Воронка медленно начинает закрываться. Невыносимый всасывающий звук заполоняет собой все пространство, весь мир, всю вселенную… он снова и снова вгрызается в мозг, выжженным пепелищем оставляя за собой только одну мысль, одно единственное желание – разбить голову о стену. Все, чтобы больше никогда не слышать. Все, чтобы больше никогда не думать. Все, чтобы забыть. Все, чтобы никогда не узнать правду – воронки нет. И больше никогда не будет. Звук раздается только в его голове. Это просто сон. Только сон. Один из тысячи. И как только приходит понимание, темнота и звенящая тишина вязкой тяжестью обволакивают тело. Он пытается сдвинуться с места, он хочет убежать, но заранее знает, что любые попытки вырваться – бессмысленны. Сон не отпустит его. Он будет сниться снова, снова и снова – всегда. Где бы он ни был, что бы он ни делал, воронка начнет медленно закрываться, чавкающий звук сменит еще более нестерпимая тишина… а потом он закричит и проснется.

В этот момент Даг закричал. И проснулся.

Несколько кошмарных минут он, тяжело дыша, всматривался в полумрак спальни, постепенно приходя в себя. «Это сон. Просто сон. Только сон…» – собственный крик эхом отдавался в его голове, заглушая спасительные доводы рассудка. Даг знал, что кошмар повторится, как знал и то, что облечение, которое обычно приносит с собой пробуждение после плохого сна, не наступит. И дело было не столько в том, что реальность, встретившая его хмурым рассветом, воспринималась им не менее враждебной, чем только что пережитый кошмар. Самым ужасным было то, что, сколько бы времени ни прошло, насколько бы привычной ни выглядела окружающая его комната, он чувствовал себя чужим. Чужим в этой спальне, чужим в этом доме, чужим в этом городе. Чужим в этом мире. Его правда состояла в том, что мира, который он смог бы назвать своим, больше не было. И никогда не будет. Воронка закрылась. Финита ля комедия.

– Опять кошмар? – голос Кэрол заставил его вздрогнуть. Пробормотав нечто нечленораздельное, что могло трактоваться одновременно как «да», «нет» и «с добрым утром, любимая», Даг встретился взглядом с сонными глазами жены.

Ей потребовалось мгновение, чтобы считать с его лица исчерпывающую информацию.

– Воронка, – констатировала она и закрыла глаза.

– Прости, что разбудил… – выдавил из себя Даг, неприятно поразившись, насколько сипло и тонко прозвучал его голос. Словно его устами говорила маленькая охрипшая девочка. Девочка, которая смертельно напугана. «И очень несчастна», - добавил он про себя.

Протянув руку, Даг посмотрел на мерцающий зелеными цифрами циферблат будильника. Пять утра. Если подняться прямо сейчас, можно добраться до Мэдди раньше, чем та проснется и, вторя папочке, разбудит Кэрол. Только на этот раз окончательно.

Он уже собирался встать, когда его взгляд задержался на маленькой родинке на запястье жены. Даг попытался вспомнить, была ли она там раньше или появилась недавно, но не сумел. И ему пришлось до крови закусить нижнюю губу, потому что на этот раз он заорал бы так, что вместе с Кэрол проснулась бы не только Мэдди, но и половина города. Его упекли бы в сумасшедший дом, так как, начав кричать, Даг вряд ли нашел бы в себе силы замолчать, и тогда женщина, чьей единственной опорой был он и только он, осталась бы совсем одна. И что-то подсказывало ему, что в таком случае ей вряд ли удалось бы не повторить его судьбу. А начав кричать, она тоже не смогла бы остановиться. Потому что реальность, с которой им приходилось мириться, день за днем проживая один и тот же нескончаемый кошмар наяву, была невыносима. Коротко и ясно. И не сойти с ума помогало только одно – они были друг у друга. Они цеплялись друг за друга. Они спасали друг друга. Более того, спасала уже одна мысль о том, что они есть друг у друга. Но все эмоции, мысли и потребность быть вместе приходилось скрывать, заталкивать в себя настолько глубоко, как только возможно, затем лишь, чтобы жить в постоянном страхе выдать себя, обнаружить – жестом, случайным взглядом, одним нечаянно сорвавшимся с губ вздохом. Безумные девять месяцев притворства. Гребанные девять месяцев каждодневного вранья. Символическая цифра! Девять месяцев требуется женщине, чтобы подарить миру новую жизнь. Девять месяцев потребовалось им, чтобы до основания разрушить собственные личности, потерять самих себя и тем самым подарить миру двух новых людей… людей, которые не понимают, кем они стали, но которые знают, что прежними им не быть уже никогда.

Пальчики Кэрол дрогнули во сне, и Даг невольно залюбовался ею. Как годы назад, он все еще не мог поверить, что эта совершенная красота принадлежит ему, что до нее можно дотронуться в любой момент, поцеловать, вобрать в себя ее запах… такой родной… и такой отталкивающе чужой. Женщина, засыпающая каждый вечер в его объятиях, была не просто похожа на Кэрол. Она была Кэрол. Его дорогой, единственной, самой любимой Кэрол. И она же была посторонней, малознакомой женщиной, которую он впервые увидел девять месяцев назад. Она была женщиной, которую он любил. И она же была женщиной, полюбить которую он так и не смог. Эта двойственность убивала. Разрушала мозг. Лишала ощущения реальности. И в конечном итоге, превращала его в самого несчастного человека в мире. В этом гребанном непонятно каком мире, для которого он навсегда останется пришельцем.

И вид родинки – маленького черного пигментного пятнышка на запястье спящей рядом с ним женщины – ввергал в такие бездны отчаяния, о существовании которых страшно было даже подумать, не то, что представить… Эта родинка говорила об одном. Образ Кэрол, той Кэрол, которая много лет назад раз и навсегда завладела его сердцем, стирался из памяти. Он не знал, он не помнил – была ли на запястье его жены такая же родинка. Или женщина, чьи губы так призывно сексуально полуоткрылись во сне – точь-в-точь как приоткрывала во сне губы его жена – отличалась от его Кэрол не только привычками, жестами и чрезмерной болтливостью, но и чертовым пигментным пятнышком на запястье?!

Конечно, дело было не в родинке. Родинка (или ее отсутствие) сама по себе ничего не значила. Но с каждым прожитым днем Даг все более и более отчетливо сознавал, что пройдет еще одна неделя, еще один месяц, и образ этой женщины подменит собой и навсегда вытеснит образ Кэрол из его памяти. Он уже сейчас не мог вспомнить, как она смеялась, каким изящным и трогательным жестом отбрасывала падающие на лицо волосы. Но, всякий раз закрывая глаза и напрягая память, он видел перед собой смеющееся лицо этой, другой Кэрол. Всякий раз попытки вспомнить оканчивались неудачей. Он знал все о привычках женщины, с которой вынужденно прожил бок о бок последние девять месяцев. И он ни черта не мог рассказать о женщине, с которой был счастлив больше пяти лет. Эта Кэрол убивала его любимую день за днем, секунду за секундой. И больше всего на свете Даг мечтал о том, чтобы она раз и навсегда исчезла из его жизни. Лучше не иметь никакой Кэрол, чем ее идентичную копию. Потому что влюбиться в нее могла лишь идентичная копия его самого.

