Мои пальцы на секунду зависли над клавишами.
Нет, я не вспоминала пароль. Если быть честной, я могла бы набрать его с закрытыми глазами. А если быть совсем честной, иногда именно так я и поступала. Закрывала глаза. Пальцы застывали над клавиатурой, но лишь на мгновение. Комбинация из букв и цифр укоренилась не только в моей голове, но, кажется, прижилась и на кончиках пальцев. И я никогда не ошибалась. Ни разу на экране не всплыла надпись: «Неверное имя пользователя или пароль». Всякий раз, с открытыми глазами набирала ли я пароль, или впадала в детство, испытывая свою удачу, и плотно зажмуривала веки, передо мной появлялся список входящих сообщений.
Секунды сменяли одна другую, а мои пальцы словно окаменели.
«Ну же, давайте! – мысленно торопила я их. – Мне же надо! Мне же так надо… надо увидеть эту чертову почту!!!»
«Там ничего нет», – внутренний голос, абсолютно бесстрастный и существующий отдельно от моего сознания, констатировал очевидный факт.
Конечно. Я и сама знала, что «там ничего нет». Даже если ящик до предела забит новыми сообщениями, того, ради чего я вечер за вечером включала компьютер, в нем не было.
«Ну… – вяло попыталась успокоить я саму себя, а заодно и расшевелить непослушные пальцы, – мы все понимали, что это не сможет продолжаться вечно…»
«Мы»! Да… когда человек начинает разговаривать с самим собой, да еще и употребляя при этом местоимение во множественном числе, вряд ли это сможет закончиться чем-либо иным, кроме психушки с радушными санитарами…
Отвлекшись на сочинение сложносочиненной и витиеватой фразы, я упустила момент, когда пальцы ожили и, вспорхнув над клавишами, настучали искомый шифр.
И вот уже я, плохо осмысливая происходящее, смотрю на список непрочитанных сообщений, среди которых («Вот же оно!!! Второе сверху!!!») ничем не выделяется то самое письмо. Оно здесь. Ничем не выделяется – да. Но один факт нахождения его в моем электронном почтовом ящике наполняет мою жизнь смыслом. Оно… мое письмо… оно здесь. Оно здесь, и я снова могу дышать. Я снова чувствую себя живой. Письмо от нее. Письмо от нее в моей почте. Я делаю глубокий вдох и крепче обхватываю «мышку» внезапно вспотевшей ладонью.
Но… Боже! Почему мне трудно совершить даже такое простое действие?! Всего-то и надо, что подвести стрелку курсора к нужному сообщению и надавить указательным пальцем на левую кнопку «мышки». Но пальцы и не думают меня слушаться. Они вновь каменеют. И вот я сижу, уставившись в монитор. Женщина, в которой не осталось и толики радости, еще секунду назад переполнявшей все ее существо.
Что там? Буквы, обязанные составлять словосочетание «Без темы», сначала слились в одно черное пятно, а потом и вовсе превратились в мигающую надпись «ЧТО ТАМ?!».
«ЧТО ТАМ?!»-чернота-«ЧТО ТАМ?!»-чернота-«ЧТО ТАМ?»-чернота-«ЧТО ТАМ?!»
Я изо всех сил тряхнула головой. Зрение восстановилось. Название письма вернулось к исходному. «Без темы» – ну, черт возьми, неужели трудно подписать письмо так, чтобы при первом же взгляде на тему было понятно, чего ждать от его содержимого?!
Что же там может быть? Что же… что же ты написала?
Мне вовсе не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить ее предыдущее письмо. Так же хорошо я помнила и свой ответ. Слово в слово. Каждую букву… Каждую фразу… И для меня в этом не было ничего странного, как и ничего нового. С самого начала этой безумной переписки я запоминала так все ее послания… Все ее послания и все свои ответы на них. Это оказалось таким же естественным процессом, как дыхание или сердцебиение – слово в слово помнить наши письма. Мы ведь не задумываемся над тем, как заставить сердце биться? Так и я, совершенно не стремясь к этому и ни о чем не задумываясь, проглатывала письмо за письмом, отправляла ответ за ответом, а строчки – ее и мои – врезались в память, вплетались в мысли, заполняли мое существование смыслом. «Ни дня без строчки!» – девиз писателей всех времен и народов четыре года назад превратился в цель моей жизни. Моей, в прошлом такой обыденной, жизни…
Четыре года… Мысль такая привычная и совсем не пугающая.
