И я тоже… тоже уже не думала… И после, уже поправившись, я долго восстанавливалась. И без этой штуковины не могла добраться даже до туалета. Даг хотел мне помочь. Он весь извелся… но что он мог сделать? И он заказал для меня у какого-то известного ювелира в Лондоне эту ручку в виде кошачьей головы. Не знаю, сколько денег он на это потратил, но, конечно, меня тронул его жест. Хотя больше любить эту трость я не стала. У меня иногда бывают плохие дни… когда она мне нужна. А самое страшное, что через какое-то время я, скорее всего, не смогу без нее обходиться.

– Боже… Керри… – Элизабет подняла на нее растерянный взгляд. – Мне очень жаль… Я не хотела тебя расстроить…

Керри протянула руку и осторожно пожала ладонь Элизабет.

– Все хорошо. Ты же не знала, – сказала она и улыбнулась. – Прежде чем ты спросишь меня, почему у нас такая большая духовка, и я в красках начну расписывать, как мы запекаем в ней невинно убиенных младенцев, может быть, ты решишься спросить о том, что тебя действительно волнует? Я же вижу, что ты уже минут пятнадцать ходишь вокруг да около… и весьма неуклюже, скажу я тебе! Если ты задалась целью заставить меня разрыдаться, ты на верном пути.

Несколько секунд Элизабет с открытым ртом смотрела на Керри, а затем зашлась в захлебывающемся смехе.

– Боже… это невероятно… – откашливаясь и утирая с глаз слезы, выдавила она, не сводя восторженного взгляда с невозмутимого лица Керри. – Ты всегда умела рассмешить меня и вывести из равновесия!

Керри только кивнула, не желая портить момент словами о том, что смешила Элизабет совсем другая женщина. Смех Элизабет звучал для нее волшебной музыкой, и она была счастлива, что именно ей удалось заставить ее рассмеяться. Элизабет кошмарно выглядела, и Керри боялась представить, насколько кошмарно она себя при этом чувствовала. Она ничем не могла помочь ей. Только своим участием… и на глаза наворачивались слезы всякий раз, когда Керри вспоминала о диагнозе Элизабет. А видеть ее и не думать о раке и смерти было не просто трудно – невозможно.

– Я хотела спросить тебя о твоем муже и Кэрол, – наконец, просмеявшись, сказала Элизабет. – Но я очень боялась тебя расстроить… да, после того, о чем я тебя уже спросила, эти слова звучат просто кощунственно.

– Нет, я… я вовсе не расстроена, – солгала Керри и даже сумела улыбнуться Элизабет. – Что ты хочешь узнать о Луке и Кэрол?

– Понимаешь… – медленно начала Элизабет, старательно подбирая слова, – меня очень шокировала их связь… А потом, когда Даг к тебе переехал, сразу после похорон, я подумала, что это по-настоящему странно. Вы четверо будто обменялись партнерами. Я… мне очень жаль, что это случилось с Кэрол, что ее убили, но… как она могла закрутить роман с твоим мужем? Она знала о том, что вы с Дагом любовники? Или она догадалась, что вы не из нашего мира?

– Она знала и о том, и о другом. Даг… когда продавал их квартиру, нашел дневник Кэрол… и я его прочитала. Ну да, – она горько усмехнулась, – не самый благородный поступок. Но я это сделала. И, между нами, ваша Кэрол была не самым приятным человеком на свете.

– О! Мне об этом можешь не говорить! Вам крупно повезло, если ваша Кэрол была хотя бы на толику более искренняя, чем наша, – сказала Элизабет и подалась вперед, не сводя с лица Керри внимательного взгляда. – Каково это было, встречаться с женатым мужчиной… и узнать потом, что в это же время твой собственный муж крутит роман с женой твоего любовника?

– Господи… – выдохнула Керри и искренне удивилась, услышав собственный смех. Она не могла поверить, что еще может смеяться. – Как же пóшло все это звучит… Это… Лиззи, это ужасно. Я не умею делиться… тем более, любимым мужчиной, а мне приходилось отпускать Дага к этой… к Кэрол. Мне тяжело дается обман и притворство… и я должна была находить в себе силы, чтобы ложиться в постель постороннего мужчины. Ты представляешь, как это страшно? А Лука, он… у него ведь был очень тяжелый характер. А у меня и того тяжелее. И мы пытались ужиться вместе. Но ничего не выходило. И это был настоящий кошмар, а не жизнь! – только сейчас, начав говорить, Керри поняла, что ей был необходим этот разговор не меньше, чем Элизабет. И она знала, чувствовала, что может сказать ей все, даже самую нелицеприятную правду о себе и Луке… Элизабет можно было доверять. «Как жаль, что я узнала ее так поздно», – подумала Керри, хотя… она допускала и такую мысль, что Элизабет изменила ее болезнь, и раньше они не смогли бы найти точки соприкосновения даже при огромном желании, а у них не было даже этого. Они ничего не хотели друг от друга. И если Элизабет еще худо-бедно верила в то, что Керри – ее подруга, то Керри, зная правду с самого начала, испытывала к ней те же чувства, что и к Картеру: она не могла простить им обоим, что они не были ее друзьями. Только двойниками. Скверными копиями.

– Керри, милая, это было так давно… – потрясенная словами Керри, Элизабет стиснула ее руку в своей. – Прости, что я напомнила тебе… обо всем этом…

– Нет! – воскликнула Керри и горячо заговорила. – Мне тоже нужно было с кем-то поговорить… Что смогла, я рассказала Дагу, но… я не могла сказать ему и половину из того, что было у нас с Лукой. Он не смог бы себя простить, что допустил это… Мне кажется, он так и не смог себя простить за то, что позволил Луке со мной делать.

– Керри… что… что ты имеешь в виду? – Элизабет уже открыто жалела о том, что завела этот разговор, но они обе понимали, что должны довести его до конца. Как бы больно им после этого ни было.

И тогда Керри поймала себя на том, что рассказывает Элизабет о том, о чем долгие годы отчаянно старалась не вспоминать. Рассказывает вещи, о которых когда-то поклялась себе не рассказывать никому и ни при каких обстоятельствах. Она ненавидела чувствовать себя слабой и еще сильнее ненавидела, когда эту слабость замечали другие люди, а тогда, с Лукой, она была больше чем просто слабой. Она боялась его и покорно позволяла ему делать с собой страшные вещи. Она полностью подчинила себя его воле. Она потеряла собственное лицо. И даже сейчас, рассказывая Элизабет свою малоприятную и некрасивую историю, она не могла поверить, что не просто допустила все то, что тогда случилось, по сути именно она спровоцировала Луку. Провоцировала его каждый вечер, проведенный ею под крышей его дома. Она не хотела жить с ним. Она не хотела жить в этом мире. Она вообще не хотела жить. И не решаясь сделать последний шаг, она подсознательно делала все, чтобы за нее его сделал другой человек. Двойник ее мужа. Как она позже узнала, не самый плохой человек на свете. А она… она убивала себя его руками.

– А потом… однажды, когда я уже была беременна Викки, между нами все изменилось. У нас была одна волшебная ночь. И одно волшебное утро. А днем… – Керри закашлялась и подняла на Элизабет покрасневшие от слез глаза, – днем пришел Даг и сказал, что Луку и Кэрол застрелили. И тогда все снова рухнуло… и я понятия не имела, как мне теперь жить – без него и со знанием того, что было между ним и Кэрол. Если бы не Даг, я реально могла наложить на себя руки… и меня не смогли бы остановить даже дети. Я была в невменяемом состоянии! Это был настоящий кошмар наяву… когда я увидела его… там… в морге… с этой дырой от пули в голове…

Элизабет приподнялась со своего стула, но Керри вскинула руки вверх, жестом призывая ее остаться на месте. Сейчас она не нуждалась в утешении. Ей надо было закончить свою историю. Один Господь знает, как давно она не вспоминала о своем предыдущем замужестве и его трагическом финале… «О двух замужествах и двух их трагических финалах», – подумала Керри и на мгновение зажала ладонью рот, чтобы не напугать Элизабет едва не сорвавшимся с губ стоном.

– И Даг… Даг, он все для меня делал! Он организовал похороны, он занимался детьми, он был со мной так нежен… а я… я не могла быть сильной. Я просто не могла. Я очень хотела… хотела быть благодарной, заботиться о нем… хоть как-то отблагодарить его за то, что он делал, но я снова и снова возвращалась мыслями к нашему последнему утру с Лукой. У нас был сумасшедший секс тогда. Ни до, ни после со мной такого не было, – Керри всхлипнула и посмотрела на Элизабет, одновременно испытывая смущение и заново переживая испытанное много лет назад чувство пьянящего восторга. – Настоящее безумие… О таком я читала только в романах. И я никогда не верила, что так бывает. Мы завтракали, разговаривали, а потом… он просто смел со стола всю еду и посуду… и я даже не могу вспомнить, как оказалась на этом столе. И это… это было…

– На столе?! – широко распахнутые глаза Элизабет, в которых, словно в зеркальном отражении, Керри прочитала ту же смесь из смущения и восторга, остановились на ее лице. И только тогда Керри поняла, чтó она сказала Элизабет.

– Боже… – выдохнула она, и ее пальцы судорожно вцепились в чашку с остывающим чаем. – Прости… я не собиралась говорить об этом… я сама не поняла, как у меня все это вырвалось… Я просто хотела сказать, что мне было трудно забыть Луку. Я не могла смириться с его смертью. Потому что он ушел… именно в этот момент. И еще Кэрол. Я так и не узнала, что она для него значила. Я не знаю, кого он любил. Сейчас это уже неважно… даже тогда это не было таким важным… но… сейчас я говорю это тебе и понимаю, что вру. Это важно. Для меня важно. Даг все, конечно, понял. И он мне очень помог. Но я так и не смирилась с тем, что Кэрол вторглась в мою жизнь. Да, я… я тоже тайно встречалась с ее мужем. Но ведь… Даг не был ее мужем! И я это знала… Нас с ним столько связывало… и я не считала то, что произошло между нами, изменой. Понимаешь?

Элизабет пожала плечами, а затем кивнула.

– Керри, у меня такое ощущение, что я разговариваю с главной героиней фантастического сериала…

– Главной? – Керри криво усмехнулась. – Я не считаю себя героиней. Ничего сверхъестественного я не совершила. Просто упала в воронку. По трагическому стечению обстоятельств. А все остальное… я просто плыла по течению. На главную героиню скорее была похожа Кэрол. Уж внешне-то точно…

– Мне не нравилась Кэрол, – категорично сказала Элизабет и яростно качнула головой. – Да, она была миловидная, но и только! Я так поняла, что между нашей пятеркой и вашей больше различий, чем сходства, поэтому ты вряд ли представляешь, какой она была, Кэрол. Она за ним бегала. Даг не собирался жениться. Он вообще не хотел связывать себя обязательствами. С кем бы то ни было. И Кэрол просто из кожи вылезала, чтобы привязать его к себе. Между нами, это было отвратительно, – на лице Элизабет мелькнуло выражение брезгливости, – так что не нужно говорить о том, о чем не имеешь понятия. Она не была героиней. Даже Керри, при всех ее слабостях и романах, больше подходила бы на эту роль. Она хотя бы умела любить… И я тоже ее очень любила.

– Лиззи, ты права, я не знала Кэрол. Хотя многое о ней мне стало ясно из ее дневника, я не хочу ее судить. Особенно сейчас, – сказала Керри и попыталась улыбкой смягчить резкость своего тона. – Прошло столько лет… Хотя дело даже не в этом. Просто я ничем не лучше нее. Понимаешь? Если она изменяла мужу, то я тоже это делала. Так же притворялась, лгала… Больше того, я выдавала себя за другую женщину. И если Лука выглядел в моем рассказе этаким монстром, то можно посмотреть на все и с другой стороны. Он тоже был жертвой. Я жутко боялась его. Ненавидела. А он… он просто хотел, чтобы его жена его любила. И он имел на эту любовь полное право! И Кэрол… ей тоже нужен был человек, который мог бы ответить ей взаимностью. А Даг ее терпеть не мог. Так что не такие уж мы с ним белые и пушистые. Наверное, нам нужно было сказать вам правду с самого начала. Но мы струсили. И, что бы я ни говорила, этому нет оправданий.

– Ты не права и ты сама это знаешь, – тихим голосом, но так же категорично, проговорила Элизабет, когда Керри замолчала. – Вы просто выживали. Так, как умели. И так, как привыкли. Если бы мы не прошли через путешествия в воронке, я бы вряд ли тебя поняла. Но нам тоже приходилось подстраиваться под обстоятельства, врать, изворачиваться… чтобы выжить. И ты знаешь… сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что это было самое яркое и, наверное, самое счастливое время в моей жизни. Я прожила слишком спокойную жизнь. И… да, я всегда именно к этому стремилась, но, когда следуешь правилам всю свою жизнь, когда никогда не отступаешь от приличий… то потом, оглядываясь назад, тебе по сути нечего вспомнить. Я… я очень люблю Марка. Все время, что мы были вместе, я была верна ему. И мы были по-настоящему счастливы. Но всегда в рамках. Без взрыва страстей. И мы никогда не занимались любовью на кухонном столе. О таком я только читала в любовных романах.

