- Керри, - говорит Картер, пытаясь догнать меня в коридоре и беря за руку пониже локтя. – Твои ноги… стекло…

Я смотрю вниз и вижу маленькие размазанные пятна крови на полу. Я морщусь и вздрагиваю; не от боли, но от воспоминаний.

- Дай мне взглянуть, - настаивает он. – Дай мне убедиться, что с тобой всё в порядке.

Я трясу головой, которая уже так сильно кружится.

- Тем вечером... – получается у меня произнести. – Тем вечером, когда я нашла тебя и Люси, я увидела кровавый отпечаток ноги за дверью в третью смотровую. Его отпечаток.

Картер бледнеет, как будто возвращается мысленно в тот вечер.

- Ирония, верно? – спрашиваю я; я быстро выдыхаюсь и теряю силы. Комбинация таблеток и алкоголя добралась до меня. – Мне надо лечь.

Он следует за мной в спальню и помогает мне забраться в постель; я слишком сонная и оглушенная, чтобы помешать ему осмотреть мои ступни.

- Не похоже, чтобы у тебя там остались застрявшие стекла, - замечает он, - но эти порезы… Я не знаю, насколько они глубокие. Тебе могут понадобиться швы.

- Мне нужно поспать.

Меня не заботит, испачкаю ли я кровью простыни. В данный момент меня не заботит, даже если кровь забрызгает все стены спальни. Я только хочу отключиться от всего.

- Просто иди, Картер, - говорю я ему снова. – Оставь меня одну. Позволь мне барахтаться в этом одной. Я сама сделала это с собою. Просто позволь мне это.

И, к моему удивлению, взглянув на меня полными муки глазами, он выходит из комнаты.

Я чересчур измотана, чтобы чувствовать хоть что-то, даже боль от его ухода. Я закрываю глаза и слышу, как входная дверь открывается, а затем захлопывается, и я соскальзываю в темноту.

She's talking in her sleep, it's keeping me awake,
and Anna begins to toss and turn, and every word is nonsense, but I understand
and оh, Lord, I'm not ready for this sort of thing

Она разговаривает во сне, это заставляет меня бодрствовать,
и Анна начинает метаться и ворочаться, и каждое слово – бессмыслица, но я понимаю
и, о господи, я не готов к таким вещам

Отрывок из песни «Anna Begins» («Анна начинает») группы Counting Crows

Мне снится, что Картер сидит возле моей кровати, его прохладные руки – на моем лице, на моих плечах, моей шее. Он глубоко вздыхает, ему больно, когда он прикасается ко мне, его пальцы и ладони нежны и несут покой.

Я переворачиваюсь во сне, и он пристально смотрит на меня.

- Ты так мне нужна, - шепчет он. – Как бы я хотел, чтобы ты могла это увидеть.

И я действительно вижу, но не могу ответить ему. Мой голос точно отключили, мои слова оборваны чем-то неизвестным, необъяснимым.

Когда я открываю глаза, Катер стоит рядом с кроватью, глядя на меня загнанными глазами.

Бурные и откровенные эмоции, которые, как огонь, бушевали между нами на кухне, исчезли.

- Что ты здесь делаешь до сих пор? – спрашиваю я, во рту у меня сухо как в пустыне. – Я думала, ты ушел.

- Я выходил к машине. Я принес аптечку первой помощи, которую там оставил. Я не сумел найти твою.

Мои ступни покалывает, и я чувствую марлевые бинты, которыми он, должно быть, очень осторожно перевязал их.

- Я беспокоился за тебя, - говорит он тихо и мягко, и его лицо сообщает мне, что он не лжет. – Я всё время думал, что если твой пульс останется таким медленным, если ты проспишь еще немного, то я отвезу тебя в больницу.

Слава богу, он этого не сделал, думаю я.

Потом я вспоминаю свой сон и гадаю, что из него было реальным. Я делаю над собой усилие и сажусь.