Я привычно зажмуриваюсь. И повторяю свою мантру: «Четыре года».
Как так получилось? Как получилось, что все длится так долго? Как получилось, что это еще не окончилось?
Я не чувствую ни малейшей вины. Не чувствовала ее раньше и не испытываю ее теперь. Привычно? Привычно.
«Бессердечная стерва», – спокойный и все такой же бесстрастный, дает подсказку всплывший из глубин сознания внутренний голос.
«Да, – я киваю ему, соглашаясь. – Бессердечная стерва».
Четыре года ожиданий и радости, ожиданий и радости, ожиданий и радости, а также вранья, вранья, вранья, вранья – вранья самой себе, любимой женщине, всем на свете…
Сплошное вранье-вранье-вранье-вранье. И никакого ощущения вины.
Привычно? Еще как привычно! Четыре года – и никаких перемен!
Пальцы все еще покоятся на «мышке». Они словно уснули. И я понимаю, что какое-то время не стану их будить…
Мои мысли уже далеко… Они там, в самом начале… Вот передо мной ее первое письмо. Вот холодное «доктор Уивер» вместо «Керри». Вот буквы, бесстрастные и бездушные, сливающиеся в такие же бесстрастные и бездушные слова. Слова, сливающиеся во фразы – сухие, безжизненные, никому не адресованные… А вот я – плачущая женщина перед экраном компьютера. Женщина, которой более не подвластны ее эмоции. Женщина, которая стоит на пороге грандиозной лжи… Да ведь она уже начала врать: а как иначе назвать ее прижатую ко рту ладошку? Женщина готова сделать все, чтобы ее подруга, ее жена, если вам будет угодно, никогда не узнала об этом письме. Не услышала ее слез. Оставалась в неведении. Я была этой женщиной. И я не пытаюсь оправдывать себя благородными стремлениями. Нет. Я просто не хотела, чтобы Сэнди что-то узнала. А вовсе не стремилась ее защитить. Такова правда. Моя правда. Моя правда и моя ложь, четыре года назад погрузившие мою жизнь в водоворот виртуального романа…
«Виртуальный роман», – произношу я про себя эти два слова. Произношу, будто пробуя их на вкус…
Первое письмо от своей бывшей подружки я получила ровно четыре года назад. Ну, не то чтобы она была моей подружкой… скорее я назвала бы ее тайной возлюбленной – было время, когда я не была такой смелой и до желудочных колик боялась разоблачения.
Мы расстались не по обоюдному согласию. Я была против. Все мое существо сопротивлялось разрыву. Я сходила с ума. Каждая моя клеточка жаждала быть рядом с нею, но… я не могла изменить себя, я не могла вернуть ее… черт возьми, я даже не смогла произнести банальнейшее «Я люблю тебя»! Ходила как тень за женщиной, которая и не думала скрывать, что избегает меня, и идиотскими предлогами пыталась добиться ее внимания… Закончилось все тем, что я написала ей письмо. Обычное письмо. Сейчас мне трудно в это поверить, но я достала бумагу и ручку и исписала несколько страниц собственной рукой. Невероятно? Я тоже так думаю… В том письме впервые я написала ей слово «люблю».
Эффект? Никакого эффекта.
Поздно. Слишком поздно. Я опоздала. Поезд ушел. Самолет улетел. Я осталась одна.
Как быстро я оправилась?
Задумавшись, я принялась осторожно поглаживать блестящий бочок своей «мышки». Нежно… так нежно будто в моей ладони покоились женские пальчики. Ее руки были аристократически красивы, а кожа – когда бы я до нее не дотронулась – нежной, как у ребенка…
Да, оправилась я довольно быстро. На удивление быстро. Я и не ожидала от себя такой прыти и скорости!
Не успела первая женщина в моей жизни разбить мое сердце и уйти из нее навсегда, как ее место занимает другая. Другая – по всем статьям. Если первая была высокой, вторая – ростом оказывается даже ниже меня. Если первая была белокожей блондинкой, вторая – смуглая брюнетка… Они – разные, словно небо и земля – имели одинаковое влияние на мою жизнь: и та, и другая ворвались в нее, словно смерчи, неся с собой хаос и разрушая ее привычный уклад…
Мы с Сэнди жили вместе уже несколько месяцев, когда я получила первое письмо от Ким.
