Я приезжаю домой, когда рассвет занимается над городом; я отпираю дверь и вхожу внутрь, оставляя свой чемодан у парадной двери. В доме душно. В Чикаго стояла жара, пока я была в отъезде. Я включаю кондиционер и иду на кухню, где меня дразнит немигающий красный огонек автоответчика.

Видишь? Он не позвонил. Он тоже думает, что это ошибка.

Я не хочу обдумывать, что это может означать.

Может быть, он еще не проснулся. Может быть, он еще не знает.

Но это не имеет смысла; ему разрешено уходить только днем, а не на всю ночь, так что он должен был бы вернуться в центр до одиннадцати часов предыдущего вечера. Одиннадцать – это время, когда я прибыла в аэропорт Атланты, хотя села на самолет только в час тридцать ночи.

Может быть, он слишком разгневан, чтобы позвонить.

Это уже больше похоже на правду, и я пытаюсь вообразить его лицо. Я и прежде видела его разгневанным в больнице, разгневанным на несправедливости этого мира, на вещи, которые просто неправильны. Я гадаю, как он справляется со своим гневом.

Может быть, ему слишком больно, чтобы позвонить.

И это причиняет мне больше всего горя. Я не хочу обдумывать тот факт, что я ранила его, причинила ему боль, хоть и знаю, что мне невозможно не сделать этого. Знание этого заполняет мое тело и разум, и я чувствую физическую слабость от этой мысли.

Мне не нужно возвращаться на работу до понедельника. Целых три дня, когда я буду предоставлена самой себе, и ни единого намека на то, что с ними делать.

Я устало решаю распаковать свой чемодан, и когда я заканчиваю с этим, то падаю на кровать, всё еще полностью одетая. Я не спала вот уже двадцать четыре часа, и это дало о себе знать. Я пока еще отказываюсь снимать с себя одежду, ту одежду, которая льнет к моему телу, как запах Картера.

Я засыпаю почти тотчас же, и, благодарение богу, мне ничего не снится.

Я просыпаюсь далеко за полдень от телефонного звонка и с трудом возвращаюсь из глубин сна сквозь туман в голове, пока моя рука тянется к телефону у кровати.

- Алло?

Молчание.

Я сажусь на кровати, теперь уже более-менее проснувшаяся.

- Алло? – повторяю я, но по-прежнему ничего не слышу. – Картер? - спрашиваю я тихо, и линия разъединяется. Я вешаю трубку.

На следующее утро я решаю вернуться на работу, хотя меня пока еще и не ждут там. Нет никакой пользы в том, чтобы сидеть дома, лелея свои раны. Я тащусь на работу, находя приемное совсем таким же, каким я его оставила – там всё идет без сучка без задоринки.

- С возвращением, Керри, - окликает меня Марк, когда мы проходим мимо друг друга в больничном дворе. – Ты хорошо провела отпуск?

Я колеблюсь с ответом.

- Да, хорошо, - удается мне выдавить, и потом я поскорее убегаю в ординаторскую.

День сегодня хлопотливый и напряженный – летняя жара будит в людях всё худшее. К середине дня я целиком погружена в работу, мой разум сосредоточен лишь на пациентах, которые поступают неиссякаемым потоком через двери приемного.

- Доктор Уивер, к нам везут ножевые ранения, прибудут через пять минут, - привлекает мое внимание Эбби Локхарт у регистратуры.

- Подготовьте первую травму, - отзываюсь я, и она кивает.

Парамедики ввозят две каталки – одну с жертвой, другую с нападавшим. Я беру первого из пациентов, жертву.

- Что у нас тут?

- Мужчина, двадцать девять лет, две ножевые раны в правом верхнем квадранте живота, одна в правом нижнем квадранте, и две в спине. Давление девяносто на шестьдесят, пульс сто двадцать. Мы ввели ему два литра физраствора на месте…

Доклад прерывается вскриками с каталки позади меня.

- Будь ты проклят! Ты не сможешь меня остановить!

- Какого черта… - начинаю я.