В соседней комнате заплакала Мэдди. Малышка, которая, как и ее мать, одним своим существованием привносила в его жизнь свою толику хаоса. Малышка, которая одновременно была и не могла быть его дочерью. Даг смежил веки и притворился спящим, когда призывы дочери достигли цели, и Кэрол, сбросив с себя одеяло, выбралась из постели. Украдкой он следил за ее заторможенными со сна движениями, любуясь совершенством изгибов фигуры жены, четко вырисовывающимися на фоне незашторенного окна. Мысль о том, как вечером они будут заниматься любовью, привычно будоражила пьянящей неизбежностью. И даже в этой мысли – простой и самой естественной мысли, какая только может возникнуть в голове мужчины – присутствовала осточертевшая двойственность. Он хотел свою жену. Он хотел заниматься с ней любовью. Но она не была его женой. И дотрагиваясь до этой чужой женщины, он ощущал брезгливость, все чаще граничащую с отвращением.

Когда Кэрол вышла из спальни, осторожно, чтобы не разбудить мужа, прикрыв за собой дверь, Даг остался в кровати, не меняя позы. Словно невидимый наблюдатель грозился разоблачить его притворство. Шаги Кэрол стихли в глубине дома. А через минуту затих и детский плач. Только тогда Даг позволил себе расслабиться. И хоть немного побыть собой. Он торопливо взглянул на будильник и соскочил с кровати. Единственный человек, который мог вернуть ему блаженное ощущение реальности, просыпался рано. А если ему повезет, муж этого человека еще спит. И, может быть, они договорятся о встрече. И тогда он сможет жить ее предвкушением, и в его жизни появится хоть какой-то смысл. Хоть какая-то цель. Хоть какой-то повод не выстрелить себе в голову из купленного два месяца назад пистолета. Даг не мог объяснить самому себе, почему он приобрел эту смертоносную игрушку, как не мог объяснить и то, почему никому не сказал о своей покупке. Хотя и в этом он тоже врал, на этот раз себе. Он прекрасно сознавал, чтó давало ему обладание оружием. Оно несло с собой чувство свободы. Чувство, в последнее время забытое и необходимое ему как воздух! С помощью пистолета он обретал возможность в любой момент покинуть сцену, был свободен в выборе – остаться или уйти. До того, как он начал наводить справки о покупке оружия, от него ничего не зависело. После – он стал хозяином положения. Пусть ощущение свободы было призрачным, а выход только один – в никуда, главное, что это ощущение просто было. Оно и возможность набрать телефонный номер не давали ему сойти с ума. Сегодня он предпочел телефон. В этом был его свободный выбор. Пускай во всем остальном от него ничего не зависело… до возвращения Кэрол хозяином ситуации был он. И только он.

Телефонная трубка оказалась неприятно холодной, а длинные гудки, казалось, будут вечно отдаваться в его голове. И как всегда, когда чувство безграничного одиночества возродило суицидальные мысли – его спасение, его единственный выход, ее голос в одно мгновение наполнил жизнь смыслом. Простое «алло» в телефонной трубке, и двойственность этого мира разлетается на тысячи осколков. «Алло» – и между двумя людьми протянулась ниточка, способная выдержать груз в тысячу тонн страхов, лжи, потерь и одиночества.

– Керри, я… мне нужно… я должен… мне надо тебя увидеть… – быстро заговорил он, торопясь объять необъятное – успеть закончить разговор до прихода жены и вложить в пару слов все отчаяние, всю надежду и всю любовь, что раздирали на части его душу. Но он услышал ее ответ. А затем он услышал короткие гудки.

Выронив трубку из ослабевших пальцев, Даг тяжело опустился на кровать и закрыл глаза. Он хотел, чтобы воронка вернулась. Любой, даже самый жуткий кошмар, был желаннее реальности. Реальности, сплошь сотканной из боли. Реальности, в которой не осталось места даже надежде на счастье…

Даг не открыл глаза, когда Кэрол вернулась в кровать. Видеть ее сейчас было равносильно самоубийству. Впрочем, само существование в этом мире и было медленным, самым извращенным самоубийством на свете. И никакой пистолет не мог помочь вырваться из этого ада. Он не мог оставить ее одну. Женщину, столь же несчастную и одинокую в своем собственном кошмаре наяву, как и он. Потому что для нее он был единственной ниточкой, связывающей ее с реальностью. Единственной причиной жить и не сойти с ума.

Ее муж так же не был ее мужем, как и его жена не была его женой. А ее сын был ребенком ее двойника, так же как и его Мэдди была дочерью другого Дага. Того Дага, который любил эту Кэрол, женщину, случайно или нарочно старающуюся отодвинуться от него как можно дальше, чтобы ненароком не коснуться его во сне. Эту Кэрол, которая часто, но всегда через силу смеялась и называла его «мой сладкий Дагги», чего женщина, которую он любил в другом мире и в другой жизни, не делала никогда. И эту Кэрол Даг ненавидел сейчас так сильно и такой лютой ненавистью, что начинал бояться самого себя. Раньше он и не подозревал, что в принципе способен на подобные чувства… да еще по отношению к Кэрол.

К какой угодно Кэрол.

Он стиснул зубы, чтобы не закричать. И продолжал притворяться спящим.

– Вы ошиблись номером, – сказала Керри и аккуратно вернула трубку на базу.

Лука окинул ее внимательным взглядом, не прекращая пережевывать пищу. Его челюсти двигались медленно и размеренно. Столь же медленно вилка опускалась в тарелку. Столь же медленно поднималась ко рту. Мерный стук ее зубчиков о фарфор действовал на Керри всегда одинаково – движения ее затормаживались, ноги становились ватными, а из головы вылетали все до единой мысли. Если бы ей сказали, что сидящий напротив нее человек в прошлом увлекался гипнозом, она вряд ли была бы удивлена.

– Почему ты не ешь? – рассматривая ее взглядом удава, в поле зрения которого попал аппетитный кролик, спросил Лука. Вилка медленно опустилась в тарелку. Зубчики стукнули о фарфор.

Керри вздрогнула, словно очнувшись, попыталась сказать, что предпочитает куда более поздние завтраки, но вместо этого поднялась и поставила перед собой тарелку с омлетом.

– Приятного аппетита, – произнес Лука. Вилка стукнулась о тарелку и начала плавно подниматься обратно ко рту. Челюсти мужчины вновь пришли в движение, тщательно пережевывая пищу.