Что было в том письме? Ничего особенного. Ну то есть абсолютно! Она спрашивала меня о пациенте. Как сейчас помню его имя…
Закрыв глаза, я на мгновение сосредотачиваюсь. Вот оно! Имя пациента, написанное печатными буквами, как тогда в письме, появляется перед моим мысленным взором. «Эрик Томпсон». Обычное имя. Ничем не примечательный пациент. И для чего он тогда ей понадобился? Она так мне и не сказала. Для статистики? Но это лишь мое предположение… Спросите, какая разница? О… отвечу я вам, разница есть! Человек по имени Эрик Томпсон изменил мою жизнь. И мне хотелось бы, если не поблагодарить его, то хотя бы что-то про него знать… Он ведь не мог появиться случайно, этот Эрик Томпсон? Эрик Томпсон, пациент Ким Легаспи, страдающий маниакально-депрессивным психозом… нет, я уверена, в его появлении в нашей жизни замешаны высшие силы!
«Человек всегда пытается оправдать собственную распущенность высшими силами и…» – начинает было назидательный бубнеж внутренний голос, но я обрываю его на полу-фразе. Я уже говорила, что меня не мучает чувство вины?
Больше всего меня тогда задело ее обращение ко мне. Снова и снова я задавала себе вопрос, почему, как она посмела так написать?! Мы столько раз засыпали и просыпались в объятиях друг друга, а эта бесчувственная дрянь не удосужилась запомнить мое имя?! Я плакала, злилась, ненавидела и… в то же время я была так счастлива найти ее письмо… Пусть официальное, пусть обезличенное этими дурацкими «доктором Уивер» и «спасибо за Ваш скорый ответ»… Пусть… Ее письмо говорило лишь об одном: она не забыла меня, она знает мой адрес, она… она мне написала!
А дальше произошло то, что я никак не могла от себя ожидать. Я ответила на ее письмо. Я перерыла картотеки и истории болезней. Я написала письмо – точную копию ее письма. Официально-деловое: начинающееся с «доктора Легаспи» и заканчивающееся «с уважением, доктор Уивер». А потом… потом я его стерла. Выделила написанное при помощи левой кнопки «мышки», нажала на правую кнопку и в выскочившем меню выбрала графу «удалить».
Я написала другое письмо. Почему? Я не смогла бы ответить даже сейчас. Я написала о том, как я соскучилась, как мне обидно, что она не обратилась ко мне по имени, я писала так искренне, как могла… Все без утайки, все мысли, все чувства, все сокровенные желания!.. Но и это письмо я стерла.
Помню, как сидела перед компьютером. Сэнди, отчаявшись зазвать меня в постель, уже мирно посапывала в соседней комнате. А я все вглядывалась в мерцающий в темноте экран… словно ждала какой-то знак свыше. Но знака все не было, а утро, а с ним и новый рабочий день, неумолимо приближались. И тогда мои пальцы ожили. Сначала медленно, а потом, постепенно набирая скорость, забарабанили по клавишам. Естественно, в то время я печатала с черепашьей скоростью. В сравнении с тем, какими ловкими стали мои пальцы сейчас. Так и хочется поставить в конце предложения закрывающую круглую скобку «)». В Интернете она означает улыбку. Я не имела об этом понятия, но Ким мне объяснила, как она сказала, потому, что устала от моей «неинтонированной речи».
Я рассказала Ким о Сэнди. В том, своем первом ей письме. Рассказала о том, что мы вместе живем и очень счастливы. Поблагодарила ее за письмо. Вкратце передала информацию о Эрике Томпсоне, пациенте с маниакально-депрессивным психозом. А в конце я приписала следующее:
«Очень приятно было обнаружить в ящике твое письмо. Честно, Ким. Если возникнет желание, напиши. Я всегда жду. Керри».
И вы не поверите, как быстро я дождалась ее ответ. Письмо было в ящике, когда я открыла свою почту в следующий раз. И оно отличалось от первого так же, как моя вторая женщина была непохожа на первую.
Ким не только называла меня по имени, она поделилась со мной всеми новостями, которые произошли с ней с момента нашего расставания. Оказалось, что не все у нее так хорошо, как думалось мне одинокими холодными ночами, когда я пыталась прийти в себя после ее отъезда в Сан-Франциско. Девушка, вместе с которой они хотели начать жизнь на новом месте, в последний момент отказалась ехать, и Ким пришлось начинать все с нуля в гордом одиночестве.