Парамедик пожимает плечами в ответ, оглядываясь назад.

- А там парень, который сделал это. Случай психоза, тут и сомневаться нечего. Эти двое – соседи по квартире, судя по тому, что нам сообщила жертва. Он всего-навсего огрызнулся, а тот…

Марк встречает нас, когда мы заворачиваем за угол, как раз вовремя, чтобы увидеть, что я отступаю назад.

- Керри? – спрашивает он, и я поднимаю на него глаза, мое лицо ничего не выражает.

Я бросаю взгляд на каталку, которая покрыта кровью нашего пациента, и Марк тоже смотрит туда. Нам нет нужды обсуждать это; мы оба думаем об одном и том же. Мы оба возвращаемся мыслями к тому вечеру Дня Святого Валентина.

- Пожалуйста, не дайте мне умереть, - стонет жертва.

- Отвезите его в первую травму, - говорю я парамедику дрожащим голосом и затем поворачиваюсь к Марку. – Я сейчас вернусь.

- Керри, это…

- Я сейчас вернусь, Марк.

Я направляюсь дальше по коридору, мимо второй каталки, на которой всё еще орет нападавший.

- Ты! Я вижу тебя, - кричит он, протягивая руку и хватая меня пониже локтя, останавливая мое бегство по коридору. Я стараюсь высвободиться, но он вцепился крепко. – Я знаю, что ты сделала! Я знаю!

У меня белеет лицо, и требуются усилия двух парамедиков, чтобы разжать его пальцы, стискивающие мое предплечье.

- Извините за это, доктор Уивер.

- Керри? - Рядом со мной возникает Лука. С ним Малуччи, в кои-то веки молчащий, только наблюдающий.

- Дайте ему пять халдола, - с трудом выговариваю я и направляюсь обратно в ординаторскую.

- Керри! – слышу я, как кричит мне вдогонку Лука, но я не обращаю на него внимания и продолжаю идти.

Оказавшись внутри ординаторской, я валюсь в кресло и прикрываю глаза ладонью, изо всех сил стараясь удержаться от слез.

- Вы не хотите поговорить об этом? – раздается чей-то голос, и я виновато поднимаю глаза. Лука стоит передо мной с озабоченным видом.

- Нет, вообще-то нет, - отвечаю я ему. – Ничего не случилось. Я просто… просто мне, наверное, лучше использовать остаток отпуска, до самого конца недели.

Я встаю, стремясь уйти, стремясь убраться подальше от его испытующих глаз. Я знаю, что он только хочет помочь, но здесь нет никого, с кем я могу поговорить, никого, с кем я могу этим поделиться. Никого.

- Керри.

- Да? – спрашиваю я, обернувшись.

- Если вам нужно поговорить…

- Спасибо, Лука, но со мной всё отлично. Правда. – И с этими словами я отпираю свой шкафчик, собирая вещи. – Просто передайте Марку, что мне пришлось уехать. Я вернусь в понедельник, как и планировала.

Лука молчит, пока я неловко копаюсь в своем шкафчике. Мой стетоскоп зацепляется за бейдж на груди, и я бормочу проклятие себе под нос. Пожалуйста, молю я мысленно. Пожалуйста, просто дай мне выбраться отсюда.

Лука пересекает комнату и прикасается к моему плечу.

- Что-то явно не так. В чем дело, Керри? – спрашивает он, понизив голос. – Что-то произошло, пока вы были в отъезде?

Одного этого вопроса самого по себе достаточно, чтобы почти послать меня через край. Я мотаю головой, но Лука не дурак, и выражение его лица сообщает, что он мне не верит.

- Я ездила повидать Картера в Атланте, - признаюсь я ему, не открывая ничего больше.

- Как он?

Я колеблюсь.

- На самом деле я не знаю, - откровенно отвечаю я и, со слезами на глазах, спасаюсь бегством.

Дома я наливаю себе выпить, щедрую порцию шотландского виски, и стою на кухне, опустошив стакан двумя глотками, чувствуя жжение в горле от алкоголя, от стараний удержаться от плача на всем пути домой.