- Я не знал, сколько ты приняла этих таблеток. Или сколько выпила. – Он проводит рукой по волосам, ероша их. – Ты меня перепугала, Керри. По-настоящему перепугала.

- Я бы не устроила себе передозировку, - говорю я ему.

- Я не был уверен.

Я трясу головой.

- Я просто хотела… некоторое время ничего не чувствовать.

- Ну и как, получилось? – спрашивает он.

Я не знаю, какой ответ ему дать. Вместо этого я смотрю на часы. Сейчас начало третьего ночи. Я проспала дольше шести часов. Я по-прежнему несколько сонная и оглушенная, но моя нога больше не ноет, а голова не чувствует себя так, словно готова взорваться от эмоциональной перегрузки.

- Ты помнишь, что случилось перед этим? – спрашивает Картер.

- Конечно, помню, - огрызаюсь я, слегка раздраженная. – Я ушла не настолько далеко.

- Я сказал тебе, что прошу прощения. За то, что я наговорил тебе в больничном дворе. – Он присаживается на край моей кровати. И я откатываюсь от него, не готовая быть так близко к нему. – Ты это помнишь?

- Тебе не стоило извиняться. Ты имел полное право высказать все эти вещи. Ты имел полное право…

- Почему? – спрашивает он тихо, перебивая меня. – Почему мы это делаем? Почему мы причиняем друг другу боль вот так?

- Это всё я, - отвечаю я робким голосом. – Это я причинила тебе боль. Ты сам так сказал. Я разрушила тебя. Остальное… я сама навлекла это на себя.

Он ненадолго отводит взгляд, затем снова смотрит на меня.

- Ты понимаешь, почему?

- Почему что? – спрашиваю я. – Почему я разрушила тебя? Почему я уехала? Почему я приняла те таблетки?

- Я знаю, почему ты уехала, - говорит он мне.

Я трясу головой.

- Ты ничего не знаешь.

- И всё же я знаю. Для тебя это было слишком много, не так ли? – спрашивает он, но он не задает вопрос. Он высказывает наблюдение. – Слишком много такого открывания себя кому-то другому.

Я не могу ответить ему, потому что он прав.

- Я не стану лгать – меня это ранило. Думаю, сильнее, чем почти всё, что когда-либо ранило меня, - продолжает он.

Я отодвигаюсь назад, поглубже зарываясь в подушки, жалея, что не в состоянии просочиться сквозь них и исчезнуть. Я не могу выслушивать это. Я не могу выслушивать, что я сделала с ним.

- Но я тоже должен был кое-что выяснить, Керри. Почему это так сильно задело меня? Почему я почувствовал себя так, словно мой мир рухнул?

Потому что – думаю я, ничего не говоря. Потому что я ужасный человек, потому что я жестокая и недобрая и не способна на чуткость, когда дело доходит до общения с людьми.

Картер не отвечает на свой собственный вопрос, и вместо этого оглядывает комнату.

- Ты знаешь, я сказал тебе прошлым вечером, когда приехал сюда, что никогда не чувствовал себя более дома, чем здесь. И это правда. – Он делает паузу, смотрит на меня. – Я тут немного осмотрелся, пока ты спала. Ты мало изменилась.

- Ты не знал меня тогда, - шепчу я. – Я никогда не давала тебе шанса.

- Тебе и не нужно было, - сообщает он мне. - Я тебя узнал. У меня есть глаза. И уши.

Я не понимаю, о чем он говорит.

- Как бы я ни был напуган за последние несколько часов, я также чувствовал поддержку и утешение. От самого этого места. От этих книг, дисков, картин на стенах. Всё в этом доме напоминает мне о том времени, когда я ощущал себя в безопасности. И я больше не ощущал себя в безопасности, в подлинной безопасности, ну, с Дня Святого Валентина.

Я храню безмолвие во время этого признания.

- Я бы и за миллион лет не поверил, что сумею пройти через то, что случилось. Никогда. Это повлияло на каждую часть того, кто я есть. На каждую часть. И все эти ночи у Гаммы, перед Атлантой, я не мог не думать – я бы чувствовал себя в безопасности, если бы вот сейчас был в доме Керри. Если бы я по-прежнему был там.