«Нет, сейчас у меня все наладилось)) Уж поверь! В личной жизни пока еще беспорядок, но это беспорядок очень приятный. Я выбираю между хорошим и ОЧЕНЬ хорошим. Правда, вокруг меня столько красивых женщин)) И все они только и ждут, чтобы их пригласили поужинать сегодня вечером))» – писала она мне. И после прочтения этого письма у меня оставался всего один вопрос: «Так что же означали эти странные скобочки?!» Но задать его Ким во втором письме я не решилась. Я ответила ей, что верю, что она непременно найдет свое счастье. Вспомнила о том, как нам было хорошо. И подвела к мысли о том, что если она смогла дать такое безграничное счастье мне, то сможет дать его и своей новой возлюбленной. «Разумеется, как только ты ее найдешь!» – слегка злорадно думала я, нажимая на кнопку «отправить».
Так, как все у нас началось? Я не могу вам сказать… Нет, могу. Одним словом: «постепенно». Да… именно так все и произошло. Постепенно в наших письмах стали то тут, то там проскальзывать воспоминания о прошлом. О нашем совместном прошлом. Думали ли она или я о виртуальном сексе? Конечно же, нет!
«Конечно же, да!» – встрял было внутренний голос, но я и тут оперативно его заткнула. Как я уже говорила, угрызения совести у нас не в чести.
Думали мы или не думали о нем, но факт остается фактом. Однажды виртуальный секс между нами случился. И случившись единожды, не замедлил повториться.
Свершилось. Каждый вечер я закрывалась в кабинете, включала компьютер, проверяла соединение с Интернетом, набирала заветный шифр пароля и… погружалась в волны удовольствия… виртуальные? Знаете, со временем границы виртуального и реального для меня стерлись. В спальне меня ждала реальная Сэнди, на мерцающем экране – виртуальные слова виртуальной Ким. Я, конечно, задумывалась о том, кем я сама была для нее. Реальной женщиной из ее прошлого или виртуальной собеседницей и партнершей по виртуальному сексу? Но не могу сказать, что меня это занимало. Да, я думала об этом, но лишь тогда, когда случайные мысли ненароком закрадывались ко мне в голову. На самом деле, мне было слишком хорошо с Ким (как угодно, реальной или виртуальной), чтобы задумываться о высоких материях.
Вы не представляете, куда может завести фантазия двух женщин, находящихся в разных городах, каждая – перед своим монитором… Границ между дозволенным и недозволенным больше не существовало. Никаких запретов. Желания, о которых мы стеснялись говорить, глядя друг другу в глаза, оказывались совершенно естественными, стоило начать описывать их, букву за буквой набирая на белом полотне компьютера.
А моя реальная жизнь шла своим чередом, – как две параллельные прямые – никак не соприкасаясь с виртуальной. Единственным событием из своей семейной жизни с Сэнди, о котором я не смогла не написать Ким, стало рождение нашего сына. Я была так счастлива в тот момент, что напрочь забыла о данном самой себе обещании, никогда и ни при каких обстоятельствах не смешивать виртуальное с реальным.
«Ким!!! Боже!!! БОЖЕ!!!!!! КИМ!!!!! – писала я, забывая не только обо всех своих обещаниях, но и о правилах Интернета, столь долго втолковываемых мне виртуальной возлюбленной: письмо заглавными буквами в сочетании с обилием восклицательных знаков для твоего собеседника – то же самое, что крик в лицо. – ОН ТАКОЙ КРАСИВЫЙ!!!! И ТАКОЙ МАЛЕНЬКИЙ!!! Ты не представляешь, какой он МАЛЕНЬКИЙ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!»
Да. Как я уже сказала, ни одно другое событие – ни до, ни после – не нашло отражения в нашей виртуальной совместной жизни. Не могу сказать, что реальность была скудна на значимые и знаковые моменты. Напротив, за время виртуального романа со мной произошло много всего – хорошего, плохого, ужасного и непоправимого. Например? Хорошо. Например… Главный врач больницы, где я работала, в результате несчастного случая лишился руки и… – для меня, как бы ужасно не прозвучало, это было хорошим событием – я заняла его место. Сначала временно, а потом – чему способствовали некоторые, отнюдь не красивые, мои поступки – пост главного врача клиники стал моим. Официально. С прилагающимися к должности окладом и обязанностями. С прилагающимися к должности окладом, обязанностями и властью. И сколько-нибудь знающим меня людям не надо было бы объяснять, ЧТО для меня значит и этот пост, и та власть, которую он дает. Однако… ни слова об этом Ким я не написала.