Я оглядываюсь на автоответчик. Красный огонек мигает, пятью короткими вспышками. Я включаю воспроизведение.

После первого звонка сразу же вешают трубку. Остальные – такие же.

Последний позвонивший ждет долгие секунды после сигнала, храня молчание. Я знаю, что это Картер. Я знаю, что все эти звонки – от Картера. Я не уверена, откуда знаю это, но я знаю. Наконец линия разъединяется, и я стираю все пять пустых сообщений.

Моя нога ужасно ноет, и я медленно иду в ванную, открываю аптечный шкафчик, стараясь найти тайленол. Я расталкиваю несколько пузырьков и флаконов, и потом мои пальцы смыкаются на некоем флаконе, отличающемся от них всех.

Я вынимаю его из аптечки и смотрю на него в удивлении.

«Викодин», гласит этикетка. «По 1-2 таблетки каждые 4-6 часов по мере необходимости».

Я встряхиваю флакон и слышу, как в нем гремят таблетки. Я снимаю крышечку и заглядываю внутрь. Я насчитываю семь таблеток.

Мои руки дрожат. Я не могу представить, почему ЭТО до сих пор здесь – я уже многие годы не держу в доме наркотики, с тех пор как перестала принимать их. Могла ли я каким-то образом проглядеть один-единственный флакон, засунутый за сироп от кашля, всё это время?

Словно бы в ответ, моя нога вспыхивает жгучей болью, и мне приходится опереться на раковину для поддержки.

Я могу просто принять одну, говорю я себе. Только одну, и боль исчезнет. Она исчезнет так быстро. Викодин всегда так хорошо действует.

Я стою несколько долгих моментов, глядя в пластиковый флакон янтарного цвета, на белые таблетки внутри него. Быть может, они уже выдохлись, у них кончился срок хранения. Быть может, они бесполезны.

Я вытряхиваю одну таблетку и закрываю флакон крышечкой. Я кладу эту белую таблетку себе в рот и ощущаю горечь на языке. Я тянусь за стаканом воды, чтобы запить ее, и понимаю, что уже проглотила ее.

Руки у меня трясутся, когда я ставлю флакон на край раковины и смотрю на себя в зеркало. Начинается паника, и на мгновение я раздумываю, не вызвать ли рвоту, чтобы избавиться от проглоченной таблетки. Это будет нетрудно. Я в таком ужасе, что, весьма вероятно, меня вырвет от одной мысли об этом.

Вместо этого я отправляюсь в спальню. Я не мешкая сбрасываю одежду и заползаю в постель, ложась на бок. Таблетка выдохлась не так уж сильно; я уже чувствую, как она начинает действовать. Прошло столько времени с тех пор, как я принимала их, что у меня больше нет к ним никакой сопротивляемости, и голова начинается кружиться. Дрожь в руках исчезла; всё, что я ощущаю, это сонливость. Боль в ноге уже начинает ослабевать.

Несколькими минутами позже я засыпаю.

И снова меня будит телефон, хотя я не дотягиваюсь до него вовремя. Я чувствую себя так, как будто вся завернута в марлю, слоев этак в тридцать, по меньшей мере, и звонок телефона кажется заглушенным. Я медленно выбираюсь на поверхность и слышу, как включается автоответчик, и мой собственный голос, сильный и ясный, отдается эхом из кухни.

- «Это Керри Уивер, сейчас я не имею возможности ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу».

Бип.

Тишина.

Я протягиваю руку к телефону, стоящему возле кровати.

- Алло? – мямлю я. В ответ ничего. Я знаю, кто это. – Картер?

- Почему ты сбежала, Керри? – спрашивает он, прямо мне в ухо.

Я вешаю трубку.

Чуть позднее, уже по-настоящему проснувшись, я встаю и снова смотрю на флакон с таблетками викодина. Осталось шесть. Я не могу принудить себя спустить их в унитаз, так что вместо этого я отношу их на кухню и прячу в один из шкафчиков.