Слезы наворачиваются мне на глаза, когда я думаю о том промежутке времени между нападением и отъездом Картера в Атланту – о его позиции, его поведении, манере держаться. Я пробовала дотянуться до него тогда, несколько раз, по различным случаям, но он всегда отталкивал меня. И я отходила назад – отступала – все эти разы. Я не давила на него по-настоящему до нашего вмешательства. Мне не следовало ждать так долго. Мне следовало раньше заметить все эти признаки.

Но я была отвлечена моими собственными реакциями на то нападение и его последствия – отсутствие Люси в приемном, отсутствие былых душевных сил у Картера, воспоминания о той сцене, которую я увидела, войдя в дверь третьей смотровой.

- Ночами я лежал в кровати и воображал, что вместо этого я здесь, - продолжает рассказывать мне Картер. – Как ты готовишь обед – и велишь мне держаться подальше от кухни. Как я иду спать в подвал и мечусь и ворочаюсь на той ужасной кровати внизу… - При этих его словах я против воли улыбаюсь; я собиралась заменить эту кровать, перед тем как он въехал ко мне, но всё это произошло так быстро. Ему было нужно жилье, у меня было жилье. – И я слышал тебя ночью. Через полы, или, может быть, через вентиляцию, я не уверен. Я слышал, как ты плакала по ночам.

Мои глаза слегка расширяются. Он слышал? Все те ночи, когда я заглушала слезы, уткнувшись в подушку, стараясь сохранять молчание…

Он замечает мою реакцию.

- Ничего страшного – это всего лишь я, Керри. Ты уже рассказала мне все свои секреты, помнишь?

О да, я помню. Я помню очень даже ясно.

Я делаю глубокий вдох.

- Боль коренится глубоко, Картер, - говорю я ему тихо. – Иногда ее чересчур много, чтобы выносить.

При этих словах в уголках его глаз появляются морщинки.

- Я раньше думал, что если бы я остался здесь, то тогда, может быть, все те события не понеслись бы так по спирали, с полной потерей контроля. Я раньше думал, что если бы я был здесь, то, может быть, в один прекрасный вечер я открылся бы тебе, рассказал бы тебе, что происходит в моей голове, дал бы выход чему-нибудь из этого…

Он печально умолкает, погрузившись в воспоминания.

- В какой-то момент я должен был признать – я уже больше не здесь. Я не вернусь сюда. И в тот момент всё уже было, ну… - он бросает на меня быстрый взгляд, и я знаю, что мы оба вспоминаем ту сцену в третьей смотровой – когда «все, сговорившись, набросились на него», как он воспринял это. Наше вмешательство.

- Я никогда не говорила тебе, как сожалею об этом, - бормочу я, так тихо, что не уверена, слышит ли он меня. Но он кивает головой.

- Тебе не следует сожалеть, Керри. Ты сделала то, что считала наилучшим – ты хотела помочь. Я не видел этого тогда. Но я вижу это теперь.

Я киваю.

- Я рада.

- И теперь я здесь.

И ты жив, и ты в безопасности, и ты больше не причиняешь себе вред, думаю я про себя, очень сердясь на свои предшествующие поступки. Я могу быть такой глупой.

Он тянется через кровать и дотрагивается до моей руки. Теплота этого жеста и его кожи глубоко проникает в меня.

- Я… - он останавливается, размышляет о чем-то, затем продолжает. – Думаю, я понимаю, почему я был так сломлен, когда ты уехала из Атланты. Керри, я думаю…

Я поднимаю руку, внезапно запаниковав, боясь, что мне известно, о чем он вот-вот скажет.

- Не надо, Картер. Не говори больше ничего.

- Почему? – спрашивает он.

Потому. Я не могу… - запинаюсь я. – Я не могу это слышать. Я не могу.