Я знала… безусловно, я не могла не знать, о той роковой роли, которую сыграл мой в прошлом двурукий босс в судьбе и карьере Ким. И, разумеется, я понимала, что, скорее всего, Ким хотела бы знать о том, как наказала жизнь ее обидчика, но… я не написала ей ни слова. Ни слова на тему Романо, вертолета, своего назначения на его место… Впрочем, у нас находились темы и поинтересней. Как, к примеру, обсуждение цвета моего нового кружевного белья.
Ким, то недолгое время, что мы были вместе, порой посещали очень странные желания: то она почему-то хотела увидеть меня блондинкой, то – по такой же необъяснимой причине – жаждала нацепить на меня прозрачные и обязательно нежно-голубые кружева. И вот, сидя перед монитором, все еще не пришедшая в себя от осознания того, что то, чего я добивалась практически всю свою сознательную жизнь, свершилось, – да! да!! да!!! Боже мой, неужели я – главный врач больницы?! – я, сама не понимая, зачем так поступаю, набрала следующий текст: «Кимми? Угадай, в чем я сейчас тебе пишу? Ну, напряги воображение! Не знаю, мне хочется сделать тебе приятное. Помнишь одно свое желание? Ты так часто повторяла это, когда мы были вместе… Вспомнила? Хорошо… я тебе помогу!» А дальше я написала полнейшую бессмыслицу: вплоть до мельчайших подробностей описала свое потрясающее новое нижнее белье. Самое потрясающее нежно-голубое кружевное белье, которое только можно себе представить! Так… а причем тут бессмыслица? – спросите вы, и… я легко отвечу на ваш вопрос. То, во что я была тогда одета, настолько отличалось от расписанных мною в письме прелестей, что… увидь меня Ким в тот момент, очень сомневаюсь, что наш виртуальный роман продолжался бы до сих пор!
И лишь набрав последние строчки того послания, я глубоко задумалась: а где начинается и кончается реальность в мире виртуальных взаимоотношений? Может, и глупо говорить о какой-либо реальности в заведомо вымышленном мире, но… ведь сейчас я – настоящий, живой человек, из плоти и крови, – отправляю письмо женщине, которая тоже настоящая, живая и даже невероятно красивая, что не имеет в данном контексте никакого значения, но само по себе очень важный и приятный факт. То есть я пытаюсь сказать, что вот мы – две реальные женщины – пишем друг другу о вещах, которые, пусть и происходят в нашем воображении, но для нас обеих являются отнюдь не выдумкой, а реальными и даже свершившимися событиями. Но если я с такой легкостью всего пару минут назад смогла написать Ким заведомую и очевидную для меня ложь, то… что мешает и моей виртуальной партнерше написать мне в ответ ложь, столь же заведомую и очевидную для нее?! Может быть, все, о чем она мне писала, и есть эта самая ложь? Просто обычная выдумка. И наш роман, который уже, я и не думала скрывать от себя очевидное, стал важной частью моей жизни, – всего лишь фикция…
«Нет! – я на корню пресекла эти страшные мысли. – Этого просто не может быть, потому… что не может быть никогда!» И не смотря на полнейший идиотизм этой фразы, а также на отсутствие в ней даже зачатков логики, я мысленно пообещала себе никогда впредь не думать об этих глупостях. Запахнув красный вылинявший от множества стирок халатик, я нажала на «отправить» и выключила компьютер. Под халатиком на мне было надето белое хлопковое белье. Мы с Сэнди на тот момент прожили вместе достаточно долго, чтобы не скрашивать каждый свой поход в постель антуражем типа шелка или кружев.
Что еще произошло со мной за время виртуального романа и о чем я так и не сказала Ким? Слишком много всего. И наверное нет смысла останавливаться на чем-то конкретном… Хотя на двух событиях я все-таки остановлюсь. Остановлюсь, потому что есть, по крайней мере, две вещи, о которых я на самом деле хотела рассказать Ким. Хотела. Но не рассказала.
Где-то незадолго до своего триумфа, когда я добилась долгожданной должности, я пережила самое страшное потрясение и разочарование, которое только может испытать женщина: я потеряла нашего с Сэнди ребенка.