– Лиззи, ты не должна так говорить, – Керри пыталась облечь в слова обуревающие ее эмоции, хоть как-то упорядочить их, но сомневалась, что у нее получится, слишком много было сказано и пережито за столь короткий промежуток времени… – Все, что я рассказала, кажется захватывающим только на словах, понимаешь? И ты думаешь, у нас с Дагом была здесь какая-то особенная жизнь? После того, что мы пережили, все, что нам было нужно, – это покой. Мы, по сути, живем в деревне. И о такой жизни не станут писать в дамских романах. Только если в паре слов в эпилоге после хэппи-энда. Такая жизнь лет двадцать назад показалась бы мне невероятно скучной. Собаки, соседи, барбекю в выходные… на работе ни одного аврала за пятнадцать лет! А я все равно счастлива, понимаешь? И, может быть, даже не вопреки, а благодаря этой размеренности и спокойствию, – она помолчала, обдумывая следующую фразу. – И мы тоже не изменяем друг другу. Слишком много проблем мы поимели от наших тайных свиданий. Это всегда было очень быстро, очень стыдно и вовсе не романтично. Когда ты боишься разбудить спящего в соседней комнате ребенка, когда смотришь на часы и думаешь о скором возвращении мужа… честно, я не знаю, кому был бы по вкусу такой экстрим. Лука и Кэрол, по крайней мере, встречались в мотеле. Там хотя бы можно было расслабиться. А мы встречались у меня. Когда Уолт спал, а Лука был на работе. И иногда в парке во время моих прогулок с сыном. А до моей беременности – на работе. И то встречались только лишь взглядами. Мы даже заговорить друг с другом лишний раз боялись. И я бы под страхом смерти не допустила бы…

… губы мужчины на мгновение прекращают их поцелуй, он зарывается пальцами в волосы Керри, и она закрывает глаза от наслаждения. Он прижимает ее к себе – так крепко, что у нее перехватывает дыхание, и его губы едва касаются ее уха, когда он произносит:

– Все хорошо, Даг. Все хорошо… – наконец, шепчет она, понимая, что никогда больше не допустит…

… даже намека на такую «романтику» с кем-то другим, – Керри вздрогнула и только чудом сумела закончить фразу, – кроме Дага.

Чувствуя, как часто-часто бьется ее сердце, она на мгновение прикрыла глаза. Воспоминание было таким подробным и четким, словно пыталось посоревноваться с реальностью. Воспоминание, о котором так хотелось забыть, что ей это почти удалось…

Это было давно. Больше десяти лет назад. Керри не помнила точную дату, как не могла вспомнить и город, в котором едва не пустила под откос свое семейное счастье… потому что, хотя она и допускала мысль, что Даг мог бы ее простить, Керри понимала, что сама она никогда не простила бы себя, что бы ни произошло в дальнейшем и сколько бы времени с тех пор ни прошло.

Она часто ездила в командировки. В то время ее жизнь состояла из заботы о детях и череды малосодержательных медицинских конгрессов и конференций, на которые она соглашалась по одной причине – только у нее получалось выбивать для их больницы финансовую помощь, медикаменты и оборудование. Она умела подавать себя в выгодном свете, находить правильные слова и очаровательно улыбаться нужным людям, не заискивая и не теряя чувства собственного достоинства. Спонсоры, привычные к выставляемым на показ женским прелестям, неизменно реагировали на ее сдержанные манеры и деловой тон. Даже сейчас, когда многое, и в том числе отношение к женщинам, в их мире начало меняться, ей редко удавалось встретить знающих себе цену женщин-профессионалов, а тогда ей казалось, что их и вовсе не существовало в природе. И она снова и снова, месяц за месяцем, паковала чемодан, оставляла детей и мужа и, глядя на убегающее за иллюминатором самолета взлетное поле, чувствовала себя такой одинокой, что лишь усилием воли удавалось сдерживать слезы.

Может быть, именно усиливающееся чувство одиночества – неизменный спутник, сопровождающий ее в каждой поездке, – послужило причиной ее поступка, воспоминание о котором вгоняло ее в краску даже теперь, много лет спустя. А, может быть, дело было в другом. Мужчина, которого она встретила на ничем не выделяющейся из множества столь же пустых и скучных мероприятий конференции, посвященной продвигаемому каким-то спонсором какому-то лекарству, когда-то – по ее ощущениям в другой жизни – едва не стал ее мужем. Только глупая ссора и юношеский максимализм не позволили их мечтам осуществиться. Они расстались – неловко и некрасиво, но, встретившись взглядом со своей первой настоящей любовью, Керри поняла, что вспоминает о нем и их чувствах друг к другу с восторженной ностальгией, так, как если бы она вспоминала о своей юности. Тогда ей не бросились в глаза его несколько потертый вид и затравленный взгляд, она словно смотрела на него глазами той девочки, которой когда-то была и которая искренне верила, что ее любовь будет жить вечно.

Она первая подошла к нему. Он сразу узнал ее, и это почему-то тронуло Керри настолько, что она пригласила его выпить с ней кофе. А потом, в баре при гостинице, когда она заказала себе не кофе, а бокал мартини, Керри старательно прикрывала ладонью свое обручальное кольцо и междометиями отвечала на вопросы о своей личной жизни. Она не хотела анализировать свое поведение. И уже плохо помнила, как приглашала чужого мужчину подняться в свой номер. Но все, что случилось с момента их поцелуя около лифта на ее этаже, четкими образами всплывало в ее памяти всякий раз, когда она бывала зла на Дага или уставала от семейной жизни. И только тогда, вспоминая, чтó она едва не потеряла в тот вечер, Керри переставала злиться и извинялась, даже если не чувствовала себя виноватой. Их ссоры и ее усталость казались в такие моменты настолько мелкими и незначительными событиями по сравнению со всем тем счастьем, что дарила ей близость любимого мужчины, что она в который раз благодарила небеса за то, что они удержали ее от опрометчивого шага. И преподали очень важный жизненный урок. Почти потеряв доверие мужа и уважение к себе, Керри заново научилась ценить то, что они имели, – их семью… о которой начала забывать в бессмысленной гонке за спонсорскими деньгами.

Вернувшись домой, Керри первым делом пошла к главному врачу и сказала, что ее поездки закончились. К ее удивлению, убеждать и отговаривать ее не стали. И их больница, лишь немного растеряв лоск дорогой клиники, продолжила свое существование. Самопожертвование Керри было глупым, она очень скоро поняла это. Но, оглядываясь назад, она сознавала, что и сама многое получила от этих командировок. Она вновь почувствовала свою значимость. Она не была только домохозяйкой, матерью и женой. Она не была просто врачом. Ее слушали, ее уважали… ей даже завидовали. Она вновь была той Керри Уивер, о которой давно успела забыть, пусть у нее и была теперь другая фамилия. Однако все познается в сравнении. И обретя на время возможность вернуться в свою старую жизнь, Керри вспомнила и о плате за нее. Одиночество – тогда, когда она познала счастье материнства и разделенной любви, – показалось ей по-настоящему страшным.

– Я ни на что не променяла бы ту жизнь, которая у меня здесь была, – тихим голосом проговорила она, чем вызвала удивление Элизабет. Но та только бросила на нее заинтересованный взгляд. И не стала ни о чем спрашивать. Керри не помнила, была ли в Элизабет эта деликатность раньше, но со всеусиливающейся тоской сознавала, как сильно ей начинает нравиться эта женщина... и как сильно ей будет ее не хватать. Постаравшись изгнать из головы грустные мысли, Керри хитро прищурилась и улыбнулась Элизабет. – Навскидку. Какой из миров, где вы побывали, был самым шокирующим?

Элизабет посмотрела на нее удивленным взглядом, но, быстро разгадав намерение Керри сменить, наконец, болезненную для обеих тему, включилась в предлагаемую игру.

– Хм… – она задумчиво нахмурила лоб. – У нас был мир, где не вымерли динозавры.

Невольно Керри открыла рот от изумления, боясь представить громадин из фантастических фильмов… в реальности.

– Они… надеюсь, не были разумными существами, которые обращались с людьми как с домашними животными?

– Ты смотрела слишком много фильмов, – довольная произведенным эффектом, Элизабет засмеялась. – Нет, они содержались в зоопарке. Честно скажу, особых эмоций они у меня не вызвали. Разве что только четырехметровая тварь с длинной шеей…

– У нас не было динозавров. Один ноль в твою пользу, – сказала Керри. – Но у нас был пустой мир.

– Много машин, пустых магазинов и кинотеатров? – уточнила Элизабет и тяжело вздохнула. – Мы были в трех таких мирах. Или в четырех, я уже не помню. Понятия не имею, что в них случилось.

– Да, мы тоже так это и не поняли… – вспоминая гнетущее впечатление, производимое видом запустения, царившим в безлюдном мире, произнесла Керри. Она на мгновение задумалась и одарила Элизабет торжествующим взглядом. – «Голый» мир! Там считалось вопиющим преступлением находиться в одежде в общественном месте. Мы встретили добрую половину наших коллег, в чем мать родила. И нам пришлось раздеться, чтобы не выбиваться из общей массы.

– Полностью? – с содроганием в голосе спросила Элизабет, даже не пытаясь скрыть шоковое состояние, в которое повергли ее слова Керри. – То есть… снять с себя всю одежду? И вы в таком виде прыгали в воронку?!

Какое-то время Керри выдерживала театральную паузу, а затем, решив больше не мучить Элизабет, расхохоталась.

– Нет. Конечно же, перед тем, как прыгать, мы оделись! – смеясь, сказала она и увернулась от руки Элизабет, когда та попыталась ее ударить. – Извини, но ты бы видела сейчас свое лицо!

– Хорошо! – Элизабет вскинула вверх руки, по всей видимости, отчаянно стесняясь своего смущения и от этого еще сильнее заливаясь краской. – Ты победила! Мои глупые динозавры ничто против твоего «голого» мира!

Они обе еще смеялись, когда, поднявшись, Керри подошла к стулу Элизабет и положила руку ей на плечо.

– Спасибо, что приехала, – тихо сказала она. Элизабет попыталась что-то ответить, но Керри слегка сжала руку, и та поддалась ее бессловесной просьбе и промолчала. – Я сама не сознавала, как мне было нужно с кем-то поговорить… с кем-то, кто бы меня не только выслушал, но и понял. Все это время я избегала воспоминаний о путешествиях и о том, что случилось потом со мной и с Дагом. Но… – Керри мучительно подбирала слова, словно продиралась сквозь вновь и вновь вырастающие на ее пути препятствия, – как бы ни была насыщена моя жизнь, как бы я ни была счастлива, без этих воспоминаний я не могла быть собой… до конца. Не знаю, как лучше сказать. Жизнь будто бы не была полноценной. Понимаешь? Я словно отказывалась от части самой себя, прятала ее от своих и чужих глаз. Но без прошлого не бывает будущего. И сейчас… как бы ни было страшно, как бы ни было больно, я чувствую себя так, как будто две половинки меня соединились… Может, если дать мне время, я смогу выразить свои чувства более изящно. Но не более искренне. Я очень рада, что ты приехала, Элизабет. Ты даже не представляешь, как много это для меня значит!

– Для меня тоже, Керри… – рука Элизабет взметнулась вверх, и она накрыла ладонь Керри своей. – Для меня тоже…

– Лиззи, я буду так по тебе скучать! – сдерживая набежавшие на глаза слезы, прошептала Керри.

Вместо ответа Элизабет обхватила ее свободной рукой и крепко прижала к себе.

– Лиззи! Дай я тебя обниму! Ты ни капельки не изменилась! Джон! Приятель! Отлично выглядишь! Как мы давно не виделись! – скосив глаза из-за плеча Картера на Керри, прислонившуюся к перилам лестницы, ведущей на второй этаж, Даг не увидел в ее глазах удивления. По всей видимости, она знала его лучше, чем он сам знал самого себя, ибо он был не просто удивлен, он был шокирован своим поведением, своими словами – всей этой насквозь пропитанной фальшью демонстрацией бурной радости.

Они все постарели, и ни на одном из них время не позабыло оставить отпечаток в виде морщин и других малосимпатичных следов старения, но то, что оно сотворило с их бывшими друзьями – двойниками их бывших друзей – было поистине устрашающим зрелищем. «Особенно Элизабет, – подумал Даг, пытаясь за радостной улыбкой узнавания замаскировать ужас и отвращение, – Боже правый, особенно Элизабет!» Куда девались роскошные кудри этой некогда привлекательной женщины, перед ним растягивал бесплотные губы в жутком подобии улыбки скелет, обтянутый тонкой кожей землистого оттенка.

– Как здорово, что вы приехали! – ни на минуту не замолкая, продолжал восклицать Даг, с усталой обреченностью сознавая, что заставить себя замолчать собственными силами у него не получится. – Почему же мы не встречались так долго?! Ведь нас связывает так много! Ребята, как же я вам рад!

– А Лиззи еще сомневалась, как вы нас встретите, – одутловатое лицо Картера оскалилось в улыбке, демонстрируя Дагу два ряда отличных зубов – слишком ровных и слишком белоснежных, чтобы быть настоящими, – а я говорил ей, что такую дружбу, как у нас, не убить ни годами, ни расстояниями!

Договорив, Картер хлопнул Дага по плечу своей огромной ручищей и, пыхтя так, словно только что пробежал несколько-часовой марафон, отступил назад, встав рядом с Элизабет, явно смущенной излишне радушным приемом хозяина дома. Даг стиснул зубы, чтобы с его губ вместе – или вместо – с радостными восклицаниями не сорвался крик ужаса или истерический смех.

Замершая перед ним парочка являла собой странное и даже жутковатое зрелище. Насколько Элизабет была тонка, настолько же Картер был толст и огромен. Они смотрелись бы комично, если бы не выглядели так жалко и так уныло. «Два персонажа из фильма ужасов! – пронеслось в голове Дага. – Третьесортного фильма. Создатели которого не стали тратиться на гримера». Он переводил взгляд с одного на другую, безуспешно пытаясь отыскать в их лицах хотя бы намек на черты тех людей, которых он знал когда-то. А они стояли против него и улыбались. Улыбались, не двигались… и молчали, как если бы, с ужасом подумал Даг, собирались простоять в прихожей его дома целую вечность.

– Девочки должны вот-вот прийти, – голос Керри прозвучал для него, словно музыка, и Даг благодарно посмотрел в ее сторону. – Обедать будем где-то через полчасика. Мы с Лиззи накрыли на стол в гостиной.

– Да, пока Джонни спал, мы с Керри многое успели сделать, – статуя с лицом Элизабет Кордей – с лицом трехсотлетнего вампира из фильма ужасов! – ожила и, взмахнув ручками-палочками, подмигнула его жене. Даг перевел взгляд на Керри и с удивлением увидел понимающую ответную улыбку на ее лице. В этой улыбке было что-то еще… но он не мог поверить, что правильно истрактовал выражение ее лица. Во взгляде Керри, устремленном на страшную женщину, которая даже не была их подругой, а только ее изменившимся до неузнаваемости двойником, читались любовь и нежность… и Даг слишком хорошо ее знал, чтобы заставить себя поверить в то, что он просто ошибся.