- Ты можешь, - убеждает он меня.

Я качаю головой.

- Ты ошибаешься, - говорю я ему. – Ты не понимаешь. Я раньше никогда… никогда не испытывала такого, такой полной поглощенности моими собственными чувствами и силой твоих чувств. Я не знаю, как справляться с этим. Или как анализировать это.

Он слегка улыбается.

- Тебе не обязательно анализировать это. Это не что-то такое, что нужно разгадать или вычислить. Это просто что-то, что ты чувствуешь. И я знаю, что ты что-то чувствуешь – иначе ты не покинула бы Атланту так, как ты это сделала. Ты почувствовала что-то, с чем, как ты подумала, не можешь справиться, и поэтому ты уехала. Я проснулся один – и я почувствовал что-то, что не привык чувствовать. Я бы пришел к тебе раньше, так что мы могли бы поговорить – но у меня не было никакого другого выбора, кроме как оставаться там. И поэтому мой гнев рос и накапливался. Но теперь нас больше не разделяет полет на самолете или тысячи миль. Я подумал, что, может быть, я мог бы отрицать то, что я чувствовал, если бы я был вдали от тебя. Но я не собирался оставаться в Атланте навечно. Рано или поздно я должен был вернуться назад в Чикаго.

Я вытаскиваю свою руку из его руки.

- Ты должен отрицать всё, что бы ты ни чувствовал, Картер, - говорю я ему. – Если не ради твоей собственной эмоциональной безопасности, то ради моей.

- Для меня это уже слишком поздно – такое отрицание, - отвечает он мягко. – Я уже всё узнал об отрицании. – Я знаю, о чем он говорит; время, проведенное в выздоровлении от наркотической зависимости, не выветрилось из памяти. – Я не могу отрицать, что я люблю тебя.

Сила этих слов такова, что ощущается как удар в грудь, и я с трудом дышу. Слова, которые он произнес, заполняют комнату.

- Я уже давно люблю тебя, Керри – как друга, главным образом. В этом было и что-то еще, но я не думаю, что когда-либо исследовал это с должной тщательностью. Но после того вечера в Атланте – того вечера, когда тебе было дурно, того вечера в темноте – я понял. Не осталось никаких вопросов. Я влюбился в тебя. Я не могу вычеркнуть это из моей жизни так, словно этого и не было. И я не могу вычеркнуть то, что случилось следующим вечером, когда мы занимались любовью. Я не могу пройти мимо этого, или двигаться дальше как ни в чем не бывало. Вот почему ты так опустошила и уничтожила меня, когда уехала.

- Ты… - я спотыкаюсь на своих словах. – Ты должен пройти через это и двигаться дальше. Ты должен преодолеть это.

- Почему? – спрашивает он. - Потому что это чувство не взаимно?

Слова, которые выходят из моего рта, подобны смоле.

- Нет, не поэтому.

- Скажи, что у тебя нет ко мне никаких чувств, помимо дружбы, - бросает он, точно вызов.

Мой разум прокручивает заново события того вечера, который мы провели вместе в Атланте. То, как он прикасался ко мне. То, как откликалось мое тело. Всё, что было тогда – и я не могу сказать эти слова.

- Нет, - удается мне выдавить.

- Ты лжешь, - говорит он, уверенный в своих словах. – Почему ты не можешь признать это? Что так сильно ужасает тебя, что ты не можешь признать свои чувства?

- Перед этим я попросила тебя уйти, Картер, - говорю я, задыхаясь, что-то сдавливает мне горло.

- А я сказал тебе, что не могу этого сделать. Я не уйду. Не сегодня. – Он придвигается ближе ко мне на кровати, прежде чем я могу воспротивиться, и охватывает меня руками. – Послушай меня, Керри, - говорит он мне в волосы. – Я люблю тебя.

Я борюсь с ним.

- Нет.

- Да. Я люблю тебя.

- Нет, - кричу я, но знаю, что не имею этого в виду. Его слова – как бальзам на мою душу, независимо от того, насколько они пугающи.