Прячу. Горький смех вырывается из моего горла. Я очень плохо справилась с тем, чтобы спрятать их. Особенно потому, что я знаю – они лежат за двумя банками консервированного супа и одной банкой тунца.

Но я больше не притрагиваюсь к ним, и я больше не получаю никаких звонков от Картера.

Прошла неделя с тех пор, как я возвратилась домой из Атланты, и мне лучше. Я отложила всё случившееся в самую дальнюю часть сознания – всё. Поездку в Атланту, то, как мы с Картером занимались любовью, викодин. Я снова работаю, и я снова в норме. Всё снова стало таким, каким и должно быть.

И я испытываю облегчение.

В течение нескольких дней после того, как я приняла викодин, я обдумала всё, что произошло. Я проигрывала это у себя в голове опять и опять, пока меня уже не начало тошнить от меня самой, от моих собственных плохих решений, моего собственного бездумного выбора.

Картер не позвонил снова. Каждый вечер, когда я приезжаю домой, красный огонек на моем автоответчике горит ровно, никаких миганий, никаких сообщений. Никаких повешенных трубок. Никакого Картера.

Я думаю о нем только тогда, когда моя защита не работает; такое имело место два дня тому назад, когда я вернулась домой, уставшая после долгого дня на работе, и поставила компакт-диск. Я попала на запись, которая раньше нравилась ему, и мне пришлось выключить всю стереосистему от воспоминания о нем, мурлычущем в такт этой мелодии.

В один из дней я тружусь над какими-то бумагами в ординаторской, когда влетает Питер Бентон.

- Привет, Керри, - говорит он. – Ты не видела Картера?

На миг мое сердце начинает биться неровно.

- Что?

- Я забрал его в аэропорту, и он захотел заехать сюда, но я потерял его. Он, очевидно, убрел куда-то, когда я поднялся в операционную с тем огнестрельным ранением.

Он вернулся?

Мое лицо должно отражать то потрясение, которое я испытываю.

- Месяц уже прошел, - отвечает Питер на мой взгляд, и я киваю. ((В сериале Картер пробыл в реабилитационном центре три месяца и вернулся оттуда в сентябре – об этом сообщается в 1 серии 7 сезона. – Примеч. пер.))

- Я пойду проверю в регистратуре, - говорит он и оставляет меня одну в ординаторской.

Я в спешке собираю свои бумаги и складываю их в неровную стопку. Мысль о том, что Картер сейчас где-то в приемном, ужасает меня – здесь же столько мест, где он может быть, и все они кажутся такими близкими. Мне нужно глотнуть немного воздуха.

Я тороплюсь к дверям и ковыляю в больничный двор, моя нога, как обычно, пульсирует болью от комбинации напряжения и переутомления; на этой неделе у меня было больше смен, чем свободного времени. Черт побери, ругаюсь я про себя. Разве я не могу прожить хотя бы один день без боли?

Во дворе я останавливаюсь на полушаге. Картер стоит там, прислонившись к стене, и в молчании курит сигарету.

Он поднимает глаза и видит меня, и от выражения его глаз у меня пересыхает во рту.

- Доктор Уивер, - говорит он мне холодно.

Доктор Уивер? О господи, неужели дошло до этого?

Я стараюсь дышать нормально, напоминая себе, что он имеет полное право сердиться, полное право совершенно потерять голову, орать и вопить и обзывать меня всеми словами, какие только есть в словаре.

- Я бы сказал «привет», но, учитывая, что вы не дали себе труда сказать «до свидания», я не знаю, стоит ли и мне утруждаться, - говорит он, делая глубокую затяжку из своей сигареты.

Мое сердце сжимается от этих слов.

- И еще вешать трубку, когда я звоню, - продолжает он. – Очаровательный штрих.

- А сколько раз ты вешал трубку, когда звонил на мой автоответчик? – слабо парирую я, но это не имеет значения – его повешенные трубки ничто по сравнению с тем ущербом, который причинила я.

Его лицо темно, полно гнева и боли. Моя память невольно перепрыгивает назад, в тот вечер в Атланте, когда его глаза были вот так же темны – только тогда это было от страсти, а не от едва контролируемой ярости. Я хочу сбежать. Отчаянно.