– Ну да, ну да, – прогрохотал рядом с его ухом голос Картера, заставив Дага вздрогнуть от неожиданности. – Пока мужчины на охоте или на отдыхе, их женщины, словно феи, создают им уют.

Даг посмотрел в лучащееся самодовольством лицо Джона. Со слов Элизабет они с Керри немного узнали о бурной личной жизни «малыша Джонни», но даже этого «немного» оказалось вполне достаточно, чтобы в его душе всколыхнулось позабытое чувство брезгливости, которое вызывал в нем двойник его лучшего друга – все то недолгое время, что они были знакомы.

– А мы с Дагом всегда были падки на фей, – хохотнул Картер, и Даг опустил глаза, чтобы не встретиться взглядом ни с одной из женщин. Ему было противно и неловко, как если бы он сам произнес эти слова.

– Пойдемте в гостиную, – тут же пришла ему на помощь Керри и, подойдя к Элизабет, взяла ее под руку. – У нас есть отличное французское вино.

– Да, сын привез его из Парижа в прошлом месяце! – Даг благодарно улыбнулся жене, и та едва заметно кивнула в ответ. – Джон, пошли. Мне интересно твое мнение как знатока и ценителя.

Не сомневаясь, что Картер купится на очевидную лесть, Даг слегка приобнял его за плечи и повел в комнату. Больше всего на свете ему хотелось сейчас побыть одному, хотя бы на пару минут, чтобы привести в порядок мысли и продумать свое дальнейшее поведение, но он не мог подвести Керри еще раз. Он и так повел себя не по-мужски, когда сегодня утром под выдуманным на скорую руку предлогом сбежал на работу, оставив ее наедине с их общими призраками. Сбежал трусливо и подло. А вместо того, чтобы отплатить ему той же монетой, она снова протягивала ему руку помощи. «Вот так, как сейчас», – разливая вино по бокалам, подумал Даг, понимая, что, если бы Керри не позвала всех в гостиную, он все еще стоял бы истуканом посреди собственной прихожей, смотрел бы в пол и не знал, что сказать.

– Давайте выпьем за нашу встречу? – предложила Элизабет, когда Даг вручил ей бокал. Ее истончившиеся болезнью пальцы слегка коснулись его руки, и он…

… Пальчики, тонкие и бесцветные, слегка приподнимаются над одеялом, дотрагиваются до его ладони и тут же бессильно падают обратно.

И он закрывает глаза и медленно считает до ста. Продолжает считать, пока кашель не затихает. В молитвы он больше не верит. И когда ее кашель возобновляется, он закрывает глаза и начинает считать…

… вскинул голову, чтобы встретиться взглядом с глазами Элизабет, кажущимися огромными на бледном и осунувшемся лице.

– Да… я… я очень рад, что ты… вы оба здесь, с нами, – с усилием Даг заставил себя произнести эту вопиющую ложь. Подойдя к Керри, он стиснул в своей руке ее ладошку и отрицательно качнул головой в ответ на ее вопросительный взгляд.

Он ничего не мог ей сказать, как и не мог отпустить ее руку. Вместе с Элизабет в их дом пробралась смерть – отступившая, но так до конца и не сдавшая свои позиции. «Мы слишком молоды, чтобы умереть», – подумал Даг, сознавая идиотизм этой мысли, которая своей наивностью могла посоперничать разве что с утверждением: «Это не может случиться со мной, плохое случается только с другими».

Он опустил взгляд на покоящуюся в его ладони руку Керри. На мгновение прикрыл глаза и сосчитал до десяти, отгоняя болезненное воспоминание. Ее ладошка – тоненькая и миниатюрная, как у ребенка, выглядела настолько хрупкой и уязвимой, что у него защемило сердце. Он знал, что ему нечего противопоставить смерти. Как знал и то, что, проиграв однажды, смерть, рано или поздно, возьмет реванш… и как же ему хотелось уйти первым! Он просто не мог представить себе, как сможет пережить…

… Прибор, отсчитывающий ритм сердца, заходится на пронзительно-высокой ноте. Его выставляют из палаты, и он смотрит на закрывшуюся перед его лицом дверь. Смотрит и пытается сообразить, что ему теперь делать.

Он гладит ее тоненькие, так похожие на детские, пальчики и чувствует на губах солоноватый вкус собственных слез. Он не способен анализировать – слезы ли это облегчения, или последствие пережитого ужаса, все, о чем он может думать сейчас, как он сможет пережить…

… этот кошмар снова. Если смерть вернется и вновь попытается забрать у него самого дорогого человека. Человека, без которого его жизнь обернулась бы унылым и бессмысленным существованием.

Пальцы Дага непроизвольно сжались, и он посмотрел на Керри виноватым взглядом. Аккуратно высвободив ладонь из его руки, она пристроила свой бокал на краешек стола и потерла ладошку, на которой остались следы от его пальцев. Даг тяжело вздохнул. Объяснить свое поведение он не мог. Прошел почти год, а он все еще не был готов говорить ни о своих чувствах, ни о том, что тогда случилось. Ему почти удалось забыть. Он думал, что справился и примирился, но… Даг посмотрел на Элизабет, которая продолжала что-то говорить, высоко подняв бокал с вином… он даже и не догадывался, насколько он ошибался.

Когда Керри, смущенная и напуганная своим поступком, сообщила ему, что пригласила Элизабет и Картера погостить у них пару дней, Даг сначала не понял, о каких людях шла речь. Потом, уже после того, как память услужливо нарисовала ему безрадостную картинку их странного прошлого, он наивно решил, что ничего страшного не случится. Может быть, в его жизнь вернутся забытые кошмары. Может быть, нахлынувшие воспоминания спровоцируют эмоции, некогда разрывавшие на части его душу. Но со всем этим он мог справиться. Однажды ему удалось одолеть свои страхи; вид беззубого побежденного монстра больше не вселял в него животный ужас. Воспоминания об их путешествиях казались такими далекими и призрачными, будто воспоминания о некогда просмотренном фильме. А они и вправду были похожи на фантастический фильм, воспоминания о том, что когда-то с ними случилось. Всякий раз, когда он задумывался о прошлом, в его голове возникало неприятное чувство – А было ли это на самом деле?! – что его разум попал во власть ложной памяти. Не могло его успокоить и то, что у его жены были точно такие же воспоминания. Параллельные миры, падения в воронку – все это настолько выходило за пределы их привычной, размеренной – нормальной! – жизни, что даже вид Элизабет и Картера – их чертовых двойников! – так и не смог окончательно убедить его в реальности их совместного приключения. И если бы он знал заранее, какие эмоции и воспоминания спровоцирует приезд Картера и особенно Элизабет, он сделал бы все возможное и невозможное, но ни тот, ни другая никогда не переступили бы порог его дома. Воронка и несомые ею другие реальности более не имели над ним власти. Как выяснилось, он страшился совсем других воспоминаний…

Керри приблизила бокал к его лицу, и только тогда Даг понял, чего от него ждут. Лиззи, наконец, замолчала, и теперь все трое замерли в ожидании, протянув к нему свои бокалы.

– Извините, – смущенно пробормотал он.

Их бокалы со звоном встретились.

– Да, очень приятное вино, – похвалила Элизабет вкус напитка, и Даг сделал большой глоток, не в силах заставить себя встретиться с нею взглядом. Смотреть в эти жуткие, словно у ожившего мертвеца, глаза было невыносимо – как если бы он заглянул в зияющие глубины своих самых страшных кошмаров.

В ассоциативном ряду: «Элизабет – смерть – воронка – потери» можно было менять местами слова, это ничего не меняло. «От перемены мест слагаемых сумма не меняется» – правило, заученное в школе, к ужасу Дага, срабатывало безотказно.

– Даг, с тобой все в порядке? – одними губами спросила Керри, воспользовавшись моментом, пока Картер увлеченно рассказывал что-то об одном из своих последних браков. Что-то, связанное с вином и разоблаченной изменой, не вслушиваясь в рассказ, отметил Даг и попытался улыбнуться. Тревога никуда не исчезла из взгляда Керри, а морщинка между ее бровями стала глубже. – Может быть… – начала она, но оживленные голоса входящих в гостиную девочек оборвали ее на полу-фразе.

– Привет! – звонким голосом отрапортовала Викки, более чем когда-либо напомнив Дагу молоденькую Керри. – Я Викки. Это моя сестра, Мэдди. Мы очень рады, что у нас гости! Нам нужно переодеться, и мы будем готовы к обеду.

– Меня зовут Джонни. И я почти-что ваш дядюшка! – сказал Картер, и Даг невольно шагнул к дочерям в нелепой попытке защитить их от маслянистого взгляда «дядюшки-Джонни». На самом деле он должен был сделать только одно – никогда не впускать этого человека в их дом. – Одну из вас я видел совсем ребенком!

– Да, это я, – застенчиво улыбнулась Мэдди. В отличие от младшей сестры, она не торопилась выходить вперед, предпочитая держаться в ее тени.

– Девочки, переодеваться! Быстро! Обмен любезностями отложим до обеда! – скомандовала Керри, подталкивая Мэдди к лестнице. Дагу хватило одного взгляда, брошенного на плотно сжатые губы жены, чтобы понять, что она разделяет его опасения по поводу Картера.

Проходя мимо Дага, Викки коснулась двумя пальцами его руки и незаметно для остальных прижала их к своему левому плечу – знак-жест, понятный только им двоим. Знак-жест, происхождение которого затерялось где-то в раннем детстве Викки – самой папиной дочки, какую только можно было себе представить. Даг улыбнулся и скрестил средний и указательный пальцы. Довольная мордашка Викки осветилась ответной улыбкой. Тряхнув волосами, девочка…

… присаживается перед ним на корточки. Она упирается руками в его колени и смотрит на него серьезным и сосредоточенным взглядом.

– Я должен остаться с мамой, – с трудом разлепляя пересохшие губы, произносит Даг, и девочка…

… произнесла: «Мы быстро!» и…

… на мгновение закрывает глаза, а когда вновь открывает, на ее лице появляется озорная улыбка.

Сами собой его губы растягиваются в улыбке. Он смотрит, как девочка, развернувшись на каблуках…

… бросилась догонять уже поднявшуюся по лестнице сестру…

… исчезает за дверью палаты…

Покачнувшись, Даг ухватился за перила лестницы. Воспоминание, которое, как ему казалось, он давно смог похоронить в самых отдаленных закоулках памяти, вонзилось ему в мозг сотней иголок.

– Лиззи, помоги мне на кухне, – откуда-то издалека услышал он голос Керри, как если бы она обратилась к ним из другого – параллельного – мира.

– Не скучайте тут без нас, – улыбнулась – воронка – потери – смерть – Элизабет. Ее бескровные щеки заливал нездорового вида пунцовый румянец, как Дагу хотелось бы верить, от вина или от удовольствия.

Он проводил женщин тоскливым взглядом и повернулся к Картеру.

– Ну, как тебе вино? – спросил Даг, в глупой надежде провести оставшиеся до обеда минуты в светской ни к чему не обязывающей беседе.

– Кто бы мог подумать, что она достанется именно тебе, – сказал Картер, отказываясь играть по не им установленным правилам. Его губы расползлись в неприятной усмешке. – Когда она вышла замуж за своего иностранца, я думал, это всерьез и надолго.

– Керри? – зачем-то уточнил Даг.

– Керри, – невозмутимо ответил Картер.

– Он умер, если ты этого не забыл.

– Да, и кто-то весьма ловко подсуетился, – хохотнул Картер. Подойдя к развешенным на стене семейным фотографиям, он дотронулся пальцем до их свадебного снимка – «Никаких платьев в пол, тюлевых занавесок и букетов невесты», – настаивала Керри, а он и не думал ей возражать, все, что им было нужно, узаконить свои отношения официально – и усмехнулся. – Она изменилась в твоей глуши. Ты ведь специально спрятал ее от мира?

Даг посмотрел в ухмыляющееся заплывшее жиром лицо Картера и вдруг понял, что смертельно устал. Эмоциональное напряжение последней недели, вид Элизабет, спровоцировавший тяжелые воспоминания… – с него было более чем достаточно.

– Извини, но она была достаточно взрослой девочкой, чтобы самой решить, с кем и где ей жить, – процедил Даг сквозь зубы, жалея, что взгляды не могут убивать. Если раньше Картер вызывал в нем лишь легкое чувство брезгливости и неприязни, то сейчас он возненавидел его всем сердцем. – И я не вполне понимаю, почему это до сих пор волнует тебя.

– Сбавь обороты, дружище! – Картер рассмеялся и поднял вверх руки. – Я давно переболел и перегорел. Если бы не славная Лиззи, я никогда бы не сунулся в ваш райский уголок. И, да, твоя женушка неплохо сохранилась, но, Даг, ты же не будешь отрицать, что в нашем возрасте начинаешь интересоваться девочками помоложе… от пятнадцати до девятнадцати – то, что доктор прописал! Самый сок!

– Моей младшей дочери пятнадцать, – произнес Даг и на всякий случай сделал шаг назад. Он не доверял себе и боялся испортить торжественный обед в честь приезда старых друзей, изувечив одного из своих гостей. Керри столько всего наготовила, девочки будут так сильно расстроены… да и огорчать Элизабет ему совсем не хотелось. Поэтому засунув руки в карманы джинсов, Даг прикрыл глаза и принялся мысленно считать до десяти.

– Господи, Даг! Ну, не строй из себя святого! – голос Картера оборвал счет на цифре «пять». Даг скрипнул зубами и посмотрел на него тяжелым взглядом. – У меня тоже есть дети. Шестеро! И это только от официальных браков! – он хохотнул и, опрометчиво приблизившись к Дагу, по-приятельски хлопнул его по плечу. – Ну что ты на меня смотришь, как инквизитор на ведьму? Уж ты-то никогда не был сторонником верности одной женщине. Не говори, что наша малышка превратила тебя в другого человека! Мы оба знаем, как она…

– Джон, – вкрадчивым голосом проговорил Даг, и Картер, почуяв опасность, отдернул от него руку, словно обжегся. – Не называй мою жену «нашей малышкой». И, пожалуйста, пока ты находишься в моем доме, хорошенько подумай прежде, чем что-то сказать.