Он отодвигается и берет меня за плечи, и целует меня, крепко и настойчиво. Мое тело немедленно отзывается, как если бы мы были разлучены друг с другом многие годы, а не всего лишь неделю. Я не могу удержаться; я притягиваю его ближе, сжимая в горстях его рубашку. Мой язык обводит его губы, его зубы, внутреннюю часть его рта. Он так хорош на вкус.

Я делаю это. Я провоцирую это. Я хочу этого. Мысли рикошетируют у меня в голове, как мячики для пинг-понга, от которых я стараюсь уклониться.

Картер отстраняется, и я буквально всхлипываю от этой потери – от того, что его губ теперь нет на моих губах.

- Скажи это, - выдыхает он.

Я смотрю ему в глаза.

- Я не знаю, как это сделать, - говорю я ему.

- Всё, что ты должна сделать – произнести эти слова.

- Нет. – Я указываю на нас обоих, на наши тела на кровати. Я знаю, как мы близки, насколько опасным это может оказаться. – Я не знаю, как у нас может быть… всё это. Такое не получится.

- Почему нет? – спрашивает он. – Нет никаких причин, почему это не может получиться. И я никогда еще не видел, чтобы ты сдавалась в какой-либо ситуации, Керри. Никогда. Ты для этого слишком упрямая.

И в этом он тоже прав – но тут я не доверяю самой себе. Я не доверяю моему сердцу. Я не доверяю себе, потому что хотя я могу лгать и говорить ему, что не чувствую ничего, но мое сердце знает, что оно испытывает. Я не хочу принимать это, из-за всех осложнений, которые это может вызвать, как личных, так и профессиональных. Глубоко в душе я знаю, что у меня нет выбора.

- Поговори со мною, - молит он. - Не играй в интеллектуальные игры сама с собой. Поговори со мною.

Я упрямо трясу головой.

- Я не могу, Картер.

- Нет, ты можешь, или мне придется поцеловать тебя снова.

Одна мысль об этом посылает дрожь восторженного озноба по моему позвоночнику.

- Это бы подействовало, только если бы я сопротивлялась этому.

Он улыбается.

- Я начинаю до тебя добираться.

- Ты уже добрался до меня, Картер, - бормочу я.

Улыбка становится шире.

- Ну, так поговори со мной. Просто расскажи мне, что сейчас происходит в твоей голове.

Я вздыхаю.

- Это настолько сложно...

- Сложно, если мы позволим этому быть таким, - говорит он.

- Картер, я твой начальник…

Он обрывает меня.

- Я не хочу слушать об этой административной чепухе. Расскажи мне о сложностях, которые ты создаешь у себя в голове и которые не имеют никакого отношения к работе.

Я делаю глубокий вдох. Он выглядит таким решительным.

- Я не просто отдаю свое сердце, Картер. Я не думаю, что хоть когда-нибудь делала это для кого-то – во всяком случае, не полностью.

Он тихонько смеется.

- Я не прошу твоей руки для брака, Керри. Я прошу тебя признать твои чувства ко мне.

- И что тогда? Что случится в результате этого? Я признаю, что я чувствую, и тогда ты победил?

- Дело тут не в победе, - говорит он, нежно рисуя пальцем круги на моей ладони, вызывая у меня головокружение. – Это станет точкой, от которой мы начнем. Посмотрим, что случится после этого. Позволим фишкам упасть, как у них выйдет.

- Мне это плохо удается, - признаюсь я. – Мне нравится планировать события.

Он снова улыбается.

- Я это знаю – господи, я это знаю. Но такое нельзя спланировать, Керри. Любовь – это не что-то, что ты можешь спланировать, так, чтобы это случилось, когда ты чувствуешь, что тебе хотелось бы этого, или отменить, когда ты больше не в настроении. Я не планировал испытывать к тебе такие чувства. Это просто произошло; это застало меня врасплох.