- Ты хочешь знать, на что это было похоже, каково это было – проснуться и обнаружить, что ты ушла? – спрашивает он меня.

Я трясу головой.

- Пожалуйста, Картер…

-Нет, я думаю, что тебе необходимо это услышать. Я действительно думаю, что тебе надо это услышать. – Он делает еще одну затяжку из своей сигареты и выдыхает дым, роняет сигарету на землю и безжалостно давит ее ботинком. – Я проснулся, и тебя там не было. Моей первой мыслью было, что ты вышла на балкон. Или принимаешь ванну. Но эти мысли исчезли довольно быстро. Давай взглянем правде в глаза – номер был таким большим. И таким тихим.

Мне нечего сказать. Абсолютно нечего. Тому, что я сделала, нет оправданий, и я знаю это. Я заслуживаю всего, что он хочет сказать.

- Я сразу же заметил, что твой чемодан исчез. И тогда я стал искать записку. Я практически перерыл весь номер в поисках хоть какого-нибудь чертова объяснения.

Я стараюсь стереть этот образ его – неистового и разъяренного – из своей головы. Не получается; всё, что я могу видеть – это его лицо, когда на него нисходит понимание того, что он ничего не найдет.

Картер подходит вплотную ко мне, опасно близко. Я поспешно отступаю назад на шаг или два, но он хватает мою руку, крепко, болезненно. Я могу обонять его, так же, как когда я была в Атланте, это тот же запах, смешанный с дымом от его сигареты. Я хочу извиниться, я хочу объяснить, я хочу прикоснуться к нему…

- Ты имеешь представление, что ты сделала со мной тем вечером? – спрашивает он, и я отрицательно качаю головой, страшась его ответа. – Ты имеешь хоть какое-то представление?

- Картер, я не… Я… - Но никакие из моих слов не складываются во фразы; все они застревают в горле и перемешаны в полном беспорядке.

- Я думаю, ты меня разрушила, - бормочет он. – Поздравляю.

И с этими словами он отпускает мою руку и грубо отталкивает меня, подальше от себя. Я слегка пошатываюсь, но не падаю. Он уходит назад в приемное, оставляя меня одну в больничном дворе, наедине с моими мыслями и моими слезами. Одну, чтобы я могла начать процесс наказания себя.

Сегодня я больше не вижу Картера. У меня как-то получается вернуться к работе, переходить от пациента к пациенту, от одного кризиса к другому. Но я не полностью здесь.

- Керри! – Марк щелкает пальцами, обтянутыми перчатками, передо мной.

- Что?

- Я сказал, может быть, ты смогла бы интубировать его, пока я ставлю грудную трубку. – Марк пристально смотрит на меня, и я чувствую взгляды медсестер в комнате.

- Да, - отвечаю я, почти механически. – Трубку номер восемь, - прошу я, и ее вкладывают мне в руку.

Мне нужно, чтобы этот день закончился. Моя нога пульсирует мучительной болью, и я опираюсь на каталку для поддержки, пока благополучно провожу интубацию.

You stumble
Out of a hole in the ground
A vampire
Or a victim
It depends on who's around

Ты выбираешься, шатаясь,
Из дыры в земле
Вампир
Или жертва
Это зависит от того, кто поблизости

Отрывок из песни «Stay (Faraway, So Close)» («Останься (Далеко, так близко)») группы U2.

В конце дня я еду домой, благодарная за то, что выбрала машину, а не метро. Я ни за что не сумела бы вскарабкаться вверх и спуститься по ступенькам, ведущим на платформу, без того, чтобы моя нога не кричала от боли. Я едва могу вынести хоть какую-то нагрузку на нее, но всё-таки добираюсь до входной двери.

Я сбрасываю туфли и сразу направляюсь на кухню, выпиваю немного виски из первого же стакана, какой подворачивается мне под руку. Я проглатываю виски, всей душой безуспешно ища облегчения, облегчения от боли в моей ноге, от боли в моем сердце.

Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Ничего никогда не будет достаточно.

И потом я вспоминаю про викодин.

Мне требуется не очень много времени, чтобы добраться до викодина, шаря среди банок с консервированным супом и тунцом в поисках маленького гладкого флакона, и вот я держу его в руке. Одно то, что флакон у меня в руке, уже улучшает мое самочувствие, и это пугает меня. Я ощупываю крышечку.

Не надо, не надо, говорю я себе. Ты же знаешь, что следующее, что ты сделаешь – это постараешься получить новый рецепт, и ты снова вернешься к тому, с чего начала. Прямиком к тому, с чего начала.

В этот момент мне всё равно. Мне всё безразлично. На один краткий момент я желаю, чтобы в этом флаконе было больше таблеток, чем там есть сейчас, и я думаю о Гейбе Лоренсе, и мне хочется плакать.

- Я не могу этого сделать, - шепчу я вслух. – Я больше не могу этого сделать.

Я открываю флакон, вынимаю две таблетки и глотаю их.

Звонит дверной звонок.

Я ставлю флакон на кухонный стол и болезненно хромаю к двери, и, открыв ее, вижу стоящего там Картера.

- Ты здесь для того, чтобы закончить свое нападение? – говорю я с горечью.

Он выглядит потерянным, усталым.

- Можно мне войти? – спрашивает он меня.

Я внимательно смотрю на него.

- Я не думаю, что это хорошая идея, Картер. Я абсолютно не в настроении для того, чтобы ты рвал меня на части. Я довольно неплохо потрудилась над этим и сама.

- Пожалуйста, Керри, позволь мне войти, - просит он снова, его голос мягок, и звук моего имени на его губах смягчает и меня тоже, совсем немножко, и я колеблюсь. – Пожалуйста.

В результате я отступаю назад и впускаю его. Он входит в дом, оглядываясь вокруг, вбирая всё увиденное в себя.

- Я скучал по этому месту, - говорит он мне. – Я никогда не рассказывал тебе раньше, но это было то место, где я чувствовал себя больше дома, чем в любом другом месте, где я когда-либо жил.

Я качаю головой.

- Я не могу пускаться с тобой в воспоминания, Картер. Не сегодня.

Викодин уже начинает действовать, спасибо виски. Боль в ноге ослабевает, и в веках такое ощущение, словно к ним привешен груз.

- Я сержусь на тебя, Керри, - сообщает он мне.

Я не удивлена; это было очевидно по его сегодняшнему поведению.

- Я сама на себя сержусь.

- Ты плохо выглядишь. Ты хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает он, внезапно обеспокоенный.

- У меня осталось виски, - говорю я ему. – На кухне.

Я тяжело опускаюсь на диван, благодарная за его мягкие подушки. Картер возвращается мгновение спустя, как раз когда я успеваю осознать свою ошибку.

В его руке флакон с викодином. На его лице выражение тревоги.

- Чувствуешь тягу, Картер? – спрашиваю я его. – Ну давай, вперед. Там еще осталось несколько штук. – Я не могу поверить, что сказала это. Я понятия не имею, откуда исходят мои слова. Это же он должен, как предполагается, злиться на меня, а не наоборот.

- Пожалуйста, скажи мне, что ты их не принимала, - говорит он, в его глазах мольба.

Я мотаю головой.

- Не могу этого сделать. Тогда я бы солгала.

Он ставит флакон на стол и пересекает комнату, чтобы сесть на диван рядом со мной.

- Почему? – спрашивает он, в голосе звучит отчаяние. – Из-за меня? Из-за того, что я сказал сегодня днем?

- Это не из-за тебя, Картер. Тебе следовало бы понимать это лучше, чем кому-либо еще. Это никогда не бывает из-за кого-то другого. Это всегда из-за демонов в твоей собственной голове, из-за твоей собственной слабости.

- Я боюсь за тебя, Керри. Я никогда раньше не видел тебя такой.

- Ты еще много какой меня не видал. Я жестокий человек. Но это ты уже знаешь.