Конечно же, я знала о риске, который не мог не сопровождать беременность женщины в моем возрасте. Знала о том, что искусственное оплодотворение долгое время может не давать желаемого результата. Знала о дискомфорте, к которому приводит обязательная в данном случае гормонотерапия, но… я и понятия не имела, каково будет, пройдя через все испытания, увидеть на мониторе полное отсутствие жизни внутри себя. Еще утром твой малыш живет и развивается внутри тебя, а вечером… вечером с тобой остаются лишь кровотечение, безжизненный монитор и необходимость сообщить о своей ошибке жене. Каким образом возможно подобрать слова для такой новости? Никто и никогда не учил тебя ничему подобному. И вот… постепенно нарастая, в тебе, помимо всепоглощающей боли, назревает чувство вины. Потому что поверить в случайность произошедшего невозможно. И груз вины целиком и полностью падает на плечи женщине, которая из последних сил пытается оставаться «железной леди» и не расплакаться перед своими сотрудниками.
Сотрудниками… Даже сейчас, много времени спустя, с моих губ невольно срывается вздох. Невесомый вздох разочарования. И я понимаю, что иначе не будет никогда. И я всегда буду ощущать внутри себя ту же пустоту, что испытала тогда – в момент своего наивысшего отчаяния. Перебрав в голове всех своих коллег, – сотрудников, увы, не друзей, – я вдруг поняла, что среди них нет никого, с кем я могла бы поделиться горем. Никого. За столько лет работы я не смогла найти хотя бы одного человека, которому можно было бы довериться в трудную минуту. И… что самое страшное, вины окружавших меня людей в этом не было. Я – и только я – была виновата в том, что я осталась один на один со своей бедой.
И Ким… Ким я тоже ничего не сказала. Несколько раз пыталась. Правда, пыталась. Но… не написала ни строчки о ребенке, которого у меня никогда не будет. Клавиатура ежевечерне оказывалась мокрой от моих слез настолько, что начинали западать клавиши, а я писала Ким веселые, ничем не отличающиеся от предыдущих письма.
Второй удар, о котором Ким от меня тоже так и не узнала, случился спустя совсем немного времени после моего сообщения о рождении сына. Сэнди погибла в результате несчастного случая на работе. Так бывает. Если твоя профессия связана с риском, то ты и твои близкие должны быть готовы к тому, что может произойти непоправимое. И, да. Все готовы. Якобы готовы, потому что ничто и никто никогда не смогли бы подготовить к тому, что в один момент может рухнуть вся твоя жизнь. И когда в один момент рухнула моя жизнь, разумеется, я не была к этому готова.
Помню, как впервые после того, как истерзанное тело женщины, рядом с которой я надеялась вместе состариться и умереть в один день, отправили в морг, а сына – единственное, что она мне оставила, – так и не отдали мне ее родственники, я приблизилась к своему компьютеру. Первое, что осознала я тогда, по привычке стараясь бесшумно касаться клавиатуры, – мне больше не нужно сдерживать себя. Больше никому в этом доме я не помешаю. Потому что я снова осталась одна.
И из последних сил отсрочив подступающую истерику, я как в последнюю соломинку вцепилась в список входящих сообщений. Письмо Ким, как и сейчас, оказалось вторым сверху.
Мои глаза пробегали по строчкам, я читала и не понимала смысл прочитанного. Но уже от того, что Ким была в моей жизни, пусть виртуальная, неважно, мне становилось капельку лучше. Больше всего на свете я боялась остаться совсем одной. Осуществи я тогда свое самое сильное на тот момент желание – умереть, ни один человек на всем свете не заплакал бы обо мне. И только Ким была у меня. Лишь она могла пролить хоть немного невиртуальных слез обо мне, женщине, что-то лихорадочно печатающей на компьютере в день, когда ее жена умерла. И глаза которой покраснели от выплаканных и еще невыплаканных слез. А уже тогда я очень хорошо понимала, что плакать мне теперь придется много.
«Ким. Я не знаю, как тебе об этом сказать. Сэнди умерла! Сегодня. Она погибла на работе, случился пожар, она поехала на вызов и…» – написала я. Задумалась и стерла все до последней буковки.