– Спасибо, – пробормотала она, отчаянно надеясь, что ее не стошнит прямо в тарелку. И токсикоз был не причем, один вид сидящего напротив мужчины вызывал рвотные позывы. Боже, если бы он не был сторонником ежедневных совместных трапез, пытка под названием «семейная жизнь с самым красивым врачом приемного» могла сократиться на целых полчаса! Полчаса без его общества. Полчаса истинного рая!

Керри зажмурилась и заставила себя проглотить кусочек омлета. Пока она не съест все до последней крошки, он будет сидеть напротив и гипнотизировать ее взглядом. Зная это, Керри принялась торопливо запихивать в себя еду. Не чувствуя вкуса. Борясь с отвращением. Но предвкушая его скорый уход.

– Чай? – вежливо поинтересовался Лука, дождался ее кивка и, наконец, перестал сверлить ее глазами, переключив внимание на закипающий чайник. Керри облегченно выдохнула и на мгновение позволила себе расслабиться. Стрелка настенных часов медленно сдвинулась, нерешительно поколебалась, а затем нехотя переместилась на цифру «12». Шесть утра! Керри еле успела зажать рот рукой, чтобы не вскрикнуть от радости. Лука уходил на работу в шесть пятнадцать. И ни секундой позже.

– Пожалуйста, – он поставил перед ней чашку с дымящимся напитком.

– Спасибо, – поблагодарила она, усилием воли заставляя себя не подпрыгивать на месте от нетерпения. Через пять минут он поднимется с места, аккуратно вытрет губы салфеткой, отнесет посуду в посудомоечную машину, пригладит волосы, поблагодарит ее за вкусный завтрак, приставит стул к столу, улыбнется, кивнет и, не торопясь, выйдет из кухни.

– Какие планы на день? – спросил Лука, размешивая сахар. Два кусочка. Десять круговых движений в одну сторону. И десять круговых движений в другую. Ей не нужно было смотреть, чтобы знать. Ритуал не менялся девять последних месяцев. И что-то подсказывало ей, что он оставался неизменным гораздо дольше, чем девять последних лет жизни Луки.

– Лиззи обещала зайти… – ответила Керри, чтобы заполнить паузу. До окончания пытки осталось три с половиной минуты.

– А Кэрол? – вопрос поставил ее в тупик. Обычно все вопросы, которые Лука задавал ей за завтраком, сводились к набору ничего не значащих вежливых фраз.

– Мы редко видимся. Она все время отдает Мэдди. Ты же знаешь…

– Раньше вы больше времени проводили вместе, – глаза Луки, кажется, собрались просверлить две маленькие дырочки у нее на лбу. Керри сглотнула и задумалась над ответом.

– Раньше я не была беременна вторым ребенком. И мне разрешалось… – она бросила на мужа испуганный взгляд. Выражение его лица оставалось невозмутимым. – То есть раньше я тоже ходила на работу. Мы обе ходили…

– Но ты же водишь Уолтера гулять в парк? Почему бы вам не созвониться и не договориться о встрече?

– Зачем тебе это нужно? – спросила Керри прежде, чем сумела заставить себя замолчать.

– Я навещал свою крестницу в эту среду, – произнес Лука слегка удивленным голосом. Жена редко вступала в какие-либо дискуссии. Обычно она молча кивала и соглашалась. – Кэрол показалась мне немного одинокой. Ее муж постоянно в больнице.

– Ты тоже постоянно в больнице. Но ты никогда озабочивался проблемой моего одиночества, – сказала Керри и тут же пожалела об этом. Брови Луки сначала приподнялись, а затем сошлись на переносице. Ей не нужно было объяснять, что тяжелый взгляд и нахмуренные брови – плохой, очень плохой знак. Какого черта она вообще открыла рот?! Трудно было просто кивнуть?! Уже в это мгновение он выходил бы из кухни. – Я не слишком нравлюсь Дагу, – пробормотала она первое, что пришло в голову. И даже в такой мучительной ситуации произносить его имя вслух было настоящим облегчением. – Мне казалось, он не слишком поощрял нашу дружбу с его женой…

– А мне не показалось, что ты не нравишься Дагу, – поднявшись на ноги, Лука медленно обошел стол и вплотную приблизился к ее стулу. Чтобы не облиться еще горячим чаем, ей пришлось поставить чашку на стол. Руки дрожали как при внезапном обострении болезни Паркинсона. – Напротив. Мне казалось, что Даг буквально оживает в твоем присутствии.

Лука наклонился так, что его глаза оказались прямо напротив ее глаз. Он словно считывал информацию с ее зрачков. И Керри в ужасе ждала, что сейчас он задаст вопрос, знает ли она, кто является отцом ребенка, которого она ждет. А потом… о том, что случится потом, ей было страшно просто подумать.

– Если я опоздаю на работу, милая… – ровным голосом начал говорить Лука, и Керри невольно вскинула руки в защитном жесте.

– Я позвоню Кэрол! Я позвоню Кэрол! Лука! Я позвоню Кэрол, и мы сегодня же встретимся! – она не замечала, как ее голос, постепенно повышаясь, к концу последней фразы сорвался на крик.

Губы Луки начали кривиться в довольной улыбке. Она понятия не имела, что означала столь внезапная перемена, и если бы его тело буквально не прижимало ее к стулу, она бросилась бы к двери и бежала бы так далеко, насколько хватило сил. И никогда… никогда больше не возвращалась в эту квартиру, ставшую для нее настоящей тюремной камерой!

– Я рад, что ты решила позвонить Кэрол. Друзья должны поддерживать друг друга. Ты согласна? – его лицо по-прежнему находилось в паре миллиметров от ее лица, и Керри не смогла бы кивнуть, не столкнувшись с ним лбами. Каким-то образом ей удалось выдавить еле слышное «согласна». Боже! Какой же самоубийцей была женщина, которая согласилась выйти замуж за это чудовище?!

На несколько невыносимо томительных секунд Лука завис над нею, гипнотизируя ее взглядом. Керри искренне не понимала, как ей все еще удавалось сохранять рассудок, но кожей чувствовала, что грань, отделяющая ее от безумия, истончалась с каждым днем, прожитым под крышей этого дома.

– Люблю тебя, – наконец, произнес Лука, и его губы на мгновение прижались к ее щеке. Керри не вырвало от его прикосновения, чему она несказанно обрадовалась.

– Я… я тоже тебя люблю… – прошептала Керри, молясь, чтобы слово «уходи!!!», звенящее в ее голове, не сорвалось с губ.

Лука подмигнул ей, разогнулся, но… не сдвинулся с места. Теперь ей приходилось совершать над собой поистине титанические усилия, чтобы не закричать. Она не могла больше выносить его присутствие. Каждая клеточка ее тела, казалось, вопила от ужаса и отвращения. Все ее существо жаждало, чтобы он ушел.

– До вечера, – сказал он, и Керри едва не пустилась в пляс от радости. Он уходит! Господи, спасибо тебе! Он все-таки уходит! – Я позвоню тебе в три. Будь дома.