Он настойчиво и решительно качает головой.

- Я этому не верю. Я не верю, что это относится к тебе.

- Я уехала! – Я практически взрываюсь. – Я оставила тебя там, одного в этом номере, чтобы ты проснулся один после… - я не могу произнести эти слова. – После того, что случилось. Безо всякого объяснения. Безо всякого предупреждения. Более жестоко просто и быть не может.

У меня кружится голова. Тем не менее, я встаю и ухожу назад на кухню. Картер следует за мной и смотрит, как я наливаю себе еще виски.

- Сколько ты должна была выпить? – спрашивает он. – Сколько таблеток ты приняла?

- Недостаточно ни того, ни другого, - резко отвечаю я. – Недостаточно, чтобы прогнать это.

Я поднимаю стакан, собираясь осушить его, и рука Картера, метнувшись ко мне, перехватывает его.

- Не надо, - умоляет он. – Не делай этого.

- Если я хочу разрушать себя, ты должен бы мне позволить. Господи Иисусе, ты должен бы мне помочь. – Он не отпускает стакан, и наши пальцы сплетаются вокруг него, горят, соприкасаясь. – Пусти, - говорю я ему.

Он не подчиняется.

- Керри, я сожалею о том, что сказал ранее. Извини. Я… мне было больно. Мне было больно с тех самых пор, как ты уехала. Я рассердился.

- И ты имел полное право на это. Отпусти стакан.

- Пожалуйста, не делай этого.

Я высвобождаю свои пальцы, отпуская стакан, отпуская его пальцы, и стакан выскальзывает из наших рук и падает на пол, разлетаясь осколками стекла и брызгами виски по кафелю.

Я поднимаю на Картера взгляд, чувствуя запах алкоголя с пола. Мой страх и мое отвращение к себе клубятся по комнате, как ядовитые испарения.

- Я хочу впасть в оцепенение, ничего не ощущать - говорю я ему. – Просто позволь мне сделать это.

- Сделать что? – спрашивает он. – Принять эти таблетки? Напиться до бесчувствия? Смешать одно с другим и кончить тем, чтобы умереть в приемном? Ты этого хочешь?

В голове у меня становится холодно и черно. Вообще-то мне нужно об этом подумать.

Мои глаза слипаются от сочетания выпивки и таблеток, которые я проглотила перед тем, как он позвонил в дверь.

- Мне нужно… Я просто…

Он прикасается к моей руке, и я чувствую себя так, точно внутри меня всё рушится.

- Просто уйди, Картер, - упрашиваю я его. – Проваливай. Оставь меня.

- Я не оставлю тебя вот так.

Я смеюсь, грубым и неприятным смехом.

- А почему нет? Я же тебя оставила. Теперь твоя очередь. Отплати мне. Ты можешь расквитаться со мной, уравнять счет.

- Я этого не хочу.

- Оставь меня одну. Я хочу быть одна.

- Я тебе не верю.

- Это правда.

- Нет, - говорит он. – Это ложь. Ты лжешь мне. Ты лжешь самой себе. – Я отшатываюсь от него и беру бутылку виски с кухонного стола. – Керри. Пожалуйста.

- Я сказала, убирайся, Картер! – Я возвышаю голос и бутылку одновременно. Из-за таблеток и алкоголя моя способность прицеливаться стала хуже, чем обычно, и когда я отправляю бутылку в полет, она пролетает в милях от его головы. Звук разбивающегося стекла, когда бутылка ударяется об стену, громок и режет слух. Картер пригибается, увертываясь от ливня осколков и виски, и я с ужасом осознаю, что если бы я имела возможность прицелиться точно, то могла серьезно ранить его.

Он поднимает голову, его глаза расширены от страха и душевной боли.

- Просто иди домой, Картер, - умоляю я его. – Оставь меня одну.

- Я не могу, - говорит он.

- Ты можешь. И ты должен.

Я иду через кухню, мимо него, по осколкам стекла, врезающимся мне в ступни. Меня это не волнует. Меня теперь больше ничто не волнует.