Внезапно всё это становится таким чрезмерно большим и чрезмерно неясно вырисовывающимся, угрожающим. Я чувствую себя такой маленькой в сравнении с этим. Картер замечает, как изменилось выражение моего лица.

- В чем дело?

- Обними меня, - упрашиваю я, начиная плакать, неуверенная в том, почему текут слезы или откуда исходят мои слова. Всё, что я знаю – это то, что я нуждаюсь в нем, я нуждаюсь в безопасности, которую он несет. – Пожалуйста.

И тогда он осторожно опускает меня на кровать, сворачивается у меня за спиной, его тело приникает к моему, моя здоровая нога вжимается в матрас. Он обвивает одной рукой мою талию, его ладонь ложится мне ниже ребер, и его лицо утыкается мне в шею.

Мы лежим так долгое время, не разговаривая, и постепенно мы оба уплываем в сон.

If this is love, she says,
Then we're gonna have to think about the consequences
She can't stop shaking
I can't stop touching her

Если это любовь, говорит она,
Тогда мы должны подумать о последствиях
Она не может перестать дрожать,
Я не могу перестать дотрагиваться до нее

Я просыпаюсь, ощущая мягкое дыхание Картера у себя на коже. Я чувствую себя в безопасности и защищенной, случай с таблетками, виски, разбитыми стаканом и бутылкой забыт. А потом всё это возвращается ко мне.

Я пробую пошевелиться, гадая, смогу ли я выбраться из постели, не потревожив Картера.

Его руки крепче смыкаются вокруг меня.

- Куда ты идешь? – спрашивает он, голос у него сонный.

- Я только собиралась встать с кровати на минутку.

- Пожалуйста, не надо, - говорит он, и тогда я снова сворачиваюсь в его руках.

Я лежу лицом к окну и смотрю наружу, на серый рассвет, и мы оба лежим молча, слушая, как сильный дождь льется прямо за стеклом.

В комнате тепло и тихо. Пока я спала, Картер должен был погасить лампу. Тени от облаков смешиваются с начинающимся днем и бросают серые и голубые отсветы на стены спальни.

Его тело так близко к моему, его дыхание у самого моего уха, его рука покоится на моем животе так небрежно, но вместе с тем так покровительственно. Я чувствую спокойствие и ясность в мыслях.

Потом Картер убирает руку с моего живота и нежно, осторожно массирует мне бедро и поврежденную ногу.

- Больно? – спрашивает он.

- Нет. Ощущения замечательные.

И это действительно так. Викодин уже выветрился, так что с сохранившимися после него остатками боли нужно справиться, и медленные движения рук Картера по ноющим мышцам вызывают удивительные ощущения.

Но затем, через несколько минут, кажущихся очень долгими, его рука возвращается обратно, его пальцы нерешительно играют с подолом рубашки, которая на мне надета. Он ждет, чтобы я сказала что-нибудь, что-нибудь вроде: «Картер, нет» или «прекрати», но я этого не делаю. Я вообще ничего не говорю.

Его руки пробираются под материю, двигаясь по моей коже, находя выпуклость моей груди, спрятанную под лифчиком, и он нежно охватывает ее ладонью, сжимая, потом скользит пальцами вокруг соска, который затвердевает в острие от его забот. Я беспокойно шевелюсь в его руках, чувствуя, как растет мое возбуждение.

Он продолжает ласкать мои груди, а потом, излишне скоро, опускает свою руку вниз, вытаскивая ее из моей рубашки, его пальцы возятся с поясом моих брюк, расстегивают его, спуская вниз молнию. На этот раз он не ждет и просовывает руку внутрь, охватывая меня через трусики, и я издаю стон.

- Картер…

Он двигается, прижавшись ко мне, и я чувствую его, уже твердого, упирающегося в мои ягодицы. Я слегка перемещаюсь на кровати, и меня вознаграждает звук удовольствия, срывающийся с его губ; я улыбаюсь.

Его рука медлит на шелковистом поясе моих трусиков, поигрывая с ним.