– Да. Да, конечно. Я буду ждать твоего звонка! – торопливо произнесла она, не в силах скрыть возбуждение в голосе. Разумеется, он понял его причину и не смог оставить столь вызывающую несдержанность безнаказанной. Протянув руку, он обхватил пальцами ее ладонь и легонько пожал. Прежде чем его пальцы сжались, она интуитивно почувствовала, что ее ожидает, и закусила губу, чтобы не застонать. Медленно-медленно пальцы Луки продолжали сжиматься, стискивая ее руку, словно в железных тисках, и Керри казалось, что она слышит, как под давлением хрустят косточки ее запястья, а затем он слегка разжал пальцы, наклонился к ее руке и нежно поцеловал в раскрытую ладошку.

«Очень трогательный жест! Галерка аплодирует! – Керри зажмурилась, чтобы он не прочитал ненависть в ее взгляде и, наконец, убрался из кухни и из ее жизни. Хотя бы на время. Хотя бы до вечера! – Иди к черту! Иди к черту!!! УБИРАЙСЯ УЖЕ ОТСЮДА К ТАКОЙ-ТО МАТЕРИ!!!!»

– Кажется, Уолтер проснулся, – вместо слов прощания произнес Лука, прежде чем уйти.

Когда через пять минут хлопнула входная дверь, Керри услышала приближающийся топоток детских ножек. Врезавшись с разбега в колени матери, Уолт счастливо рассмеялся.

– Доброе утро, мамочка, – старательно проговаривая каждое слово, произнес он и поднял вверх свою трогательную мордашку в ожидании поцелуя.

– Доброе утро, медвежонок, – ответила Керри, поцеловала пухлую щечку и, следуя только им двоим известному ритуалу, подхватила его на руки и закружила по кухне.

Случайно или нет, но их жизнь начиналась с хлопка закрывающейся за Лукой двери. И хотя Уолт обожал папочку, он никогда не выбегал из комнаты до его ухода. Исключение составляли выходные, когда Лука сам заходил в спальню сына, усаживал себе на плечи и, издавая громогласное лошадиное ржание, несколько раз обегал все комнаты, прежде чем доставить вопящего от восторга Уолта к столу. В такие моменты Керри с трудом удавалось сдерживать слезы. Ненавидеть мужчину, «бьющего копытом» посреди кухни и требующего на завтрак стог сена для хорошей лошадки, она не могла. Ненависть – ее единственная защита – словно мыльный пузырь, лопалась в одночасье. И Керри оказывалась один на один со своей потерей. И с осознанием ее необратимости. Как ни парадоксально, но ей проще было жить с чудовищем, порабощающим ее волю, чем с этим смеющимся счастливым человеком, заботливым и любящим отцом ее сына. Она хотела ненавидеть его. Ненависть была ей необходима как воздух. Потому что иначе… иначе слишком близко она оказывалась от любви. А любить его – те же глаза, те же волосы, те же губы, те же жесты, те же руки, которые могли быть такими ласковыми и нежными, но которые чаще и чаще причиняли боль, боль и ничего, кроме боли, – означало предать последнее, что у нее осталось. Воспоминания.

Она хотела, чтобы этот Лука ничем, кроме внешности, не походил на мужчину, который делал ее самой счастливой женщиной в мире… в том мире, куда попасть можно было только в снах и мечтах. И хотя иногда мысли о том, что было бы, если бы человек, чью жену ей приходилось изображать последние девять месяцев, оказался таким же добрым и любящим, каким был ее Лука, закрадывались ей в голову, она немедленно гнала их прочь. Эти мысли тоже были предательством. Потому что не могло быть второго Луки. Он был только один. Все остальные тысячи, сотни тысяч, миллионы мужчин с тем же именем, с той же внешностью в миллионах других миров – были лишь копиями. Двойниками. Хорошие ли, плохие – они не были тем человеком, которому она сказала «да» на вопрос: «ты выйдешь за меня замуж?». И пусть ей не повезло, что из миллиона вариаций ей попалась «плохая копия», именно с ним – так мало похожим на ее мужа человеком – ей было проще сберечь воспоминания, самое дорогое, что осталось в ее жизни. Даг говорил, что двойник Кэрол с каждым днем по капле вытесняет из его памяти образ той Кэрол, которую они знали и любили. Керри видела его отчаяние и молилась, чтобы подобное не случилось и с ней. Лишиться воспоминаний означало потерять Луку еще раз. А пережить потерю снова она бы не смогла. Поэтому она не давала себе даже в те редкие мгновения, когда сердце рвалось из груди от любви и счастья, забыть о том, что перед ней другой человек, не ее муж, не ее любимый мужчина. Чужой. Посторонний. Плохой. Злой. И она молча стояла и смотрела – сторонняя наблюдательница чужого счастья, пока Лука не встречался с ней взглядом. Тогда улыбка медленно сползала с его лица. Он сажал сына на его стульчик и садился с ним рядом. А она подавала им завтрак. Улыбаясь, но оставаясь чужой и холодной.

Поначалу ей бывало жаль его, потому что он тоже имел право на счастье с той женщиной, которую выбрал себе в жены и которая подарила ему сына. Кто знает, каким он бывал с ней и какой с ним бывала она, ведь Керри ничегошеньки не могла сказать о своем двойнике, кроме того, что та была на нее похожа, но, скорее всего, исключительно внешне. Но уже очень скоро жалость начала сходить на нет, а потом и вовсе исчезла. Уж слишком его обращение с ней напоминало отношения надзирателя с заключенной, уж слишком супружеский секс стал походить на регулярные изнасилования, уж слишком далеко зашла она в своей ненависти. И когда недавно на прогулке Уолт прибежал к ней, сжимая в руках баночку, в которую его старший приятель посадил двух жуков с целью посмотреть – сколько мертвых жуков в результате окажется в банке, Керри не смогла сдержать дрожь. Именно это произошло с ее жизнью. Кто-то с извращенным чувством юмора посадил их с Лукой в стеклянную банку, а теперь заглядывал в нее, в надежде обнаружить хотя бы одного «дохлого жука», а лучше всего – с откушенной головой. И в их случае в роли жертвы мог выступить только один «жук» – она. Потому что противопоставить что-то его силе и его власти над ней она не могла. Все, что было в ее силах, – это продолжать тянуть время, играя по его правилам. И стараясь как можно реже вызывать раздражение мужа. Лишь дважды она видела, насколько далеко он был способен зайти в своей ярости, и четко понимала, что третий случай может стать для нее фатальным.

– Медвежонку нужен мед, – с хитрым выражением лица сказал Уолт и потянулся к ней ручонками, требуя, чтобы его посадили на стульчик.