– Ну… – Картер отступил к столу и, явно стараясь скрыть нервозность, наполнил свой бокал и осушил его в несколько глотков. Даг смотрел, как раздуваются его багровые мясистые щеки всякий раз, когда он прикладывался к бокалу, невольно пытаясь сопоставить эту малосимпатичную картинку с образом своего почти уже позабытого друга, и, когда у него ничего получилось – снова, Даг почувствовал себя так, словно с его плеч сняли тяжелый груз. Этого человека не нужно было сравнивать с Картером. Они не могли быть похожи ничем, кроме внешности, хотя Даг не был уверен даже в последнем. Что-то подсказывало ему, что вряд ли их всегда подтянутый и заботящийся о своем здоровье друг к пятидесяти годам мог превратиться в одряхлевшего заплывшего жиром старика, неспособного без одышки произнести пару коротких фраз. Поежившись под его пристальным взглядом, Картер громко сглотнул и пробормотал. – Если ты перестал обращать внимание на благодарных пациенток…

– Мои благодарные пациентки не старше семнадцати лет, и я обращаю на них внимание исключительно как их лечащий врач, – доверительно сообщил Даг, сделав акцент на последнем слове. Он не хотел читать Джону нотации, как не собирался на правах «старшего товарища» учить его жизни. Стоящий перед ним человек не вызывал в нем никаких чувств – ни жалости, ни презрения. Ему было все равно. И он не мог понять, как получилось, что столь очевидную истину он смог осознать только сейчас, спустя столько лет после своего падения в воронку. Он вспомнил, какое впечатление произвел на них с Керри найденный им дневник Кэрол. Вспомнил выражение разочарования на лице Керри и свое собственное, еще более сильное, замешанное на презрении и нежелании «мириться с недостатками своей покойной жены». Но правда была проста, и она состояла из одной короткой фразы: «Та Кэрол, что писала дневник, не была его женой». И она, и Картер, и Элизабет, и погибший Ковач – все они были людьми из другого мира, со своими собственными взглядами на жизнь, со своими нравственными установками, со своими принципами, желаниями и стремлениями. Казалось бы, ничего не стоило принять эту истину и смириться, но в реальности это не удалось сделать ни ему самому, ни Керри. Внешне приспособившись к этому миру, они боялись разорвать последние связи с тем, другим миром, который долгое время продолжали считать родным. Только так можно было сберечь самих себя, потому что, играя по чужим правилам, день за днем притворяясь другими людьми, так легко оказалось «заиграться» и забыть, кем они были до вступления в эту игру. И, раз за разом разочаровываясь, они продолжали искать в двойниках своих близких знакомые и родные черты и испытывать боль и разочарование, обнаруживая вместо сходства все новые и новые различия. В этих различиях глупо было кого-то обвинять, как если бы они объявили бойкот целому миру за то, что он оказался так мало похож на тот, к которому они привыкли. Как позже узнал Даг, от всех этих поистине невыносимых противоречий существовало только одно лекарство: им нужно было уехать. Уехать как можно дальше от всего, что, так или иначе, связывало их с навсегда потерянным прошлым. Создать свой собственный маленький и безопасный мирок. Только так можно было спасти себя и уберечь любимого человека от каждодневного разочарования и тоски по тому, что нельзя было ни повторить, ни возвратить.

Картер бросил на него затравленный взгляд и нервно пригладил заметно поредевшую шевелюру. Даг равнодушно посмотрел на него, отмечая все новые следы невоздержанности и неразборчивости стоящего перед ним человека в еде, сексе и прочих радостях жизни. Как рассказала ему Керри, Картер, находящийся в перманентном состоянии развода с очередной из бесконечной череды своих жен, то делил «совместно нажитое имущество», то боролся за право опеки над своими отпрысками, о количестве которых Элизабет тактично умолчала. «Шестеро! И это только от официальных браков!» – вспомнил Даг с гордостью произнесенные слова Картера, на мгновение задумался и… мысленно улыбнулся: ему было все равно. Теперь, когда вместе с эмоциональной вовлеченностью в жизнь двойников их бывших друзей отпала и потребность любой ценой зацепиться за прошлое, Картер мог делать и говорить все, что ему угодно. Единственное, что Даг собирался сделать, это не оставлять никого из своих девочек, включая их мать, наедине с «дорогим гостем». Впервые с тех пор, как, благодаря словам Керри, он вспомнил о воронке и их падении, Даг почувствовал себя свободным. Его ничего не связывало с этими людьми. И от одной этой мысли на душе становилось покойно и легко.

– Ты вряд ли поймешь и вряд ли поверишь, – просто чтобы занять оставшееся до обеда время, произнес Даг, – но я не сплю ни с коллегами, ни с пациентками, ни с их благодарными матерями. И я не сплю с ними по одной причине. Я счастлив в браке. И нужно быть полным кретином, чтобы разрушить то, что у меня есть. Я хотел бы сказать, что мне жаль тебя, потому что ты не веришь и не понимаешь… но мне все равно, что ты думаешь. У меня было и остается куча возможностей, – оглянувшись на закрытую дверь кухни, он слегка понизил голос, – чтобы удариться во все тяжкие, но все женщины, которые мне нужны, находятся под крышей этого дома. И, да, опережая твой вопрос, могу заверить тебя, что моя жена разделяет мои взгляды. Считай нас обоих старомодными идиотами, но хранить верность друг другу – это наша старомодная идиотская причуда.

– Вот уж никогда не думал, что услышу такие слова из уст Дага Росса, но… – прерванный звонким смехом спускающихся по лестнице девочек Картер замолчал и, пробормотав себе под нос что-то о необходимости принять лекарство перед обедом, торопливо покинул гостиную.

– Я думала, все уже за столом! – громким голосом воскликнула Викки, как всегда бурно выражая эмоции. Невольно Даг улыбнулся, глядя на ее выразительную мордашку.

– Видишь! Я же говорила, что ты зря меня дергала и торопила! – шикнула на нее Мэдди и, пользуясь преимуществом в росте, обогнала замешкавшуюся на ступеньках сестру и первая сбежала по лестнице. – Папочка, а в Чикаго у нас не осталось родственников?

Улыбка медленно сползла с лица Дага, и он усилием воли заставил себя посмотреть в глаза своей девочке. Она столь мало была похожа на Кэрол, что Даг с трудом сдержал удивленный возглас, разглядев за обычной застенчивой восторженностью дочери требовательный взгляд ее матери.

– Видишь ли, милая, мы давно потеряли с ними связь… – проговорил он, не найдя в себе силы соврать. – Когда твоя бабушка умерла, я еще раза два возил тебя в Чикаго, но…

– Разве тебе мало нас? – со странными интонациями в голосе проговорила Викки, всунувшись между ним и Мэдди. – Зачем тебе какие-то незнакомые родственники, когда у тебя есть мы?!

Даг обернулся к ней, гадая причины ее вопроса. Зная Викки, можно было подумать, что она просто ревнует к тому, что у ее сестры было что-то, чего не было у нее, но… Даг больше склонялся к мысли, что Викки боится потерять Мэдди и не хочет делить ее привязанность с – «незнакомыми родственниками» – кем-то другим. «Когда дело касается Викки, ты всегда готов верить в лучшее», – сказала бы Керри. «И была бы абсолютно права», – подумал Даг и облегченно вздохнул, когда появление Элизабет, нагруженной уставленным снедью подносом, заставило девочек пусть временно, но закончить тяжелый для всех троих разговор. К их общей с Керри радости, дети мало интересовались прошлым родителей и, мягко скажем, труднообъяснимой ситуацией со смертью матери Мэдди и отца Уолта. Всего пару раз Уолт заговаривал с ним на эту щекотливую тему, и Даг знал, что, будучи умным и сообразительным мальчиком, он не мог не просчитать, что Викки, которая ко всему прочему еще и была как две капли воды похожа на родную дочь его крестного, была зачата в то время, когда его отец был жив, здоров и женат на его матери. И хотя Керри была ярой сторонницей «лжи во спасение», Даг так и не сумел заставить себя солгать, глядя в доверчивые глаза своего мальчика. Постаравшись как можно более деликатно преподнести сыну историю своих отношений с его матерью, Даг обошел стороной тему «параллельных миров» и не вдавался в подробности, рассказывая о тяжелом характере доктора Ковача. Уолт был благодарен ему за честность и не задавал лишних вопросов. Но, к сожалению, Даг хорошо это сознавал, когда вопросы о непростых родственных связях «отцов и детей» в их семье назреют в головах у Викки и Мэдди, он не отделается словами: «Спасибо, папа» и парой деликатных вопросов «ни о чем». Рано или поздно, это должно было случиться… и как бы ему ни хотелось, чтобы это «позже» никогда не настало, девочки подрастали, и внутренне он был готов к разговору о Кэрол, Луке, их с Керри романе и о двойном убийстве. Пусть Даг и понятия не имел, о чем и какими словами он будет им говорить.

– Даг, ты же хозяин дома, не стой столбом, помоги принести горячее, – тихим голосом сказала Керри и, проходя мимо, толкнула его локтем. Даг усмехнулся, глядя ей вслед и думая о том, как ему повезло с сыном и старшей дочерью. Если бы они, подобно Викки, унаследовали или переняли «напор и ярость» своей матери, его семейная жизнь грозила превратиться в ежедневную битву характеров и борьбу за главенствующее место в доме. Нет, двух Керри с него было более чем достаточно! Он попытался согнать с лица улыбку, но, по всей видимости, неудачно, потому что, когда он вошел в кухню, Керри вернула на плиту пышущую паром кастрюлю и смерила его подозрительным взглядом. – Что? – спросила она, по свойственной ей «милой» привычке, не затруднив себя формулировкой более-менее внятного вопроса.

– Дядюшка Джонни находит, что его бывшая дама сердца неплохо сохранилась, – засунув руки в карманы, произнес Даг и загадочно поводил бровями. – Мне это даже польстило. А ты что думаешь?

– Учитывая, что мы никогда в глаза не видели даму сердца дядюшки Джонни… – с серьезным выражением лица протянула Керри, – то, да, безусловно, мне очень льстит его мнение о ней!

– Ты что-нибудь ела? – спросил он и, заранее зная реакцию Керри, опередил ее, положив руки ей на талию и притянув к себе прежде, чем она попыталась сбежать. – У тебя покраснели глаза, – он внимательно вгляделся в ее лицо, – ты, что, плакала?

– Господи, Даг! – Керри попыталась высвободиться из его рук. – Сколько можно изображать из себя мою мамочку! Я ела! И, да, у нас с Элизабет был тяжелый разговор. И, да, мы немного поплакали! Я потом тебе расскажу, если ты мне все-таки позволишь накормить наших гостей и детей обедом!

– Мне сказали, что ты была в клинике, – сказал Даг, не обращая внимания на слова Керри и даже не думая убирать руки с ее талии. – Почему ты не нашла меня?

Она опустила глаза и перестала дергаться, задумавшись над ответом.

– Я не хотела тебе мешать… – наконец, медленно произнесла она и подняла на него робкий взгляд. – Тебе нужно было время. А ведь это я пригласила сюда Лиззи и Картера… ты имеешь полное право на меня злиться.

Даг тяжело вздохнул и осторожно погладил ее по щеке.

– Сколько раз мне нужно повторить, что я на тебя не злюсь, – наклонившись к лицу Керри, спросил Даг, – чтобы ты мне поверила? И сколько должно пройти лет, чтобы ты уяснила для себя, что ты не можешь мне помешать?

– Прекрати, – она улыбнулась и слегка отклонилась в его руках, чтобы встретиться с ним глазами, – я и так чувствую себя виноватой. Не нужно быть настолько хорошим. Ты же знаешь, что я не смогу тебе соответствовать.

– Глупенькая, – Даг засмеялся и шутливо поцеловал ее в нос. – Почему ты такая дурочка? И почему тебе всегда нужно чему-то или кому-то соответствовать?

– Даг, это не тот разговор, который… – начала говорить она и замолчала, когда он прибегнул к своему излюбленному способу останавливать ее пространные монологи и на корню гасить ее протесты и возмущения. С удовольствием отметив готовность, с которой Керри ответила на его поцелуй, Даг запустил руку ей в волосы, когда со стороны двери раздались грохот падающих предметов и сдавленное проклятие. Резко обернувшись, он встретился взглядом с широко распахнутыми глазами Элизабет.

– Простите… я… я только… – смущенно забормотала она, до корней волос заливаясь краской. Нагнувшись, она подобрала с пола выроненный поднос и, не глядя, пристроив его на кухонном столе, еще раз извинилась и вылетела из кухни.

– Это мы похожи на озабоченных маньяков, или Элизабет повела себя как невинная школьница? – медленно проговорила Керри, глядя из-за плеча Дага на закрывшуюся за Лиззи дверь.

– Второе, – он рассмеялся и, поцеловав жену в шею, разжал руки, выпуская ее из объятий. – Мы же не занялись сексом на обеденном столе. Я даже дверь закрыл, прежде чем начал тебя целовать.

– Лучше бы прежде мы, наконец, подали на стол, – Керри подтолкнула его к плите. – Девчонки голодные! Чувствую, у нас даже Картер исхудает до своих прежних размеров…

– Ты тоже была в шоке, когда их увидела? – спросил Даг, пока Керри возилась с супницей и тарелками. Она на мгновение оторвалась от своего занятия и посмотрела на него расширившимися глазами.

– Я была в трансе, – сказала Керри. – И Лиззи… она… скажи честно, я тоже выгляжу… такой старой?

Даг нервно усмехнулся.

– Ты меня опередила. Я хотел задать тебе тот же вопрос, – он оглянулся на дверь и поднял нагруженный Керри поднос. – Честно, я понятия не имею… Наверное, для них мы тоже… эээ… шокирующее зрелище.

– Ну, да. Никто из нас не молодеет, – пробормотала Керри так тихо, что Даг чудом услышал ее слова. Уже выходя из кухни, он обернулся и, наклонив голову, демонстративно оглядел фигурку жены с головы до ног.

– По-моему, лучше не бывает. И для меня ты никогда не изменишься, – произнес он, и Керри неестественно рассмеялась, неудачно пытаясь замаскировать смущение саркастической улыбкой.