Несколько минут я собиралась с мыслями. Я должна была с кем-то разделить свою боль! Поэтому, скрепив волю в кулак, я медленно напечатала: «Сегодня умерла Сэнди. Ты знаешь, что она работает пожарной. И риск всегда был в этой профессии. Ее привезли в приемное. Я была рядом, когда она умирала. А потом мне не отдали Генри. Моего сына». Остановившись, я перечитала написанный текст. Исправила время в глаголе «работает» с настоящего на прошедшее. Теперь строчка читалась так: «Ты знаешь, что она работала пожарной». Секунду я молча смотрела на эту изменившую смысл одним окончанием фразу. И снова стерла весь текст.
Мне вдруг стало холодно. Я сходила в нашу спальню и машинально накинула на себя валяющуюся на кровати кофту Сэнди. Посмотрела на себя в зеркало и… наконец, расплакалась.
Вернулась к компьютеру я уже под утро. Чувствуя себя обессиленной слезами и недолгим, наполненным безумными сновидениями, выматывающим сном, я снова влезла в почту и начала писать Ким ответ.
«Милая, только с тобой я могу поделиться своим горем. Знаю, что ты поймешь меня, как никто. И только ты сможешь меня поддержать. Я одна, Ким. Я осталась совсем одна! Понимаешь?! Сэнди погибла сегодня. Я не знаю, как мне пережить эту ночь… я не говорю уже про похороны! Как жить дальше я не знаю! Я ничего не знаю. Абсолютно ничего. Из меня будто вынули душу. Ты понимаешь?! И моего сына мне не отдадут. Потому что я чокнутая лесбиянка, которая не имеет на него никаких прав! И если в суде пойдут на поводу у них… я умру, Ким. Я не представляю, как жить дальше. Без Сэнди… и без моего сынаюжюЯЧСБЯТ тсм» – мое лицо уткнулось в клавиатуру, а плечи уже привычно задергались. Справиться с рыданиями мне удалось лишь десять минут спустя. И я снова перечитала набранный текст. Действуя как сомнамбула, я исправила «у них» на «семьи Сэнди». Удалила «южюЯЧСБЯТ тсм» – невольную иллюстрацию собственной истерики. Приписала еще одну строчку: «И если в суде пойдут на поводу у семьи Сэнди, а ведь они биологические родственники Генри, они, а не я, я умру, Ким». Вновь перечитала, что получилось. А потом… потом я снова стерла написанное. Так и не поняв, что заставляло меня поступать так снова и снова.
После я сделала всего одну попытку еще раз сообщить Ким свою страшную новость.
Я написала: «Ким, сегодня погибла Сэнди. Женщина, с которой я жила. Моя жена. И ее родственники забрали нашего с ней сына, потому что они – его биологическая родня. Я, разумеется, буду отстаивать свои права, но не уверена, что у меня получится его вернуть. Моя жизнь рухнула. И я хочу умереть. С любовью, Керри».
И уже не перечитывая, я выделила левой кнопкой мышки напечатанные на мониторе строчки, подвела к ним курсор, нажала на правую кнопку мыши и без колебаний выбрала в выскочившем меню слово «удалить». После чего с грехом пополам я настучала привычный для нас с Ким текст. Ни о чем не задумываясь. Ничего не чувствуя. Словно исполнила супружеский долг с надоевшим за много лет супругом. Почему я поступила именно так? Я не знаю. Заниматься самоанализом на эту тему слишком больно даже сейчас…
Набрав полные легкие воздуха, я выдыхаю – медленно, маленькими порциями, как меня когда-то учили. Прием никогда не дает сбоев. Вот и сейчас – спокойно и уверенно я подвожу курсор мышки к письму Ким. Строчку «Без темы» сменяют восемь абзацев текста. Ровно восемь – мне не нужно смотреть дважды. Черт возьми, разве не у меня за плечами четыре года школы и практики?!
Четыре года… Боже… это какая же прорва времени… Четыре года! Четыре года – бесконечных писем, писем, писем…
Я пробегаю взглядом по письму. И уголки моих губ – сами собой – приподнимаются вверх. Я просто не могу не улыбаться, читая ее письма! Знаю, как глупо прозвучит то, что я сейчас скажу. Но и у электронных писем есть свой почерк! Именно почерк. Я даже не говорю о стиле… Само собой стиль: любимые словечки, обороты речи, пропуски букв или лишние знаки препинания – он есть у каждого человека, и его также трудно подделать, как подпись или почерк. Но сейчас я имею в виду другое. Письма Ким не только написаны особым, только ее, почерком и стилем, они имеют даже свой запах! Честное слово! Это невозможно объяснить… как, наверное, и не пережившим виртуальный роман людям поверить в подобные глупости. Но запах есть! Верьте или не верьте, но это правда. Как правда и то, что я чувствую – всей кожей, до мурашек! – каждую строчку, каждую запятую, посланные мне ею. И порой мне абсолютно неважен смысл послания… я настолько вжилась в них – в эти письма, в этот роман, в эту реальность, что достаточно просто вдыхать ее запах, ощущать подушечками пальцев тепло, которое, преодолев расстояния и время, долетело от нее ко мне…
«Четыре года», – все еще улыбаясь прочитанному, я повторяю свою мантру.