– Посмотрим, не осталось ли в горшочке немножко меда, – улыбнулась в ответ Керри и, отбросив лишние мысли, усадила сына за стол. Начинался еще один длинный день в мире, который, в отличие от предыдущего, не спешил становиться родным. Однако мысль о том, что до вечера Лука отметится в ее жизни только одним телефонным звонком, приятно согревала, и, к своему удивлению, Керри поймала себя на подзабытой уже привычке: накладывая завтрак в тарелку Уолта, она весело напевала любимую сыном детскую песенку. Обрадованный мальчик захлопал в ладоши, и уже через минуту, чудовищно фальшивя, но невероятно довольные друг другом, они распевали на всю кухню о дружбе прожорливого медвежонка и маленького трусливого поросенка.

Иногда и в этом мире можно было почувствовать себя как дома, но обязательно какая-нибудь мелочь отравляла момент своей неправильностью. Керри до сих пор не могла примириться с фактом, что в этой реальности зверюшек звали не Вини Пух и Пятачок.

Стряхивая с волос капли дождя, Даг улыбался и здоровался с проходящими мимо коллегами, когда спиной почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Это неприятное чувство становилось привычным, что не могло не пугать.

– Лука, – Даг обернулся и через силу улыбнулся. – Как поживает мой крестник?

– Замечательно, Даг. Растет, – медленно проговорил Лука. И, к ужасу Дага, остался на месте. Им не о чем было разговаривать, но Лука, кажется, имел на этот счет другое мнение. Не мигая, он продолжал сверлить взглядом переносицу Дага, и тот в который раз подумал, насколько повезло ему с Кэрол. И в какое же дерьмо вляпалась Керри! По-честному, он не представлял, откуда черпала силы эта миниатюрная женщина, изо дня в день вынужденная выносить присутствие доктора Ковача. В отличие от Луки из их мира, этот Ковач, мягко говоря, оказался малоприятным парнем.

– Эээ… Кэрол передает тебе привет, – соврал Даг, чтобы что-то сказать. И попытаться найти повод, чтобы уйти.

– И ты передай ей привет от меня, – сказал Лука и вдруг улыбнулся такой знакомой, но напрочь позабытой, обаятельной улыбкой мужа Керри. Даг вспомнил, как впервые увидел их вместе, немного смущенных, но невероятно трогательных в попытках скрыть очевидную всем и каждому заинтересованность друг другом. Они помогали маленькому мальчику справиться с приступом эпилепсии. Керри занималась ребенком, а Лука проникновенным голосом задавал перепуганной матери мальчика вопрос за вопросом, тем самым исподволь приводя ее в чувство и утешая. Дага вызвали для консультации, но он долго не мог заставить себя подойти к ним, боясь разрушить гармонию момента. И когда месяц спустя, отчаянно краснея, Керри показала им обручальное колечко, подаренное Лукой, Даг оказался единственным из их компании, кто не был удивлен этой новостью. С одной стороны, было непривычно видеть Керри такой счастливой, а с другой, он был искренне рад за нее. После всего, что они пережили, каждый из них заслуживал немного везения. Если бы только они знали, как быстро это везение исчерпается и какой нескончаемо черной полосой оно сменится…

– А как… как Керри? – Даг не смог справиться с искушением произнести вслух запретное имя и… тут же пожалел о своем вопросе. Глаза Луки опасно сузились, а очаровательная улыбка в один миг обернулась злобным оскалом. «Он что-то подозревает?! Или ему что-то известно?..» – подумал Даг, в тысячный раз обещая себе, что при первой же возможности вырвет Керри из лап этого ублюдка. И в тысячный раз подавляя желание в кровь разбить его ненавистную физиономию.

Когда впервые, раздевая ее, он обнаружил на предплечье Керри здоровенный синяк, Даг поверил, что она просто ударилась. Ее голос звучал непринужденно и уверенно, и только месяцы спустя он научился читать ее интонации. Непринужденно и уверенно – откровенная ложь. Спокойно и безучастно – откровенная ложь и крик о помощи. Но не меньше, чем голос, ее выдавало собственное тело. Во второй раз Даг, столкнувшись с результатом несдержанности здешнего Ковача, еще мог заставить себя принять версию Керри, которая убедительно, а, самое главное, искренне уверяла его, что беспокоиться абсолютно не о чем. Но в третий раз… при всем желании, а, видит бог, он очень хотел поверить ее словам, закрыть глаза на факты не получалось.

Его первым естественным желанием было пойти и набить морду Ковачу, но… Керри была права, все, чего бы он этим добился, – перекрыл бы им все пути к дальнейшему выживанию. Реальность, к которой они вынуждены были приспособиться, требовала от них одного: лжи и бесконечной гибкости. Ничто в этом мире – пусть недопустимое и даже преступное в их собственном – не должно было вызывать неправильных действий или эмоций. Они оба прошли неплохую школу, путешествуя по мирам. Даг до сих пор помнил свое первое столкновение с реальностью, которую невозможно было исправить. Вид избиваемой на площади Сьюзан Льюис, виновной потому лишь, что господь создал ее блондинкой, навсегда запечатлелся в его памяти. Да, после он попытался помочь двойнику своей коллеги, и у них даже получилось это сделать, но… если бы в том мире было принято после избиения отрубать провинившейся рабыне голову или сжигать ее на костре, все, что Даг смог бы сделать – это стоять и смотреть. От него зависели жизни его друзей и возлюбленной. Ими он рисковать не мог. А Сьюзан Льюис… у нее была своя жизнь и своя судьба. Они даже не были с ней знакомы. И как бы отвратительно он себя ни чувствовал, ему пришлось бы отойти в сторону, не мешая осуществлению жутких законов ее омерзительного мира.

Но Керри не была двойником его коллеги. Здесь, в этой чужой им обоим реальности, она стала главным человеком в его жизни. И отойти сторону, стоять и смотреть, как двойник Луки Ковача из их мира избивает его любимую женщину, казалось практически невозможным. Но Даг смог. Подавил желание, справился с эмоциями – ради нее, ради них обоих. Потому что защитить Керри можно было только одним способом – подставив ее под удар, в прямом и в переносном смысле этого слова. Чтобы выжить, требовалось жертвовать столь многим: желаниями, чувствами, убеждениями, принципами – ежедневно, ежечасно, ежеминутно… и с этим в конечном итоге можно было смириться. А вот с чем примириться было невозможно ни при каких условиях – когда в жертву приносился самый близкий человек, а вся возможная помощь ему могла состоять лишь в том, чтобы отойти в сторону.