– А ты никогда не изменишь своей привычке красиво врать, – быстро сказала она и, отвернувшись, принялась тереть сверкающую чистотой столешницу. Даг уже собирался ответить, что измены в принципе давно перестали входить в его привычки, но передумал и направился в гостиную, где девочки с гостями уже расселись за столом и ожидали только их и обещанное Керри «горячее».

Позднее, всякий раз, как Даг мысленно возвращался к «торжественному обеду», перед его глазами вставала одна и та же картинка: отдувающийся Картер, с угрюмым лицом поглощающий гигантские порции как горячего, так и «холодного», и счастливая, ни на секунду не замолкающая Элизабет, которая, казалось, даже не притрагивалась к своей тарелке. Эти люди как будто специально работали на контрасте – везде и во всем, даже в одежде. И если Элизабет спустилась к столу в белоснежном шелковом платье, то Картер оделся подчеркнуто небрежно и исключительно в темные цвета. Точно так же, когда после обеда Керри предложила подышать в саду свежим воздухом, Картер натянул ядовитого оттенка зеленую спортивную куртку, а Элизабет облачилась в бежевое, практически бесцветное, строгое пальто. Даг смерил взглядом антагонистическую парочку, усмехнулся и, стянув перчатки, подлил себе немного бренди. В сгущающихся сумерках, когда лица гостей оказывались в тени еще не облетевшей листвы, трудно было побороть соблазн притвориться, что последние пятнадцать лет ему просто приснились. Даг посмотрел на Керри, которая поверх своей куртки накинула его зимнее пальто, укутавшись так, что из-под вороха одежды выглядывал лишь кончик носа, и на мгновение зажмурился. Он словно перенесся в прошлое. В один из…

… Разламывая пополам очередную ветку, он оборачивается, чтобы взглянуть на костер. Керри, наблюдающая за действиями Картера, который продолжал сдвигать пылающие ветки к облюбованным ими для ночлега деревьям, словно почувствовав на себе его взгляд, поворачивает голову в его сторону. Он не может разглядеть выражение ее лица, он даже не может утверждать, что она смотрит именно на него, но его губы сами собой растягиваются в улыбке. Она кажется ему такой забавной во всей одежде, что на ней надета. И они с Картером…

… миров, где они побывали когда-то все вместе.

«Вместо Чикаго был лес, – подумал он, с удивлением отмечая, что не вспоминал об этом мире едва ли не с последнего прыжка в воронку. – А Америка не была открыта…» Они сидели вокруг костра, пытаясь согреться, в окружении качающихся на ветру деревьев. И когда он случайно бросил взгляд на Керри, положившую голову на колени Картера, у него вновь мелькнула мысль о том, как они…

… хорошо смотрелись вместе. «Очень естественно», – думает он и поворачивается к Кэрол, идущей к нему с целой охапкой хвороста. Она улыбается ему и…

… помахала рукой. Ее вьющиеся волосы развивались на ветру и, когда она наклонилась к Керри… только тогда, наваждение спало.

Они сидели не в темном лесу, казалось, поглотившим в себя все бесчисленное множество существующих и существовавших параллельных миров. Они находились в саду их с Керри дома. Мигающий огонек костра обернулся светом, струящимся из окна кухни. А Кэрол…

– Зайка, ты что-то хотела? – он улыбнулся Мэдди, и та отрицательно качнула головой, отчего ее волосы взметнулись вверх… точь-в-точь как когда-то взметались вверх волосы женщины, которую он любил.

Девочка вновь что-то зашептала на ухо матери, и, поднявшись, Керри взяла ее за руку и извинилась перед гостями. Даг смотрел, как они, то попадая в полоску света, то скрываясь в тени деревьев, медленно брели к дому, испытывая странные, ни на что не похожие – соскальзывание – ощущения. На несколько мгновений – одновременно кошмарных и невыразимо прекрасных – он словно выпал из окружающей его реальности. Продолжая оставаться ее частью, он чувствовал себя сторонним наблюдателем, наблюдателем извне этого мира. Извне всех существующих миров.

Он был здесь, в своем саду.

И он был далеко отсюда – много лет и миров назад. Смотрел на идущих впереди него женщин, одну из которых он любил, а другой – в недалеком будущем предстояло стать самым главным человеком в его жизни.

Он смотрел на своих дочь и жену, идущих к дому, но, всякий раз, когда их фигуры скрывались в тени деревьев, он – соскальзывал – словно переносился в другую реальность, туда, где ему только казалось, что он понимает истинное значение слов «боль», «страх» и «потери».

Как будто невидимая рука не самого доброго божества забавлялась с «выключателем», зажигая для него то одну, то другую действительность… вышвыривая его из одного мира, перенося в другой и тут же возвращая обратно.

– Даг, – чуть теплая ладонь Элизабет коснулась его пальцев, и Даг вздрогнул. Он посмотрел в кажущееся более больным, чем когда-либо, лицо Лиззи и попытался улыбнуться. Она грустно покачала головой, давая понять, что меньше всего на свете сейчас ей необходимо его притворство. – Джонни уснул, – сказала она.

Он проследил за ее взглядом и быстро кивнул. Картер, похожий на огромный зеленый кокон, действительно, спал – бесшумно, словно младенец.

– Он… такой, как был… тогда, раньше, – невпопад сказал Даг, разглядывая удивительно помолодевшее во сне лицо двойника своего старого друга. – Мы все сильно изменились, Элизабет… очень сильно…

– Нет, не все… – она резко качнула головой, и Даг вскинул на нее удивленный взгляд. – Ты почти не изменился. И Керри тоже. Да, ты скажешь сейчас, а как же мои морщины и поседевшие волосы, но… посмотри на меня, посмотри на него, – Элизабет кивнула на спящего Картера, – и только посмей мне это сказать. Твои морщины и седина… они не делают тебя неузнаваемым. Ты все так же дьявольски хорош, Даг Росс. Черт бы тебя побрал!

Даг хмыкнул, попробовал улыбнуться, но быстро оставил это занятие. Все, что ему хотелось в этот момент, остаться в одиночестве… и позволить себе заплакать. Не самое достойное для мужчины желание.

– Керри сказала мне, что она тяжело болела… – произнесла Элизабет, и Даг почувствовал, как земля начинает медленно уплывать из-под его ног. – Ты поэтому так на меня реагируешь? Ты даже не можешь посмотреть мне в глаза.

– Я… я смотрю… я… с чего ты взяла… – выдавил Даг, но даже ему было ясно, что этот лепет куда лучше подтверждал правоту Элизабет, чем если бы он просто сказал: «Да, Лиззи, как ты во всем чертовски права».

– У Марка был такой же взгляд… – медленно проговорила она, ее руки судорожно вцепились в шарф, как если бы ей нечем было дышать. Даг смотрел на нее и не мог понять, какие силы удерживают его рядом с этой женщиной… когда все его существо так и рвалось – куда угодно, подальше отсюда, от его любимого сада, от Элизабет… и ее медленного угасания. – Когда мне поставили диагноз… мы впервые пошли на прием к онкологу… приятелю Марка… там, в коридоре, была женщина… видимо, после химии… такая же жуткая, как и я сейчас. И он смотрел на нее так, как ты весь вечер смотрел на меня. Со страхом и ненавистью. Будто бы одним своим присутствием я могу открыть «воронку» для злых сил. Будто через меня смерть может вернуться за твоей женой… Но, Даг… я просто больна. И я… я просто хотела попрощаться с вами. Не знаю, сможешь ли ты меня за это простить… Я… – она замолчала и часто задышала, сдерживая слезы, – я не знала, как это будет… Я думала, что мы друзья…

– Лиззи… ну что же ты говоришь… – сдавленным голосом проговорил Даг. Ему хотелось обнять ее, сказать, что она неправа… но он продолжал сидеть и смотреть, как по впалой щеке Элизабет медленно стекает одинокая слезинка. Его тело ему больше не подчинялось.

– Правду, Даг… Я говорю правду… – сказала Элизабет, быстрым движением смахнув слезинку, как будто отмахнувшись от своих предыдущих слов и болезни. – Один из немногих плюсов моего состояния. Я могу позволить себе быть искренней… не опасаясь за последствия. Марк передавал тебе привет. Он скучает.

– Я… спасибо… я… я тоже скучаю по нему, – после небольшой паузы солгал Даг, и Элизабет, запрокинув голову, звонко рассмеялась.

– Уверена, ты с трудом вспомнил, кто он такой, – сказала она. Протянув руку, она погладила его по плечу. – Не думай, я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть. Керри рассказала мне о вашей жизни. Это хорошо… хорошо, что в ней нет места для воронки и глупых воспоминаний.

– Они не глупые, Элизабет… Я не считаю их…

– Знаю, что не считаешь, – она не дала ему закончить фразу. – У вас очень красивые девочки. Жаль, я не привезла с собой сыновей. Они бы понравились друг другу… И жаль, что я не увидела Уолтера. Я хотела посмотреть, каким мужчиной он стал.

– Достойным… он… он стал достойным мужчиной, – сказал Даг и впервые за вечер искренне улыбнулся Элизабет. – Я только что закончил читать его первый роман. Не могу поверить, что этого мальчика я когда-то купал и носил на руках…

Пальцы Элизабет нашли его руку, и, на этот раз не колеблясь, Даг ответил на ее пожатие.

– Я рада… не смотря ни на что, я рада, что приехала. Рада, что увидела вашу жизнь здесь… рада, что она именно такая. Я всегда любила Керри, очень любила. И пусть она… неважно, – она замолчала, словно боясь сболтнуть лишнее, – я всегда желала ей счастья. Рада, что ты смог ей его подарить. Она кажется такой сильной… на первый взгляд. Но я не встречала более ранимого человека… стóит лишь слегка копнуть. Ты понимаешь, о чем я?

Даг молча кивнул. Он знал Керри лучше, чем кто бы то ни было, и Элизабет могла не рассказывать ему о ее ранимости. Если когда-то он вместе со всеми называл Керри «железной леди приемного покоя», теперь он хорошо знал, насколько хрупким было «железо», из которого она была сделана.

– Береги ее… слышишь меня? – охрипшим голосом сказала Элизабет и стиснула пальцами его ладонь. – И не нужно думать о смерти. Мы все уйдем. Рано или поздно… кто-то раньше… кто-то нет… Важно другое. Важно быть рядом. Важно любить друг друга… говорить о своих чувствах… не позволять быту взять верх над своей любовью… Не повторяйте моих ошибок. Я утонула в дурацких заботах. Я променяла на них свое счастье. Мне все время казалось, что нужно еще немного подождать. Что сейчас не время. Что потом, когда будет подходящий момент, я смогу нагнать, сказать то, что давно собиралась, но так и не сказала Марку… Я думала, что у меня всегда будет время, – голос Элизабет, набравший силу к концу последней фразы, дрогнул. Она посмотрела на него растерянным взглядом и пожала плечами. – А потом оно стало заканчиваться. Вдруг. Резко. Очень быстро… А сейчас я сижу и не знаю, увижу ли я завтрашний рассвет… или солнце взойдет для других людей.

– Лиззи… – он на мгновение закрыл глаза, а потом посмотрел на нее сквозь застилавшие глаза слезы и улыбнулся, – если я тебя обниму, ты позовешь на помощь Картера и полицию нравов?

– Нет, – уже не скрывая слезы, Элизабет отрицательно замотала головой. – Я просто на один миг почувствую себя очень счастливой женщиной. Когда-то, – в ее глазах зажглись и тут же погасли озорные искорки, – ты очень мне нравился. Да, у тебя была Кэрол. Да, потом у меня был Марк, а я ни одного мужчину в своей жизни не любила так, как его… но факт остается фактом: ты был и остаешься самым привлекательным и сексуальным мужчиной из всех, кого я встречала. И если ты, наконец, меня обнимешь, я буду очень рада, – она засмеялась сквозь слезы, и когда он бережно прижал ее к себе, тихо прошептала, – я соскучилась. По тебе, по Керри… по нашему прошлому… – он промолчал, и она добавила. – Наверное, когда с будущим у тебя большие проблемы, невольно начинаешь тосковать по прошлому…

– Лиззи… ну, не нужно так говорить… – пробормотал Даг, ощущая себя никчемным, бесполезным чурбаном. Весь разговор с Элизабет он только и делал, что мялся, смущался и бубнил себе под нос что-то бессвязное… «Керри была бы очень удивлена, если бы слышала наш диалог…», – подумал Даг, даже сейчас, спустя столько лет со дня их свадьбы, плохо представляя себе, откуда у его жены взялась ее непоколебимая вера в его дипломатические и коммуникативные способности. Учитывая, что он хорошо помнил, какими словами она крыла его хваленую «дипломатию» лет …дцать назад, когда романтические отношения между ними могли им привидеться разве что в кошмарных снах.

– Я очень устала, – сказала Элизабет, первой размыкая их объятия, попыталась улыбнуться, но, увидев испуг в его глазах, оставила попытки скрыть свое состояние. – Сегодня было столько эмоций… столько впечатлений… – едва слышно проговорила она. – Я хочу лечь…

– Я… – начал говорить Даг, но Элизабет жестом осадила его порыв предложить ей помощь. Даже при плохом освещении неестественная бледность, залившая ее лицо, бросалась в глаза. – Но… – он предпринял вторую попытку. Элизабет окинула его грустным взглядом и отрицательно покачала головой.