Четыре года… мысль такая привычная и совсем не пугающая.
Четыре года ожиданий и радости, ожиданий и радости, ожиданий и радости, а также вранья, вранья, вранья, вранья – вранья самой себе, любимой женщине, всем на свете…
И почему эта реальность, давно уже вышедшая за грани виртуального, подчинившая себе всю мою жизнь, не заканчивается? Почему я снова и снова нахожу в почтовом ящике ее письма? Почему?.. Ответ может быть один. Эти письма нужны не только мне. Они волнуют, радуют, тонизируют, согревают также и ее. Мою виртуально-реальную собеседницу. Ведь роман – это всегда нечто обоюдное, нечто, что не может происходить без участия второго человека…
«Ким…» – тихонечко, будто про себя, шепчу я, а мои пальцы продолжают любовно поглаживать бочок мышки – такой нежный и приятный на ощупь, словно ладошка ребенка. На моих губах блуждает улыбка. Я вспоминаю, какой невероятно нежной была кожа ее рук… ее аристократически красивых рук…
Время утекает так незаметно…
Сомнения, проблемы, волнения дня – весь этот ненужный груз сброшен с плеч и оставлен за дверью кабинета. Здесь ему не найдется места. Это моя обитель. И так покойно и расслабленно, как здесь и сейчас, перед моим монитором, с моей клавиатурой и блестящей пузатенькой мышкой, я не чувствую себя нигде и никогда… Я словно погружаюсь в теплые, ласковые волны ирреального, безграничного счастья…
Мои губы улыбаются. С них сами собой слетают слова: «Четыре года».
Моя мантра.
«Четыре года», – произносить их также естественно, как и дышать…
И чувство, что счастье – бесконечно, что ничто и никогда не закончится, обволакивает меня, убаюкивает… и я упускаю момент, когда мои пальцы подводят курсор к надписи «ответить» и нажимают на нее.
«Ким! – привычно начинаю я свой ответ. – Как ты, солнышко? Мне сегодня стало так тепло, когда я нашла твое письмо… Снова! Знаешь, иногда я перестаю верить, что письмо будет там, где ему положено быть)) В моем ящике:))) Я жду вечера только затем, чтобы, придя домой, закрыться в кабинете и прочитать то, что ты написала… Это уже не просто наваждение… у меня нет слов, чтобы придумать название ЭТОМУ! Но это так хорошо… Солнышко, это так невероятно хорошо!)) А ты помнишь, какой сегодня день? Знаю, что помнишь… С годовщиной тебя, котенок!»
Мои пальцы на мгновение замирают. Медленно я перечитываю написанный текст, уже понимая, что сейчас сделаю…
И, словно под гипнозом, я выделяю все, что уже успела написать, и, не оставив себе и секунды на размышления и сомнения, стираю – подчистую, дословно, все до последней запятой.
Я медленно выдыхаю. Пальцы ложатся на клавиши. И я уже знаю, что напишу.
Четыре года – слишком большой срок для виртуального романа. Даже для такого изумительно-волшебного романа. Ведь прилагательное «виртуальный» всегда будет доминировать над существительным «роман», как бы сильно нам ни хотелось обратного…
И сегодня, день в день нашей годовщины, я понимаю, что положу этому конец.
Отдавая себе отчет в том, что за эти годы я ни черта не узнала о не виртуальной жизни Ким и понятия не имею, живет ли она с кем-то, влюблена ли в кого-то живого, теплого и настоящего, я, тем не менее, позволяю себе написать: «Ким, Сэнди умерла 2 года назад. Давай встретимся?»
И перед тем как нажать на «ответить», я ставлю в конце последней фразы двоеточие и закрывающую круглую скобку, зная, что в какой бы своей реальности Ким не открыла бы мое письмо, до нее – сквозь время и расстояния – долетит моя улыбка.
К О Н Е Ц