– Керри в полном порядке, – произнес, наконец, Ковач. Его голос звучал спокойно и дружелюбно, но Даг явственно почувствовал в нем угрозу. Враждебность Луки не могла возникнуть из ниоткуда, а Даг мог поклясться, что еще месяц назад ее не было и в помине. Напрашивался единственный вывод – их тайну раскрыли. Поверить в путешествия между мирами, не увидев их – или хотя бы раскрывающуюся воронку – своими глазами, такой человек, как Ковач, вряд ли сумел бы. А поверить в роман своей жены с крестным отцом их сына, пусть и не поймав их с поличным, Лука смог бы с легкостью. Тем более, Керри дала ему предостаточно поводов усомниться в своей любви к нему… точнее убедиться в ее отсутствии. За много лет сначала вражды, затем дружбы Даг хорошо изучил Керри. Она могла быть хорошей актрисой, обладала дипломатическими способностями, но… скрывать неприязнь к человеку она не умела. Еще до того, как их собственные отношения с Керри перестали быть просто теплыми и дружескими, Даг много раз представлял их с Ковачем в супружеской постели. И меньше всего ему хотелось бы оказаться на месте Луки. Вполне логично было бы предположить, что Керри из этого мира любила своего мужа, и Лука просто не мог не заметить внезапных и ничем не оправданных перемен. Несколько раз Керри пыталась рассказать о том, что происходило в их спальне, но всегда сбивалась и начинала плакать.

– Нам надо как-нибудь встретиться. Вчетвером. Без детей. Как считаешь? – сказал Даг, внимательно следя за реакцией Луки. Губы Ковача дрогнули лишь однажды – на слове «вчетвером».

– Я передам жене твое предложение. Уверен, она будет рада увидеть тебя, – Лука выдержал паузу, расставившую точки над «i», – и Кэрол.

Даг сумел улыбнуться и даже выдавить непринужденное: «Увидимся». На ватных ногах он дошел до ординаторской и, упав в кресло, немигающим взглядом уставился на телефон. Он должен был предупредить Керри. Что-то нужно было решать, и срочно. Если в их мире для Луки Ковача превыше всего было счастье любимой женщины, у Ковача этого мира явно были другие приоритеты. Даг поежился, вспомнив глаза Луки, пронизывающие насквозь, будто рентгеном. Нет, такой человек не простит измену. И один господь знает, как далеко он способен зайти в мести неверной жене и ее любовнику. Впрочем, о себе Даг беспокоился меньше всего. Но Керри была так уязвима! И сейчас особенно… черт, ну как могло получиться, что их и без того безвыходное положение усугубила еще эта треклятая беременность?!

Он уже протянул руку к телефону, но в последнюю секунду отдернул ее, словно побоявшись обжечься, и решительно встал. Все, что он собирался сказать Керри, было не телефонным разговором. А самое главное… он просто хотел ее увидеть. И если им повезет, он даже сможет взять ее за руку.

Выйдя из ординаторской, Даг отправился на поиски Картера, чтобы попросить подменить его на пару часов. Эх… если бы они с Лукой работали в разных больницах, насколько проще была бы его жизнь!

Керри сидела напротив Элизабет, которая обучала ее вязать крючком. Часы показывали начало одиннадцатого, время, когда в их мире принято было работать, но никак не наносить визиты вежливости.

– Вот, смотри, а сейчас мы сделаем петельку, – приговаривала Элизабет – с привычным английским акцентом, но с воркующими интонациями, настолько несвойственными ее лучшей подруге, что Керри испытывала непреодолимое желание придушить рыжеволосую гостью всякий раз, как та открывала рот. Впрочем, молчащая Элизабет также являла собой зрелище не для слабонервных.

– Мама! Смотри! Леди в шапочке! – время от времени выныривал из-под стола Уолт, где развлекался с маленькой собачкой неизвестной Керри породы, которую Элизабет таскала с собой везде и всегда.

– Прелестно! – восторгалась Керри, продолжая следить стекленеющими глазами за усыпляющими движениями пальцев Лиззи. Часы медленно тикали.

– А вот эту петельку мы подденем снизу, – счастливо улыбалась Элизабет.

– Очаровательно, – восхищалась Керри. Стрелка часов перемещалась к очередной цифре, укорачивая пытку вязания крючком еще на минуту.

Сколько Керри помнила себя в этом мире, Элизабет оставалась единственным человеком из их компании, с кем ей не было страшно оставаться наедине. Только невыносимо скучно. Кэрол этого мира казалась недалекой женщиной, всегда улыбалась и старалась быть милой, но Керри безотчетно напрягалась в ее присутствии, боясь выдать себя нечаянным жестом или словом. А Картер… о нем она просто отказывалась думать. Тот Джон, к которому она была трепетно привязана, остался в мире, куда больше не было возврата, тогда как его двойник… его двойник мог разоблачить их с Дагом в один момент. И Керри делала все, чтобы при каждой ее встрече с Картером присутствовало как можно больше людей.

– Посмотри, какая красивая вещица у нас получается! – подала голос Элизабет, и Керри вымученно улыбнулась в ответ, невольно задержав взгляд на похожем на большой воздушный шар животе своей гостьи.

Все было не так. Все было неправильно. В их мире Элизабет не была беременна. Они с Марком только-только начали встречаться, тогда как здешние Марк и Элизабет успели не только пожениться, купить дом и завести собаку, но и заделать близняшек, которые должны были появиться на свет уже в этом месяце. И хотя Керри допускала мысль о том, что Элизабет из их мира просто не успела сообщить им радостную новость до того, как произошла катастрофа с воронкой, общей картины это не меняло. Все было, есть и будет – не так и неправильно.

Эта женщина ей не нравилась. И ее муж так же не вызывал ни единой положительной эмоции. Они были скучны, до омерзения оптимистичны, педантичны и невероятно назойливы. А самое ужасное, не имели ничего общего с Элизабет и Марком. У них просто была такая же внешность и те же имена, чем и исчерпывалось сходство между ними и ее друзьями. Керри помнила, как чуть меньше девяти месяцев назад, в той другой жизни, с Марком стало твориться что-то неладное. Он сильно похудел, несколько раз терял сознание на работе, и на следующий день после их с Дагом последней смены Марку должны были сделать томограмму головного мозга. Они до последнего старались скрыть от Элизабет серьезность положения, и на общем собрании друзей было решено приложить все усилия, чтобы хотя бы на время увезти ее из страны. Луке и Керри удалось уговорить ее стать их гидом по родной Элизабет Англии; и те двенадцать дней, которые они посвятили изучению достопримечательностей Старого света, оставшиеся дома друзья убеждали Марка согласиться пройти обследование.

Марк этого мира никакого обследования не проходил и отлично себя чувствовал, но, встречаясь с ним или с Элизабет, Керри не могла не думать о том, что произошло с их Марком. Если подозрения на онкологию оказались верны, а их Элизабет забеременела так же, как и Элизабет в этом мире… Нет, думать о том, о чем никогда не узнаешь наверняка, было бессмысленным и плохо сказывающемся на психике занятием. В любом случае, Керри знала, что в их мире Картер, Кэрол и Лука никогда не оставили бы в беде ни Элизабет, ни Марка. А вот в их двойниках из этого мира Керри не была так уверена. Да, внешне все они были дружны. И, да, перемещения между мирами не могли не сблизить их пятерку, но… случись что с Марком здесь и сейчас, вряд ли Кэрол и Картер бросили бы все свои дела, чтобы оказать ему помощь. Все они жили сами по себе, обособленно, что впрочем, сослужило им с Дагом неплохую службу: ассимилироваться в тесной по-настоящему дружеской компании – дело заранее обреченное на неудачу.