- Я должен быть уверен, что ты этого хочешь, - говорит он мягко.

- Я хочу, - отвечаю я без колебаний. – Я хочу.

Как эта часть может быть такой легкой и простой, а остальное, слова, которые, как я знаю, он жаждет услышать, быть таким трудным?

Я хотела бы видеть улыбку, которая, я не сомневаюсь, играет сейчас у него на губах, но я недолго думаю об этом, когда его рука прокрадывается внутрь моих трусиков, и его пальцы находят меня, раскрывают меня, гладят меня. Я выгибаю спину, прижимаясь к нему, и он двигается рядом со мной, более настойчиво.

- Ты такая влажная, - тихо стонет он.

Я не могу ответить на это; я полностью поглощена чувствами, чистыми ощущениями. Его пальцы знают всё о правильных местах, которые надо трогать, и я до транса заворожена тем, что он делает. Одна моя рука поднимается и останавливается на его бедре, единственном месте, до которого я могу дотянуться, хватая и стискивая его, желая удержать его на месте. Теперь я не убежала бы от него, даже если бы кто-нибудь заплатил мне.

Один его палец колеблется у моего входа, не принуждая, просто пробуя. Затем без предупреждения он проникает внутрь, и я вскидываюсь ему навстречу.

- Господи, - вскрикиваю я. Его палец скользит внутрь и наружу, в имитации того, что делало его тело в Атланте, и воспоминания об этом, в сочетании с чувствами теперешнего момента, затопляют меня.

Его палец двигается поверх того места, где я больше всего его жажду, и я едва могу оставаться неподвижной.

- Картер, пожалуйста, - выдыхаю я. Я хочу, чтобы он был внутри меня, так сильно, что едва могу это выносить.

- Я хочу, чтобы это было для тебя. Только для тебя.

И он делает это – только для меня. Это не занимает много времени – он медленно чертит круги подушечками пальцев, выбирая подходящую скорость, поддерживая как раз нужную силу давления.

Мне удобно от того, что я лежу к нему спиной; так я менее уязвима. Но это также и ужасно возбуждает – ощущение шершавой щетины на его подбородке, касающейся основания моей шеи, попытки угадать, какое сейчас выражение у него на лице.

И тогда я поворачиваю голову, поворачиваю верхнюю половину тела в его объятиях, чтобы он мог видеть меня хотя бы в профиль, и он смотрит на меня, смотрит в меня, как кажется. Его пальцы делают всё правильно, и после этого нужно уже не много времени. Я чувствую, как это подступает; я разваливаюсь в его руках.

- Иди ко мне, - упрашивает он, сделав один короткий, легкий толчок в меня. Я могу только вообразить, как силен его самоконтроль, и это поражает. Но я способна мыслить ясно только еще один или два мига.

Затем я раскалываюсь на части, выкрикивая его имя.

Я всё еще тяжело дышу, когда он отдергивает руку, почти грубо, тянет за мою одежду, стараясь снять с меня всё поскорее. Я перекатываюсь и делаю то же самое для него; я не могу раздеть его так быстро, как надо. Мне нужно увидеть его кожу, его тело – отчаянно нужно.

У него возникает заминка с моими брюками из-за моей больной ноги; я чуть кривлюсь, только на секунду, и потом выкручиваюсь из них самостоятельно. Он использует это время для того, чтобы встать и сбросить свои собственные брюки, позволяя им просто соскользнуть на пол, прежде чем вернуться в постель.

Мы не даем себе труда лечь под простыни; вместо это Картер входит в меня плавным, глубоким толчком, и я хватаю ртом воздух. Я всё еще очень чувствительна после миновавшего оргазма, и он должен это знать, но он, кажется, не может справиться с собственными действиями, и он двигается внутрь и вовне меня, торопливо, почти беспорядочно.

- После того, как ты уехала... – Внутрь. – Я мечтал об этом... – Наружу. – О том, чтобы быть внутри тебя... – Внутрь. – Всё время.... – Наружу.