– Джонни меня проводит, – категоричным тоном сказала она. – Ты видел уже достаточно, – Элизабет с видимым усилием поднялась на ноги и повысила голос. – Джонни! Пора вставать…

Пока Картер приходил в себя, долго соображая, где он находится и что от него хотят, Даг думал о том, что сказала – «Потом время стало заканчиваться. Вдруг. Резко. Очень быстро…» – Элизабет. Он очень хотел, чтобы сказанное ею оставалось для него просто словами, и еще несколько лет назад так и было бы, но... болезнь Керри разделила его жизнь и все его мироощущение на «до» и «после», и обманывать самого себя не имело смысла. Он знал, как вдруг, резко и очень быстро может заканчиваться время. И в глубине души, при всем его искреннем сочувствии Элизабет, много больше ему было жаль Марка. Видеть каждодневное угасание любимого человека… видеть и не иметь возможности хоть как-то помочь ему, облегчить его страдания, забрать себе его боль… это было по-настоящему страшно. И еще страшнее было думать об – «Я утонула в дурацких заботах. Я променяла на них свое счастье. Мне все время казалось, что нужно еще немного подождать. Что сейчас не время. Что потом, когда будет подходящий момент, я смогу нагнать, сказать то, что давно собиралась, но так и не сказала Марку…» – упущенных возможностях, словах, которые могут быть сказаны, но не услышаны, поступках, для которых никогда больше не наступит подходящего момента… У него тоже все это было. И он также клялся самому себе, что если только его жена поправится, он никогда и ничто не станет откладывать на потом, что вся их жизнь изменится, если только…

– Даг, – голос Керри нарушил ход его мыслей, и он нежно пожал ее руку, когда она тронула его за плечо. – Ты что тут сидишь один? Здесь же холодно.

– Что хотела Мэдди? – спросил Даг, растерянно оглядывая пустой и темный сад и пытаясь понять, как давно Картер и Лиззи распрощались с ним и ушли спать.

– Она написала стихотворение к юбилею их школы, – ответила Керри, присев на подлокотник кресла, на котором он сидел. «Кресла, – мысленно поправил себя Даг и усмехнулся, – к которому я примерз».

– И как? – потянув Керри на себя в безотчетной попытке согреться, спросил он. – Еще у одного ребенка в семье обнаружился литературный талант?

Керри пожала плечами и развернулась в его руках так, чтобы видеть его лицо.

– Для стихотворения о школе очень даже неплохо, но… – она рассмеялась, слегка смущенно, и Даг догадался, что она собирается сказать, раньше, чем она раскрыла рот. Такой смех и забавно-серьезное выражение лица говорили об одном: Керри готовилась расписаться в собственной некомпетентности, что для нее всегда было трудным и в чем-то даже героическим поступком. – Ни черта не понимаю в литературе… ну, кроме «нравится/не нравится» и «поняла/не поняла».

– И…? – из последних сил сдерживая смех, повторил он свой вопрос.

– И… – она расхохоталась первой, и он, облегченно выдохнув, присоединился к ее смеху. – Понравилось. Поняла. Там же про школу… как я могла этого не понять?

– Заканчивай прибедняться, – его ледяные губы коснулись ее щеки, и она вздрогнула. – Я же в курсе, какую серьезную литературу ты читаешь. И в каком количестве. – Керри уже открыла рот для ответа, но он опередил ее на долю секунды. – И не надо мне говорить, что «медицинские справочники – нельзя называть серьезной литературой».

– Но я… – вновь попыталась она, но Даг вновь не позволил ей закончить фразу.

– Но ты, – сказал он, посмеиваясь над ее раздражением. – Если ты не забыла, я живу с тобой под одной крышей, вот в этом славном домике, уже… ээ… лет… пятьдесят?

– Прекрати! – она возмущенно ударила его по руке. – Благодаря Элизабет и Картеру, я и так чувствую себя древним ископаемым!

– Ну, хорошо, – Даг примиряюще улыбнулся и заглянул ей в глаза. – Я просто хотел сказать, что я в курсе всех твоих занятий и увлечений. Так что сказочками про медицинские справочники можешь кормить кого-то, кто не живет с тобой в одной комнате.

– Даг, но я постоянно читаю медицинскую литературу…

– Хорошо. Перефразируем. Я в курсе, что ты читаешь не только медицинские справочники. Так лучше? – спросил он, и когда Керри серьезно кивнула, оба расхохотались. – Ради разнообразия, всего на один вечер ты можешь перестать со мной спорить?

– Была бы счастлива, – ее глаза погрустнели, и она отвернулась, по всей видимости, не желая, чтобы он это заметил. – Но то, что Уолт выбрал тебя своим первым читателем, говорит, куда красноречивее всех споров и слов.

– Дурочка, – сказал Даг. Взяв Керри за подбородок, он развернул ее лицом к себе и шутливо шлепнул ее по носу. – Сколько раз я уже повторил тебе, что выбор Уолта продиктован мужской солидарностью, и только?

– Много, Даг, но…

– Но! Опять это твое «но», – он закатил глаза, – хотя бы один раз сказала: «Да, дорогой, ты настолько прав, что у меня нет слов!».

– У меня нет слов, – послушно повторила она и увернулась от его руки, когда он сделал вид, что собирается ее ударить. – Даг, он выбрал тебя. Это его право. И неважно, кто и чем при этом мотивировался…

– Я тоже могу обидеться. Мэдди не стала читать мне стихи о школе. Если это не часть Вселенского Женского Заговора Против Мужчин, то тогда я вообще ничего не понимаю в этой жизни!

– Дорогой, ты настолько прав, – не удержалась Керри, – мне тоже порой кажется, что ты ничего не понимаешь в этой жизни… Или нет, как ты сказал? Настолько прав, что у меня нет слов?

– Все, квиты, – он улыбнулся. – Так значит, Мэдди у нас пишет стихи… Кстати, я понимаю, почему она не прочитала их мне, но почему не Викки?

– Дословно: «Ты же знаешь, что она будет надо мной смеяться».

– Викки стала бы над ней смеяться?

– Видимо, – Керри пожала плечами. – Она так сказала.

– Когда они обе успели так вырасти? Мне все чаще кажется, что я говорю на другом языке… Насколько же проще мне было с Уолтером… – едва слышно произнеся последнюю фразу, Даг вскинул голову и обвел глазами темный сад. – Какого черта мы тут сидим? Лиззи и Картер пошли спать?

– Да. Я встретила их, когда они поднимались по лестнице, – она на мгновение прикрыла глаза и спрятала голову у него на груди. – Когда он ее практически затаскивал на второй этаж… Она выглядела, словно… – Керри замолчала, но, к искреннему сожалению Дага, ей и не нужно было договаривать. Он очень хорошо мог представить сцену, которую Керри увидела на лестнице… и это было так тяжело и страшно, как если бы он увидел ее своими глазами.

– Ты совсем закоченела, – произнес Даг, пытаясь отогнать навязчивый образ Картера, волочащего на себе обессиленную Элизабет… образ, от которого рукой подать было до не менее болезненного воспоминания: Картер, поднимающий на руки Керри перед очередным прыжком в воронку… воспоминания, о котором хотелось забыть раз и навсегда. Того Картера больше не было и никогда не будет: в их прошлое нельзя было купить обратный билет. «Впрочем, – Даг поднес ледяные ладошки Керри к губам, отогревая их своим дыханием, – каким бы чудесным, годы спустя, не виделось бы прошлое, я никогда не оставил бы это настоящее». – Хватит грустить, – он подмигнул ей, поймав ее взгляд. – Ну что? Будем убираться и ложиться? Или…?

– Или, – высвободив руки из его пальцев, Керри обхватила его лицо ладонями, прижалась губами к его губам и отстранилась от него прежде, чем он попытался ответить на ее поцелуй. – Мне нужно привести в порядок мысли. И я хочу… рассказать тебе о том, что сказала мне Лиззи. Это важно и…

– И – хорошо, – он кивнул и, поставив ее на ноги, поднялся с кресла. Размяв одеревеневшие ноги, Даг быстрым шагом направился к дому и лишь на мгновение обернулся, чтобы сказать, – жди здесь!

Керри послушно осталась на том месте, где он ее оставил, и, когда Даг притащил теплую куртку, шарф и перчатки, безропотно позволила ему натянуть на себя всю эту одежду, словно на маленького ребенка.

– Я думал, ты съездишь мне по физиономии, – произнес Даг, оценив податливость Керри, и улыбнулся в ответ на ее улыбку.

– За то, что ты снова ведешь себя как моя мамочка?

– За то, что я снова веду себя как последний мужлан, – исправил ее Даг, заключительным аккордом нацепив на нее капюшон, и так сильно затянул шарф на ее шее, что Керри протестующее вскинула руки.

– Давай-ка закончим с играми в переодевания, – она ослабила затянутый им узел и глубоко вдохнула. – У нас всего час. Я обещала Мэдди помочь с выбором платья для праздника.

– Все, как ты скажешь, – сказал Даг, натянув перчатки, и взял Керри за руку. – На наше место?

Она кивнула и на один короткий миг обернулась на дом. Это было быстрое, едва уловимое движение, но Даг знал, что, а вернее кого ждала Керри, и сильнее сжал ее ладонь в своей руке. Она вскинула на него грустный взгляд и вымученно улыбнулась.

– Я знаю, что их нет… – тихо сказала она и вслед за Дагом медленно двинулась к калитке. – Помню и знаю… но все равно, всякий раз, как мы направляемся к морю, я ловлю себя на мысли, что собираюсь их позвать…

– Мы купим щенка, – проговорил Даг, пропуская Керри вперед. Он сам не знал, кого пытается утешить: ее, себя… или их обоих? – Когда пройдет достаточно времени… И все станет как прежде…

Керри резко тряхнула головой и обернулась.

– Как прежде не будет. Но… да, ты прав. Мы купим щенка… и попытаемся начать все сначала, – она подождала, когда он ее догонит. – Кто бы мне сказал еще лет десять назад, что я настолько влюблюсь в этих двух оглоедов… и буду так сильно по ним скучать… я бы ни за что не поверила в такую несусветную глупость!

– Ну да, ты у нас ни на секунду не собачница, – усмехнулся Даг, вспоминая яростные протесты Керри против покупки щеночка; она оставалась неумолимой ни к слезам на детских мордашках, ни к его уговорам… но когда тайком от нее в дом были принесены целых два пушистых комочка, которые с оголтелым энтузиазмом принялись разрушать их дом, Керри подозрительно быстро смирилась с их присутствием. Настолько быстро и настолько подозрительно, что, проанализировав ее поведение, Даг пришел к выводу, что она просто не хотела, чтобы ответственность за приобретение животных легла на ее плечи… так ей было бы куда как сложнее изо дня в день пилить их за «покупку этих жутких дворняг без ее ведома и разрешения».

Подняв воротник пальто, Даг ускорил шаг, нагоняя Керри. В холодное время года их излюбленный путь к морю занимал гораздо меньше времени, чем в теплую погоду.

– Опять ты плетешься черепашьим шагом! – пряча лицо под шарфом от пронизывающего ледяного ветра, воскликнула Керри. Ее возмущение его позабавило. Он знал, чем оно было вызвано, и с удовольствием наблюдал за тем, с какой скоростью и присущим походке Керри изяществом она передвигается, с легкостью преодолевая препятствия в виде луж и наваленных вдоль тропинки, ведущей к пляжу, камней. На мгновение перед его мысленным взором возник образ трости с рукояткой в виде головы кошки, пылящейся в темном углу кухни. «Она больше ей никогда не понадобится!» – повторил про себя Даг привычную мантру, в которую тщетно – но очень страстно и искренне! – он хотел поверить. Хуже всего было то, что в это не верила и сама Керри. Он несколько раз предлагал ей убрать трость в кладовку, но она всякий раз лишь отмахивалась от его слов. Даг полагал, что постоянное присутствие вещи, ненависть к которой Керри даже не пыталась от него скрыть, было необходимо ей как ежедневное напоминание о том, что рано или поздно произойдет с ней… к чему ей рано или поздно придется вернуться. И как бы сильно ему ни хотелось убедить самого себя в обратном, но трость с кошачьей головой и для него служила постоянным напоминанием о том, что нужно жить здесь и сейчас, наслаждаясь каждой мелочью, способной принести радость, и ничто и никогда не откладывать на потом. Даг вспомнил, уже во второй раз за этот вечер, о своем обещании, данном у постели больной жены. Об обещании, исполнение которого в суете каждодневных хлопот, кажущихся такими важными в момент своего появления и мелкими и бессмысленными по прошествии времени, всякий раз откладывалось.

– Давай возьмем отпуск и съездим в какое-нибудь интересное место? – неожиданно для себя предложил он, когда они добрались до небольшого углубления в скале – всего в нескольких шагах от моря, защищенного от ветра и открывающего поразительной красоты вид на волны и раскинувшийся шатер звездного неба. Они с Керри называли это углубление «нашим местом» и никогда не приходили сюда с детьми или друзьями – только вдвоем и в основном ночами или поздним вечером, в то время, когда на пляже редко можно было встретить прогуливающихся туристов или случайных прохожих.

– Ты не говорил, что хочешь уехать, – сказала Керри, глядя на него пристальным взглядом, словно пытаясь вычислить возможные тайные мотивы его предложения. – На кого мы бросим девочек? У них школа, их нельзя срывать с места посреди занятий.

– Можем поехать все вместе на Рождественские каникулы? Или… оставим их одних и попросим соседей за ними приглядывать. Мэдди, в конце концов, уже шестнадцать… – Даг прислонился спиной к скале и притянул Керри к себе так, чтобы и она могла любоваться роскошным видом, сцепив руки у нее под грудью, – их привычная, неизменная поза, которой они тоже могли дать название «наша».

– Не знаю, надо поговорить с девочками, – произнесла Керри, к его удивлению, даже не пытаясь с ним спорить. – Мы на самом деле давно никуда не выбирались… из нашего убежища.

– Но нам же было здесь хорошо, – возразил Даг, поймав себя на мысли, что еще немного и они поменяются местами, и она, а не он, будет уговаривать его хотя бы ненадолго уехать из их чудесного приморского городка.

– Да, но мир не заканчивается нашим местечком… каким бы уютным и красивым оно нам ни казалось, – сказала Керри и продолжила прежде, чем он нашелся с ответом. – Я так боялась приезда Лиззи. Ты даже представить себе не можешь! Одна возможность того, что она может появиться в нашем доме, сводила меня с ума. Мне почему-то казалось, что, если она здесь появится, все рухнет. Сейчас я пытаюсь понять, почему наш мир казался мне таким хрупким, и мне ничего не приходит в голову. Может быть, потому что мы… сбежали от прошлого и попытались его забыть?

– Керри, ну мы же не просто сбежали, мы… – он несколько мучительных мгновений пытался подобрать всякий раз ускользающее от него нужное слово, – жили. Жили, а не играли в прятки с Элизабет или нашим прошлым.