– Мамочка! – сияющая мордашка Уолта вновь высунулась из-под скатерти. – Леди поцеловала меня в щеку!

Керри смотрела в лучащиеся счастьем глаза сына и старалась не думать о том, кто в этот момент улыбается ее мальчику? Они с Дагом поклялись друг другу не возвращаться больше к этой теме, потому что мысли о жизни навсегда потерянных близких сводили с ума. Коротко и ясно. Могло ли так получиться, что их двойников забросило в их мир так же, как их с Дагом выбросило в этот? И что будет, если в полночь они обнимутся с здешними Кэрол, Картером и Элизабет? Сможет ли появиться воронка? И дверь в какой мир она откроет?

Керри тряхнула головой. Даг был абсолютно прав. На эти вопросы не могло быть ответов. Они лишь провоцировали на следующие вопросы. Вопросы, гипотезы, ничем не обоснованные надежды… которые вдребезги разбивались об одно единственное слово: «необратимость». Они никогда не смогут вернуться в тот мир, который покинули, по одной причине. Тот мир не был их родным миром. Он мог быть в тысячу раз лучше, ведь каждый из них сумел найти в нем свое счастье, но… факт оставался фактом: воронка открылась потому, что их путешествие окончилось не там, где началось. Слишком рано завершили они свой путь домой.

Керри внезапно стало холодно. Она вспомнила, как от ужаса подогнулись ее колени, когда воронка задребезжала, заполонив ординаторскую нестерпимо ярким светом. Вспомнила, как еле слышно вскрикнула Кэрол. И вспомнила самое страшное – свое падение. И руку Дага, вцепившуюся в нее, когда он бросился ей на помощь. А еще – огромные, в пол-лица глаза Картера. И его пальцы, проскользнувшие по ткани ее халата, в неуклюжей попытке остановить ее падение.

Затем были свет и гудение воронки. А потом она упала на пол ординаторской. И воронка закрылась.

Ее подняли чьи-то руки, ощупывали, обнимали. Даг потирал ушибленное колено. Все облегченно смеялись и переглядывались. Да, воронка открылась, да, этот мир оказался не их миром, но настоящей катастрофы не произошло. Они по-прежнему были вместе. А этот мир был ничуть не хуже дома, к которому они так долго стремились; и все, что им нужно было делать, не прикасаться друг к другу ночами.

И лишь пару часов спустя, когда они с Элизабет пили кофе в Док Магу, та рассказала, как они испугались, когда Даг и Керри исчезли в воронке. Только тогда части мозаики встали на свои места. Они упали не на пол. Сначала они упали в воронку. «Но Рогон говорил, что путешествовать в воронке мы можем только в полном составе, - пытаясь успокоить ее, говорила Элизабет. – Наверное, поэтому вас с Дагом и выкинуло обратно». «Ты хотела сказать, Дакон?» – переспросила Керри, и впервые ей стало по-настоящему страшно. «Да какая, к чертям, разница? – счастливо засмеялась Элизабет и перегнулась через стол, чтобы обнять подругу. – Главное, что вас выкинуло и вы с нами!»

А потом Керри поговорила с Картером. И ей срочно потребовалось разыскать Дага.

– Мамочка! Леди хочет печеньку! – Уолт прервал тяжелые воспоминания Керри и протянул собачку к ее лицу. Странное животное тявкнуло и лизнуло ее в щеку. Керри благодарно улыбнулась и поднялась на ноги. Вспоминать самый страшный момент в своей жизни, когда она сообщала Дагу плохие новости, ей не хотелось. Как не хотелось смотреть на вяжущую крючком Элизабет.

В их мире, даже будучи глубоко беременной, Элизабет не оставила бы работу. В их мире она была переполнена энергией, с ней всегда было интересно… и как же Керри соскучилась по ее смеху! Сидящая напротив нее женщина смеялась иначе. Как и все, что она делала, ее смех навевал скуку и вызывал зевоту. Поэтому Керри с радостью ухватилась за подвернувшуюся возможность хотя бы ненадолго сбежать.

– Ну что ж, Леди, пойдем на кухню. Я постараюсь отыскать подходящую для вас печеньку, – сказала она, пропуская вперед сына с весело скачущей у его ног собачкой.

Элизабет улыбнулась и продолжила вязание.

Даг медленно брел по парку, вглядываясь в фигуры гуляющих с детьми женщин. Конец августа выдался на редкость холодным, и он зябко кутался в не по сезону теплую куртку.

Картер как всегда с легкостью согласился прикрыть его отсутствие перед начальством. И даже заговорчески подмигнул ему. Насколько Даг успел изучить его, Картер из этого мира не чурался кратковременных связей с любой мало-мальски привлекательной женщиной. И в отличие от их Джона, не терзался угрызениями совести, изменяя молоденькой супруге. Даг понимал, что, из раза в раз вызываясь ему в помощники, Картер не сомневался, что покрывает очередную интрижку приятеля. И хотя в целом Картер был прав, и Даг действительно прибегал к его помощи, чтобы встретиться с любовницей, он не мог справиться с презрением, которое вызывали в нем сам парень и его образ жизни. Их Картер был совсем другим человеком, и все чаще Даг ловил себя на мысли о том, что скучает по нему сильнее, чем по собственной жене.

Они попали в переплет впятером. Двое мужчин и три женщины. Даг и Кэрол были парой, он безумно любил ее, но… иногда ему так хотелось посидеть вдвоем с другом, пропустить по стаканчику пива, поговорить на чисто мужские темы – все то, что при всем желании не могла дать любимая женщина. Они с Картером сблизились за время их путешествия, а после – их дружба, прошедшая испытание временем, крепла с каждым прожитым днем. Никто не понимал его так хорошо, как Картер. Даже Кэрол. И потеря друга была для него поистине невосполнима.

Кроме того, Картер из этого мира стал для них символом катастрофы. Именно он заставил их с Керри осознать и принять факт, с которым невозможно было смириться. Их выбросило в другую реальность. Только их двоих. И по чистой случайности они оказались в мире, предельно схожим с тем, откуда они пришли. Здесь Даг был так же женат на Кэрол, и их дочка должна была родиться через месяц – так же, как и в их мире. Керри была замужем за Лукой, их сын так же носил имя Уолтер, а Даг и Кэрол были его крестными. Элизабет встречалась с Марком (только потом они выяснили, что те поженились три месяца назад), а Картер собирался жениться на своей бывшей пациентке. А самое главное, то, что в конечном итоге спасло их обоих: эти люди так же, как и они, прошли через путешествия по параллельным мирам – в том же составе и с тем же нулевым результатом. Они тоже не сумели вернуться домой. И хотя многое было неправильным, и закрывать глаза на различия этого мира с их миром становилось все труднее с каждой минутой, окончательно понять, что случилось непоправимое, их заставил именно Картер.

