Лука просматривал документы и вспоминал последние полгода. Он даже не заметил, как пролетело время. Все началось летом, и вот на дворе уже зима, всё белое и холодное. И, словно в тон природе, изменилась Керри. Раньше она была такой… живой. Она была счастлива, и это можно было прочитать по её глазам. А в декабре всё изменилось. Лука понимал, что что-то случилось, но она отмахивалась каждый раз, когда он пытался заговорить с ней об этом. Он уже сбился со счету, сколько раз повторялась одна и та же сцена: Керри произносила дежурное «Всё в порядке, Лука», целовала его в щеку и снова либо утыкалась в книгу, либо в телевизор, либо просто отворачивалась от него, либо шла осматривать пациента, в зависимости от того, где происходил разговор.

Она вышла из оцепенения только однажды, когда в школе, где учился Стивен, произошел взрыв. Керри узнала об этом, когда им везли первых жертв. Лука помнил, как она срывающимся голосом рассказала ему, что произошло, и просила узнать, где Стивен. Мальчика нашли в Мерси с обычным порезом руки, который он получил ещё до взрыва, подравшись с одноклассником.

Тогда Керри долго плакала, обняв сына, который молча сидел и боялся пошевелиться, не зная, что случилось с мамочкой. В принципе, Лука понимал её – она испугалась потерять всё то, за что так долго боролась и о чем, возможно, мечтала всю жизнь. И на несколько дней Керри снова стала прежней, и Лука почти поверил, что всё теперь будет хорошо.

А теперь ему пришло это. Первая его мысль была о том, что это судебный иск, и он мысленно перебрал всех своих недавних пациентов – вроде никого не убивал, неправильное лекарство не прописывал… Но первые строки всё поставили на свои места – это были документы на развод. И только сейчас Лука понял смысл всех её походов к Романо, счетов за междугородние звонки и случайно оброненных слов о том, что она задыхается в Чикаго.

- Почему ты не сказала мне раньше?

- Я говорю тебе сейчас.

И они оба замолчали. Лука смотрел на женщину и размышлял, что ему хочется больше – ударить её и уйти, громко хлопнув дверью, или упасть перед ней на колени и умолять позволить ему остаться. Почему-то ему казалось, что она в любом случае так и будет стоять, устремив взгляд куда-то в стену.

- Я думал, что мы сможем стать настоящей семьей.

- Я не хочу семью, которая была основана на лжи. Просто подпиши бумаги, пожалуйста, и покончим с этим.

- Значит, я нужен тебе был только для того, чтобы получить Стивена?

- Лука, да! – выпалила Керри, не задумываясь о том, что может разбудить ребёнка. – Я попросила помочь мне, ты согласился, всё! Ты мог бы сказать нет, и сейчас ничего этого не происходило бы!

- Неужели у тебя нет совершенно никаких чувств ко мне?

И снова тишина. Лука ждал, когда она скажет что-то ещё, чтобы между строк он смог прочитать, что она дорожит им, что она понимает, что совершает ошибку, и просто боится в этом признаться. Керри ждала, когда Лука уйдёт. Она знала, что ещё несколько минут, и она сможет заставить себя поверить, что ложь – это не такая уж плохая основа для семьи.

- Неужели ты вообще ничего не чувствуешь? Ты же целовала меня, ты спала со мной, в конце концов! Наверное, ты и правда та бессердечная холодная сука, которой тебя все считают.

Он ждал реакции – крика, пощечины, чего-нибудь, но Керри по-прежнему стояла, вытянувшись по струнке, и лишь побелевшие костяшки пальцев, сжимающих спинку кровати, выдавали её внутренне состояние.

- Я люблю тебя, Керри.

- Нет, Лука, это не любовь. Любовь – это когда… Черт, любовь – это другое, между нами вообще ничего нет, кроме фиктивного штампа! Мы слишком разные, мы как будто из разных миров. Я не стою тебя! Или ты не стоишь меня, не знаю… Просто уйди, пожалуйста, и постарайся забыть эти полгода и Стивена… - Керри помолчала, опустив глаза. – Мы уезжаем завтра утром. В 11.17 самолет. Два дня назад Романо подписал моё заявление, я больше не работаю в больнице. Лука, мы больше никогда не увидимся с тобой. Не знаю, какой я останусь в твоей памяти, просто я хочу, чтобы ты знал, я очень благодарна тебе. Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Спасибо.

Он в несколько шагов пересёк комнату и, приподняв её голову за подбородок, заставил Керри посмотреть ему в глаза. Она вздрогнула, когда его рука погладила её по щеке, и мягко оттолкнула мужчину, когда тот попытался поцеловать её. Лука вздохнул и тихо вышел, прикрыв за собой дверь.

Керри тихо опустилась на кровать и задумалась. Её поражало собственное безразличие – у неё не было никаких чувств: ни радости, ни облегчения, ни стыда, ни обиды… Ей было всё равно, и единственное, что волновало Керри, это был сын – скоро ей придется объяснять ему, почему они уехали без папы, и сказать, что больше они его не увидят. Но это будет завтра, а сейчас ей просто хотелось спать.

Устало стянув с себя халат, Керри укрылась одеялом, и через несколько минут она уже спала, и в эту ночь ей не снилось никаких слов.

А Лука сидел на кухне у Картера и гипнотизировал свой сотовый. Он надеялся, что Керри одумается и позвонит, чтобы попросить его вернуться. Но телефон молчал, становясь символом второй потерянной семьи. Первую у него отобрала война, вторая же оказалась просто иллюзией, которая разбилась на сотни кусочков, оставляя, словно в насмешку, лишь кучку фотографий и воспоминаний. Да, прав был Экзюпери, ничто так не ранит человека, как осколки собственного счастья.