Эти слова снова делают меня готовой, до невозможности готовой, чувствующей себя так, словно я балансирую на вершине скалы, едва удерживаясь от падения.

Единственные шумы в комнате – это звуки того, как его тело движется поверх моего, наши стоны, дождь за окном.

Я непроизвольно сжимаюсь вокруг него, и он дрожит. Он так глубоко внутри меня, и этого недостаточно, никогда не достаточно. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы это хоть когда-нибудь заканчивалось.

Но он сдерживался слишком долго, и он больше не может ждать. Он издает крик и погружается в меня с такой силой, что это ощущение остро-болезненно. Я смаргиваю боль и сосредоточиваюсь на удовольствии, и мои глаза словно не могут вдоволь насмотреться на него. Он закидывает голову назад и извергается в меня, и я чувствую, как мое тело реагирует и отвечает ему.

Много минут спустя он делает движение выйти из меня, и я чувствую внезапное побуждение, иррациональное желание встать и бежать. Какого черта со мной творится?

Картер замечает мою неловкость и тревогу и мягко дотрагивается до моего лица, нежно целует в губы.

- Не покидай меня снова.

Укол боли пронзает меня при этих его словах. Я немо качаю головой. Я не собираюсь этого делать, говорю я молча себе и ему.

Мы отдыхаем в объятиях друг друга.

Часом позже, когда дождь всё еще льется, я шевелюсь.

- Я схожу возьму что-нибудь выпить, - шепчу я Картеру. Он что-то бормочет, в полусне, и я запечатлеваю ласковый поцелуй у него на лбу.

Встав с постели, я снимаю свой халат с крючка в ванной и направляюсь на кухню. Разбитое стекло и виски убраны, пол чистый – Картер, очевидно, позаботился об этом, пока я спала.

Я беру стакан и наливаю в него сока из холодильника, восхищаясь тем, как спокойно и умиротворенно я себя чувствую. Я не чувствовала себя так вот уже много лет. Сознание присутствия Картера в спальне вызывает у меня ощущение удовлетворения и безопасности, и я хочу вернуться туда, к нему, в его объятия. Это была длинная ночь для нас обоих; хорошо бы мы смогли проспать часть дня.

Я иду обратно в спальню, ставлю стакан рядом с кроватью и мгновение смотрю на то, как спит Картер. Он выглядит таким же безмятежным, как я чувствую себя. Я не могу поверить, что уехала из Атланты, зная, насколько замечательно так чувствовать себя.

Я иду в ванную и бросаю взгляд в зеркало. Я узнаю свое отражение как принадлежащее мне, но только это другая я, кто-то, до кого дотрагивались, кого любили, и мне нравится то, что я вижу.

Вернувшись в спальню, я решаю подобрать одежду, разбросанную на полу. Я вешаю свои брюки и рубашку на вешалку и поднимаю брюки Картера.

Что-то выпадает из кармана и подскакивает, ударившись об пол.

Я наклоняюсь, не без труда, чтобы взять эту вещь с коврика перед кроватью, где она приземлилась.

«Керри Уивер. Викодин», гласит этикетка на флаконе. «По 1-2 таблетки каждые 4-6 часов по мере необходимости».

Мое сердце наполняется ужасом, я пристально смотрю на Картера, так мирно спящего. Трясущимися руками я открываю флакон. Там три таблетки.

Мои мысли торопливо бегут назад. Когда я нашла флакон, таблеток было семь. Я приняла одну после того, как увидела Картера в больничном дворе, и две прошлым вечером. А это означает, что должно было остаться четыре. Не три. Каким образом флакон очутился в кармане у Картера, если только он сам не положил его туда? И где недостающая таблетка?

Волна боли расцветает у меня в груди, распространяется по рукам.

Нет, говорю я себе в отчаянии. Он не сделал этого. Он бы не стал.

Но противоречащее этому свидетельство так и сияет мне в глаза яркой белизной с донышка янтарно-коричневого флакона.