– Да, я знаю. Я это всегда знала, – Керри кивнула, и тихий звук ее голоса потонул в шуме набежавшей на берег волны. – Но я все равно испугалась. Я не хотела, чтобы она приезжала. И тем более, я не хотела видеть то, во что превратил себя Картер.

– Столько лет прошло. Они не могли не измениться, – сказал Даг, отгоняя от себя воспоминание о шоковом состоянии, в которое несколько часов назад его ввела встреча с изменившимися до неузнаваемости Элизабет и Джоном. – Но я и представить не мог, насколько катастрофическими окажутся произошедшие с ними перемены.

– Катастрофические, – повторила за ним Керри. – Верное слово. Я сидела сегодня в саду, до прихода Мэдди, смотрела на них, на тебя, представляла, как сильно я сама изменилась за эти годы… и знаешь, мне пришло в голову, что только Кэрол из всей нашей пятерки заслужила почетный приз – навсегда остаться молодой и красивой.

– Керри, я всегда поражался, сколько же в тебе такта! – он невольно рассмеялся и, не видя ее лица, мог с уверенностью сказать, что оно приняло сейчас сосредоточенно-обиженное выражение. – Но, да, ты права! Другого способа остаться молодым и красивым еще никто не придумал.

– Элизабет… – Керри отклонилась в его руках и повернула к нему голову. Ее широко раскрытые глаза вглядывались в его лицо со странным, знакомым ему выражением, она словно боялась и одновременно наслаждалась той новостью, которую собиралась ему рассказать. – Элизабет знает о нас. Она приехала, чтобы узнать правду. Убедиться, что тогда, много лет назад, она не ошиблась. Не только Кэрол тогда догадалась, что мы не их Даг и Керри. И она, Элизабет, спросила меня, правда ли, что мы не просто упали в воронку, а выпали из нее в этом мире.

Даг застыл, радуясь присутствию за своей спиной каменной глыбы, которая не позволила ему рухнуть на землю. Каждым своим словом Керри буквально выбивала почву у него из-под ног. И только минуты спустя, до него потихоньку начало доходить, что ничего непоправимо-ужасного не случилось.

– Вначале я тоже очень испугалась, Даг, – с нежностью в голосе сказала Керри и, вытянув руку, погладила его по щеке. – Но потом… мы с Лиззи поговорили… и ты знаешь, я почувствовала облегчение. Невероятное облегчение, Даг! Все это время, пусть я не думала об этом, мне приходилось сдерживать свои воспоминания, прятать их – глубоко-глубоко, чтобы они не смогли нанести вред нашей жизни… нашему настоящему. И это неправильно… неправильно, потому что все то, что с нами случилось, сделало нас теми, кем мы стали. И мы будто предавали самих себя всякий раз, когда принимались отрицать свое прошлое… утверждая, что там, в Чикаго, с нами не произошло ничего страшного и непоправимого, кроме того, что Луку и Кэрол убили во время их романтического свидания. Когда ты возил туда Мэдди, ты думал о том, что с нами случилось?

– Нет, я… – ему пришлось откашляться, потому что его голос прозвучал глухо и сдавленно, словно он пытался ответить ей из-под земли. – Я не вспоминал о том, что случилось. Я привозил Мэдди к родственникам Кэрол, оставлял ее там и ехал в гостиницу. А потом забирал ее. И отвозил снова. А все то время, что она была с ними, я спал, гулял или читал. Ты права… будто ничего не было, – он посмотрел на нее удивленным взглядом. – Как будто ничего ужасного в этом городе с нами никогда не происходило… кроме их убийства…

– Лиззи сказала, что она очень любила Керри… ту, другую, не меня, – Керри прислонилась к нему спиной, глядя на разбивающиеся о берег волны. – А я рассказала ей, как сильно я любила нашу Элизабет. И ты знаешь, я впервые начала думать о своем двойнике с уважением. Лиззи немного рассказала мне, какой она была… и, наверное, мне было бы, чему у нее поучиться. Лиззи сказала, что она всем нравилась. Потому что она была яркой и ни на кого не похожей…

Даг засмеялся и, наклонившись, поцеловал Керри в щеку.

– Дурочка, нашла чему завидовать! Это ты у меня ни на кого не похожа, – прошептал он ей на ухо. – А Картер? Он знает?

– Нет. Лиззи сказала, что он увлечен только собой. И… – она на мгновение задумалась, прежде чем закончить фразу, – я понаблюдала за ним во время обеда и поняла, что она права.

Даг молча смотрел, как волны, одна за другой, с плеском и брызгами накатывают на остроносую вершину большого осколка скалы, затонувшего неподалеку от берега. Это вечное движение неизменно оказывало на него исцеляющее и успокаивающее воздействие. Он крепче прижал к себе Керри, думая о том, что она сказала, и всякий раз приходя к одному и тому же выводу: она была права, им давно пора было выбираться из убежища, в котором они добровольно заточили себя много лет тому назад… как бы комфортно и уютно они себя в нем ни чувствовали.

– Я тоже поговорил сегодня с Лиззи, – проговорил он и почувствовал, как она вздрогнула от неожиданности. – Мы говорили о ее болезни… и о тебе.

– Даг, ну я же не умирала… то есть… я… Сколько ты еще будешь себя изводить? – Керри высвободилась из его объятий и развернулась к нему лицом. Даг очень хотел, но так и не смог удивиться тому, как быстро она догадалась, о чем он собирался ей сказать. Усмехнувшись про себя, он вновь вспомнил об оборотной стороне медали: если он за годы, что они прожили под одной крышей, научился читать ее как открытую книгу, то и она никак не могла не научиться точно такому же фокусу. – Я знаю, как ты за меня испугался, но ведь… прошло уже столько времени! Почему ты не можешь об этом забыть?

– Потому что я не должен об этом забывать, – сказал он совсем не то, что хотел ей сказать. Взяв Керри за плечи, он пристально посмотрел ей в глаза. – У меня почти получилось забыть. Так же, как у нас получилось забыть о воронке и о нашем мире. Но я хочу, чтобы ты сказала мне сейчас, в чем разница? Если ты сама несколько минут назад говорила, что нельзя было отказываться от своего прошлого, каким бы страшным оно нам ни казалось.

Промолчав, Керри опустила глаза, но он, взяв ее лицо за подбородок, заставил ее встретиться с собой взглядом.

– Элизабет своим появлением словно перенесла меня обратно… в твою больничную палату… и ты снова лежала там… и медленно умирала. А я сидел рядом, держал тебя за руку и пытался не сойти с ума от ужаса и бессилия.

– Я не умирала, Даг! – почти выкрикнула она, но, когда он вновь заговорил, сникла и отвернулась.

– У тебя была остановка. Они использовали дефибриллятор. Тебе, наверное, проще забыть, но… ты понимаешь, что я думал, что остался один?

– Ты бы в любом случае не был один… – неуверенно проговорила Керри, даже сквозь толстую ткань ее куртки он мог чувствовать пробирающую ее дрожь. – Уолт… и девочки…

– Они не в счет, ты же знаешь, – просто ответил он, и она, словно против воли, кивнула в ответ. – Кроме того, Уолт в Париже. Девочки…

– Зная наших детей, они сбегут от нас при первой же возможности! Они такие же чертовски самостоятельные, как и мы… к сожалению… – тихим голосом добавила Керри и посмотрела на него грустным взглядом. – Я только очень надеюсь, что они не уедут от нас на край света… Уолт хотя бы остался в Европе. Никогда себе не прощу, что это я начала обучать его французскому…

– Я никогда не позволю девочкам уехать от нас на край… – с горячечной убежденностью начал говорить Даг, но так и не закончил фразу, вдруг с пугающей ясностью осознав абсурдность своих слов. Дети взрослели, и не в его власти было их удержать.

– Да, ты правильно замолчал, – невесело рассмеялась Керри. – Им стóит лишь один раз тебе улыбнуться, и любящий папочка сам побежит покупать им билеты на самолет, – она посмотрела на него исподлобья и медленно проговорила, – что мы будем делать, когда они уедут учиться?

– У нас будут наши собаки. Будем наряжать их в собачьи костюмчики и называть доченькой и сыночком, – попробовал отшутиться Даг. Керри продолжала смотреть на него в упор, и он сдался. Тяжело вздохнув, он пожал плечами. – Я не знаю, что мы будем делать. Можно будет начать путешествовать, как это делают все уважающие себя пенсионеры Европы…

– Не могу представить нас путешествующими пенсионерами! – резким голосом произнесла Керри, и Даг мог понять причину ее злости. – Может быть… Уолт вернется, женится и родит для нас внука?

– Для нас? – Даг рассмеялся и притянул Керри к себе. Иногда она вела себя как эгоистичный ребенок… и он так и не смог объяснить для себя, почему любил ее в такие моменты еще сильнее. – Я не знаю, чем мы займемся, когда девочки уедут учиться, но… у нас будет наша работа, наше место, наш дом… и мы. Мы будем друг у друга, ты не забыла?

– Как ты там говоришь? Меня одной тебе слишком много? – уткнувшись ему в плечо, неразборчиво пробормотала Керри. – Мы можем пожить для себя… хотя я даже не представляю, что для этого нужно сделать…

– Ты специально перевела тему? – он осторожно отстранил ее от себя, чтобы заглянуть ей в глаза. – Можно я закончу свою мысль? – попросил он и, когда она обреченно кивнула, продолжил. – Я не хочу думать о том, что с тобой… с нами тогда случилось. Это слишком тяжелые воспоминания. Я, правда, на несколько минут поверил, что ты… тебя… что случилось непоправимое. И я не знаю, я, честно, не знаю, как мне удалось их пережить. Никогда в жизни мне не было так плохо и страшно, как в те минуты… Но мы… я! Я не должен забывать о них. Вернее о том, чему они меня научили. Элизабет нашла сегодня очень правильные слова. Она рассказала, как вдруг и быстро закончилось для нее время. И сейчас я как никогда чувствую, как оно утекает сквозь пальцы. Я не хочу ничего откладывать. И я не хочу замалчивать свои чувства. Я хочу, чтобы мы, ты и я, поехали куда-нибудь… в какое-нибудь необычное и красивое место. Жизнь такая короткая штука, и если в моих силах сделать ее яркой и насыщенной, я готов сделать для этого все возможное! Я тебя люблю. И я ужасно боюсь тебя потерять. Ты даже не представляешь, как мне страшно…

– Даг… – она стиснула в своих руках его руки и застыла, напряженно вглядываясь ему в лицо. – Ты не потеряешь меня. Я тебе обещаю. Ну посмотри на меня, – выпустив руки Дага, она обхватила его лицо ладонями и быстро заговорила. – Все будет хорошо. Если ты хочешь, мы поедем… в любое место, которое ты выберешь. Захочешь, возьмем с собой девочек. Нет, поедем вдвоем. Ты когда-то говорил о морском круизе? Да, меня все так же тошнит от качки, но я готова набрать с собой пачки таблеток от морской болезни! Только не надо больше мучиться… я тебя очень прошу! Я же позволяю тебе надевать на меня всю эту груду теплой одежды! Ты заставляешь меня правильно и регулярно питаться. За последние несколько лет я болела всего один раз! Да, тяжело. Да, это было ужасно… но ведь это было всего один раз за годы, Даг! Я… – она замолчала, чтобы набрать в легкие воздуха, – Даг, я тоже боюсь тебя потерять. И иногда, когда я вспоминаю, сколько лет ты уже меня терпишь, мне становится страшно… страшно, что я могу тебе надоесть, что ты найдешь себе женщину покрасивей и помоложе… я стараюсь не думать об этом… я боюсь этих мыслей… но я хочу, чтобы ты знал. Я тоже боюсь тебя потерять.

– Дурочка, – он с нежностью отвел от лица ее руки и, наклонившись, поцеловал ее в губы, – разве похоже, что я тебя просто терплю?

Она покачала головой и улыбнулась ему сквозь слезы.

– Сейчас я готова расцеловать этого волшебника-недоучку, из-за которого завертелась вся эта кутерьма с воронками, – медленно проговорила она. – Если бы тебя не было, тебя стоило бы придумать. Я люблю тебя. И мою жизнь нельзя сделать еще более насыщенной и яркой. Я счастлива от того, что ты просто рядом, – засмеявшись, Керри смущенно поправила шарф и, прикусив губу, подняла на него глаза. – Ну да, я не умею говорить красивые слова… и ты знаешь, что я не особо это люблю, но… я хотела тебе это сказать. Ты правильно сказал, ничего не стóит откладывать на потом.

Он бережно обнял ее, понимая, как сильно ее смутили собственные слезы и произнесенные признания, и желая дать Керри время прийти в себя. Они редко говорили о любви, и он, и она искренне полагали, что поступки говорят куда красноречивее слов; и сейчас, прижимая к себе ее хрупкую, подрагивающую то ли от холода, то ли от переживаний фигурку, Даг не мог не думать о том, что, если бы они не придерживались этого негласного правила, слова, сказанные Керри, не смогли бы произвести на них и толики испытанного ими ошеломляющего эффекта. Даг улыбнулся. Не смотря на то, что он знал ее так хорошо, как никто, она не переставала его удивлять. У них было несколько знакомых пар, с которыми они регулярно общались, а с некоторыми даже дружили, и очень часто мужья с большим и даже бóльшим, чем у него, стажем семейной жизни, выпив кружку-другую пива, принимались жаловаться ему на опостылевшую и разъедающую их брак скуку. Всякий раз, внимая пьяным откровениям приятелей, Даг облегченно вздыхал: уж что-то, а скучно ему никогда не было. Керри могла выводить его из себя, бесить, рассмешить до истерики или растрогать до слез, но в ней никогда не было скучной предсказуемости, не смотря на то, что по характеру она была и оставалась до скрипа в зубах педантичной аккуратисткой. С ней никогда не бывало просто, но всегда – очень легко, настолько легко, что даже теперь, столько лет спустя, он не мог до конца в это поверить, невольно вспоминая о стычках и ссорах, которые между ними когда-то были.

– Так ты мне так и не сказал, как тебе роман Уолта? – спросила Керри, пристроив голову у него на плече так, чтобы иметь возможность видеть его лицо. – Я могу хотя бы узнать, о чем он, прежде чем его опубликуют?

– До сих пор не могу поверить, что они купили у него этот роман… – не в силах скрыть явственно прозвучавшую в голосе гордость за сына, произнес Даг. – Ну… там о молодом мужчине, который женат на одной женщине, а сам любит другую, у которой тоже есть муж… и это на самом деле хорошо написано. Даже удивительно, учитывая, сколько мальчику лет, и то, что он никогда не был женат.

– Даг… а в конце там никто не умирает? – едва слышно спросила Керри, и он посмотрел на нее удивленным взглядом.

– Ну, да… Муж той женщины, в которую влюблен герой, умирает и…

– Своей смертью?

– Да, то есть не совсем. Там был несчастный случай… а что?

– А ребенок? У женщины, которую он любил, не было сына?

– У нее была маленькая дочка. Почему ты задаешь такие странные вопросы?!

– Черт… что конкретно ты ему рассказал о нашем романе? – «в лоб» спросила его Керри, и только тогда Даг понял.

– Да нет! Там не об этом. Они собирались расстаться, потому что герой собирался уехать во Францию к больной матери, но в этот момент выяснилось, что его женщина ждет ребенка. И он так и не узнал, кто был отцом этого ребенка, потому что… Черт, – Даг остановился, на мгновение задумался и неуверенно улыбнулся Керри. – Ах, вот почему сюжет показался мне странно знакомым…

– Даг, почему он не узнал, кто был отцом ее ребенка? – спросила Керри, глядя на него расширившимися глазами, словно страшась его ответа.

– Ну… эээ… это же он не про тебя написал… – протянул Даг и отвел взгляд. Он хорошо знал о способности Керри из маломальского пустяка раздуть вселенскую драму, и меньше всего на свете ему хотелось отвечать на ее вопросы.

– Даг! Что с ней случилось? Она умерла? Он ее бросил? – отстранившись от него, Керри требовательно посмотрела ему в глаза. Даг смирился и коротко кивнул.

– Да. Он ее бросил, и она покончила собой, – нехотя произнес он и быстро добавил, – но потом он всю жизнь любил только ее! Он ходил к ней на кладбище, вырастил ее дочь. И в конце он, уже старик, приходит на ее могилу, рассказывает случайной прохожей свою историю и умирает прямо там, над ее надгробием. Девушка, с которой он говорил, думает, что он задремал, и уходит. Это очень хорошо написано! Правда, сильная концовка… Ну из-за чего ты расстроилась? Я же говорю, он не про тебя писал!

– Ну да, не про меня, – с горечью в голосе сказала Керри и отвернулась. – А потом, когда-нибудь, когда он станет знаменитым писателем, его биографы напишут, что он стал тем, кем стал, из-за того, что его мать была деспотичной шлюхой.

Услышав последнюю фразу Керри, Даг изумленно уставился на нее, не зная, смеяться ему или плакать.

– Детка, ты что, ради всего святого, сейчас сказала?! – на всякий случай переспросил он, но в ответ она лишь пожала плечами. – Керри, побойся Бога! Мальчик посвятил тебе свой первый роман, а ты говоришь, что он считает тебя… что ты вбила себе в голову?!

– Что? – она посмотрела на него исподлобья и неуверенно улыбнулась. – Ты это придумал сейчас и собираешься сегодня же позвонить Уолту, чтобы он срочно садился писать посвящение?

Посмеиваясь, Даг поцеловал ее в нос и, развернув Керри спиной к себе, обнял ее за талию и притянул к себе.

– У меня в тумбочке лежит распечатанный вариант его рукописи. Когда мы вернемся домой, и ты своими глазами увидишь посвящение любимой мамочке, я буду ждать твоих искренних извинений.

– Хорошо. Я готова извиниться уже сейчас, – сказала Керри и положила свои руки поверх его. – Но… то, что он взял за основу нашу с тобой историю… тебя самого это не пугает?

Даг задумался и медленно покачал головой.

– Нет. У нас была очень нестандартная история. Понятно, что она не могла не задеть такого впечатлительного мальчика. Кроме того… его отец погиб, я был его крестным… Викки выросла как близняшка похожая на Мэдди… Ты сама не понимаешь, насколько ему хотелось узнать правду о нашем с тобой романе? Он спрашивал меня, я, что мог, рассказал ему, но… конечно же, он хотел знать больше. И, видимо, нашел утешение в создании собственной версии этой истории.

– Да, в которой ты меня бросаешь, я кончаю собой, Викки не рождается, а ты, годы спустя, умираешь на моей могиле, – произнесла Керри, и оба, несколько нервно, расхохотались. – Веселенькая версия у него получилась!

– Ну да, а теперь ты скажешь, что он наказал нас, вернее наших персонажей, за то, что мы обманули его отца?

– Но ведь так оно и было, – сказала Керри. Пожав плечами, она помолчала, обдумывая сказанное Дагом. – Ты говорил ему о романе между Кэрол и Лукой?

– В общих чертах, – не сразу проговорил Даг, не зная, какого ответа она от него ждала.

– Ну что ж… если наша история поможет ему стать богатым и знаменитым, то мы можем только порадоваться, что хоть на что-то ему сгодились! – она помолчала и добавила. – Твоя мечта! Помню, как в детстве он заинтересовался трансляцией чемпионата по плаванию, и ты построил на заднем дворе бассейн, уверяя меня, что он просто необходим будущему олимпийскому чемпиону.

– Ага, и отказывался слушать тебя, когда ты говорила, что в пяти минутах ходьбы от нашего дома есть море и что в школе у них есть и бассейн, и кружок по плаванию… – Даг смущенно улыбнулся, радуясь, что она не может видеть его лица, – куда Уолт так и не записался…

– И мы демонтировали бассейн за ненадобностью… – закончила за него Керри и замолчала.

Волна с яростным грохотом обрушилась на торчащий из воды осколок скалы и рассеченная на две половинки, побежденная, с тихим плеском отхлынула обратно… чтобы, собравшись с силами, все с той же отчаянной яростью ринутся в свой заранее обреченный на поражение бой, вечный как сама жизнь… С усилием Даг оторвал взгляд от этого завораживающего зрелища и тихонько хмыкнул.

– И все-таки… я не думаю, что Уолт…

– Тебе так нравится заниматься самообманом? Даже если его героиня высокая, роскошная, роковая брюнетка… – Керри замолчала, когда смех Дага заглушил ее голос. – Что я смешного сказала? Я размечталась, и она лысая и безобразная?

– Да, ты размечталась, – он крепче прижал ее к себе и прошептал ей на ушко, – она миниатюрная и... Ну, ладно, я сдаюсь, а ты как всегда права.

– У нее рыжие волосы?

– Риторический вопрос?

– Все ясно, – сказала Керри смеющимся голосом. – Интересно, если этот роман будет иметь успех и его когда-нибудь экранизируют, кого они позовут на мою роль?

– Никогда не думал, что твои амбиции будут простираться даже на твою героиню! – Даг развернул Керри к себе и в притворном ужасе заглянул ей лицо. Она рассмеялась, слегка смущенно, и посмотрела на него исподлобья.

– Нет у меня никаких амбиций… И еще минуту назад ты горячо доказывал мне, что никакой героини у меня нет, не было и быть не может, – сказала Керри и поежилась. Оглянувшись на потемневшее небо, она медленно проговорила. – Луна скрылась. Думаю, это знак, что пора возвращаться в реальность.

Даг улыбнулся и, поправив на ней шарф, взял руки Керри в свои ладони.

– Давно пора. У тебя руки, даже сквозь перчатки, кажутся ледяными.

– Даг, ты меня так укутал, что я могу тут заночевать и чувствовать себя, словно в тропиках!

Он видел, что она из последних сил старается говорить не дрожащим голосом, но ему не хотелось с ней спорить.

– Идем? – он первым спустился с выступа и протянул Керри руки. Освещенная светом вновь показавшейся из-за тучи луны она улыбнулась ему и…

… Колеса все глубже увязают в песке, но Уолт отмахивается от его помощи и продолжает толкать коляску вперед. Оставив мальчика в покое, Даг наклоняется, чтобы поправить на Мэдди сбившуюся на бок шапочку, когда его окликает голос успевшей уйти далеко вперед Керри.

Даг хватается за выступ и, спустившись, протягивает Керри руки. Она смеется и…

… бесстрашно прыгнула в его объятья.

Поставив Керри на ноги, Даг оглянулся на пустой темный пляж, словно надеясь увидеть маленького Уолта, толкающего увязшую в песок коляску с Мэдди. Невозможно было поверить, что тот же самый мальчик неделю назад звонил им из Парижа, обещая в свой следующий приезд домой познакомить родителей и сестер со своей невестой. Казалось, только вчера его маленькая ручонка цеплялась за ладонь Дага, кажущуюся такой большой и сильной… «А сейчас… – Даг опустил взгляд на свою руку и тут же спрятал ее в карман пальто, – мальчик выше меня на целую голову…»

– Эй, что за вселенская драма тебя вдруг постигла? – спросила Керри, вновь безошибочно угадав его настроение, и шутливо пихнула его локтем. Он посмотрел в ее смеющиеся глаза, и его губы сами собой расползлись в ответной улыбке. – Наверное, задумался о том, какому красавчику отдадут твою роль? Может быть, Уолту доверят выбрать актеров для фильма по его книге… ты бы чудно сыграл главного героя… в его преклонные годы.

– Преклонные, значит? – ухватив Керри за край куртки, прежде чем она успела от него отпрыгнуть, Даг притянул ее к себе и попытался придать лицу гневное выражение. – Ты понимаешь, что мне памятник надо поставить за то, что столько лет…

– … я терплю тебя, – не дав ему договорить, подхватила Керри, словно отличница, выучившая наизусть задание учителя, – твой дурной характер, твои бесконечные издевки, твои лидерские замашки, твои идиотские шутки… черт, сдаюсь! Забыла, что тебя еще во мне не устраивает?

– Педантичность, формализм, перфекционизм, маниакальный аккуратизм…

– Все-все-все! – Керри вскрикнула и замахала руками. – Твои «измы» могут перечисляться до бесконечности! Мой дурной характер уже не исправишь, а платье Мэдди само себя подшивать не станет.

– Ты такая смешная, – медленно проговорил Даг, наклонившись к лицу Керри. С нежностью пригладив выбившуюся из-под ее капюшона прядку волос, он поцеловал ее в щеку и улыбнулся. – Я обожаю твой дурной характер, все твои «измы», замашки и шутки. Ты это знаешь?

Не сводя глаз с его лица, Керри загадочно улыбнулась.

– Знаю.

– Очень скромно! – он пристально посмотрел ей в глаза, и все с той же улыбкой она отрицательно покачала головой.

– Нет. Зато честно.

Крепко прижав к себе женщину, Даг на мгновение зажмурился. Этот день, благодаря встрече с Элизабет и Картером, обернулся днем воспоминаний, и перед его мысленным взором одна за другой возникали и исчезали сцены их с Керри совместной жизни.

– Если бы ты тогда не споткнулась… – прошептал Даг, чувствуя, как от одной этой мысли начинают дрожать колени. Было страшно просто представить, что его жизнь сложилась иначе… – То падение в воронку – это лучшее, что могло с нами случиться… Наверное, я говорю сейчас страшные вещи, но…

– Даг, – высвободившись из его объятий, Керри вскинула руку и, погладив его по щеке, ласково улыбнулась, – я так долго изводила себя этим кошмарным чувством вины за то, что из-за меня мы оказались в этом мире. А сегодня мы сидели за столом все вместе, ты, я, девочки, Картер, Элизабет… и ты знаешь, мне кажется, я, наконец, себя простила. Если бы не то падение, у нас не было бы Викки. Не было бы нашего места… этого моря… да, было бы что-то другое, но я даже не могу об этом подумать без дрожи! Я не могу представить свою жизнь без тебя.

– Девочка… – выдохнул он и, обхватив ее лицо ладонями, поцеловал ее раскрывшиеся ему навстречу губы. – Если ты права, – после паузы произнес он, – а обычно так всегда и случается, – Даг засмеялся, увидев на лице Керри довольную улыбку, – то именно наше падение в воронку помогло Уолту осознать свое призвание. Еще один плюс.

– Да, и если когда-нибудь у него закончатся идеи, мы всегда можем подкинуть ему парочку-другую, рассказав об одном из миров, где мы побывали.

– Пулитцеровская премия за описание «обнаженного мира» ему гарантирована! – он улыбнулся, вспоминая обнаженного Питера Бентона, перекрасившегося в блондина и раздающего прохожим листовки. – Черт, я все равно не могу поверить, что это было на самом деле. Я все помню. Но поверить в это…

– Да, я знаю… – прошептала Керри, задумчиво глядя на набегающие на песок волны. – Но, тем не менее, это было. Элизабет такая умница, что приехала. Нас надо было встряхнуть, а то мы бы тут совсем одичали.

– Это точно, – кивнул Даг и проследил за ее взглядом. – Мне давно уже начало казаться, что мир начинается и заканчивается этим пляжем, – взяв Керри за подбородок, он развернул ее лицом к себе. – Решено. Выбираем маршрут. Заказываем билеты. Пакуем чемоданы. Собираем девчонок. И едем смотреть мир.

– Хм, – Керри расправила воротник его пальто и притворно вздохнула, – насколько же проще было с воронкой. Достаточно было дотронуться друг до друга, и она сама выбирала маршрут.

Даг рассмеялся и протянул Керри руку.

– Пошли, а то девочки наверняка нас уже потеряли, – сказал он и, сжав ее пальцы в своей ладони, медленно двинулся к набережной. – А интересно, какому актеру-красавчику могли бы отдать мою роль? – спросил Даг, и Керри расхохоталась.

– И этот человек что-то говорил про мои амбиции! Побойся бога!

«Если бы этого мира не было, его стоило бы придумать», – вспомнив недавно сказанные слова Керри и ощущая себя бесконечно счастливым, подумал Даг. Продолжая смеяться, он ускорил шаг, увлекая ее за собой. И вскоре перед ними, словно путеводные огоньки маяка, засияли ярко-освещенные окна их общего дома.

К О Н Е Ц