Даг помнил стеклянные глаза Керри, когда она молча потянула его за рукав, увлекая в пустую палату. И помнил ее слова. «У нее был роман с Картером. Все кончено», – сказала она и, прислонившись к стене, медленно сползла по ней на пол. А дальше… дальше были его вопросы и ее истерика. Его разбитая о стену ладонь, которой он зажимал ей рот, чтобы на крики не сбежались люди. Разлетевшиеся по палате пуговицы от ее халата, когда она вырывалась из его рук. И бесконечные «нет!!!» и «почему???», пульсирующие в голове. А после – ни одной мысли. Ни одного решения. Никаких планов. Только бесконечный ужас и бесконечное отчаяние.

Даг тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Он пришел в парк для того, чтобы найти Керри, и если ее распорядок дня не поменялся, с минуты на минуту они с Уолтом будут здесь. А он так и не придумал, чтó и какими словами ей скажет. «Прости, детка, очередные плохие новости», или нет: «очередные супер-плохие новости» – какие еще слова можно подобрать, чтобы сообщить, что их жизнь пошла крахом? Снова…

Даг дошел до второго выхода из парка и повернул назад. Он уже начинал беспокоиться, что что-то случилось – Ковач запретил ей выходить из дома; Уолт заболел; они перестали ходить в этот парк… – когда, наконец, увидел впереди знакомый силуэт.

Она шла, полностью погруженная в свои мысли, глядя себе под ноги, и лишь иногда вскидывала голову, чтобы убедиться, что Уолт по-прежнему находится в поле ее зрения.

Даг остановился, ожидая ее приближения. Его сердце учащенно билось. Интересно, Керри всегда выглядела такой трогательно хрупкой и такой ошеломляюще красивой? Что-то подсказывало, что мало что изменилось с момента, как они очутились в другой реальности. Но тогда почему он не замечал этого раньше? Или замечал, но не отдавал себе отчета? Потому что слишком легко они сошлись, будто их близость была закономерным продолжением дружбы, самым естественным и самым правильным решением из всех, что им приходилось принимать в этом мире. Однажды это просто случилось – он поцеловал ее, а она ответила на его поцелуй. Не было притирок друг к другу, не было лишних вопросов, не было биения себя в грудь и угрызений совести. Они перешли на новый этап. Без криков, слез и нервов. И уже через пару недель он впервые сказал: «Я люблю тебя», а она ответила: «Я тоже». Может быть, в их жизни и без того было достаточно драм, чтобы усугублять положение еще одной надуманной проблемой? А может быть, они на самом деле подходили друг другу. И только в кризисной ситуации осознали эту очевидную истину. Даг помнил, что точно так же – незаметно и легко – они перестали враждовать и стали друзьями. Так что вряд ли их роман можно было объяснить только тем, что они вдвоем упали в воронку и оказались отрезанными от всех, кого они знали и любили. И даже тем, что они целиком и полностью зависели друг от друга.

Даг сомневался, что если бы на месте Керри оказалась Элизабет, он через месяц жизни в новой реальности клялся бы ей в вечной любви. И не потому, что Элизабет не была привлекательной женщиной. И уж, конечно, не потому, что она не была его подругой. Просто Элизабет была другой – более сильной, независимой, уравновешенной и прагматичной. Даг невольно улыбнулся при этой мысли. Если бы он посвятил Керри в свои рассуждения, то наверняка схлопотал бы хорошую затрещину. Все те качества, что он перечислил по отношению к Элизабет, Керри искренне считала своими главными достоинствами. И она понятия не имела, какой беззащитной она выглядела в его глазах, и насколько трогательно-смешными были ее порывы доказать всем и каждому, что на самом деле она в тысячу раз сильнее, чем кажется. Так было в их прошлое путешествие. И ничего не изменилось сейчас. Она так же хотела самостоятельно принимать все решения, она так же встречала в штыки его попытки оказать ей помощь, она так же отказывалась признавать свою слабость. Но его реакция на ее слова и поступки стала другой. То, что раньше бесило и заставляло спорить – до хрипоты и изнеможения, сейчас вызывало улыбку умиления. Он не хотел, чтобы она менялась. Ему не нужна была ее покорность, чего, по всей видимости, требовал от нее Ковач. И хотя их роман начался в плохое для обоих время, и он чаще, чем когда-либо, видел ее в слезах, ранимую и уязвимую, он полюбил ее не за временную слабость. Они были знакомы целую вечность, и он хорошо знал, какие его слова и поступки могли спровоцировать ее ярость, и что нужно сделать, чтобы заставить ее рассмеяться. И, тем не менее, Керри не переставала его удивлять. Даг сбился со счета, как часто ее слова и поступки ставили его в тупик. Она была разной. Всегда. И лучше всего ее могли охарактеризовать два слова: «противоречивая» и «непредсказуемая». Он любил ее – плачущую и смеющуюся, яростно доказывающую свою правоту и молчаливо признающую поражение, нервную и сохраняющую ледяное спокойствие, слабую и невероятно сильную. Так что вряд ли его любовь была порождением исключительно внешних факторов: критической ситуации, вынужденной обособленности от семьи и друзей и сводящим с ума одиночеством. Даг много раз анализировал ситуацию и в конечном итоге пришел к выводу, что их роман мог начаться когда угодно, и внутренне они были к нему готовы. А все, что требовалось, – создать подходящие условия и слегка подтолкнуть их навстречу друг к другу.

Керри медленно приближалась. Проклюнувшееся после дождя солнышко медными сполохами вспыхивало в ее волосах. И Даг невольно залюбовался представшей перед ним очаровательной картинкой. Он не признался бы Керри даже под пытками, но ему нравился негласный запрет на ношение брюк для женщин в Америке этого мира. Судя по фильмам и передачам, в Европе были менее консервативные порядки и законы, но здесь, в Штатах, женщины, обладающие согласно Конституции равными правами с мужчинами, отнюдь не стремились занимать ответственные посты или заниматься политикой. Их устраивали роли жен и матерей, и в той же больнице, где работали Даг и Керри, женщин-врачей было в разы меньше, чем женщин-медсестер. И отнюдь не потому, что женщины имели меньше возможностей, просто в этом обществе для представительниц слабого пола куда престижнее было заполучить богатого мужа, нежели обрести профессию и высокооплачиваемую должность.

Даг понимал, почему и насколько Керри не нравилось устройство этого мира, но он не мог не испытывать благодарности за все те симпатичные и изящные вещицы, что она вынуждена была здесь носить. Платьица, юбочки, декольте, оборочки, кружева – все то, чего никогда не появилось бы в гардеробе Керри, будь на то ее воля, смотрелись на ней просто очаровательно! Даг попытался вспомнить, какой она была в их мире до своей первой беременности и до того, как Ковач настоял на операции на бедре. Вечные брюки, футболки, свободные рубашки с надетым поверх белым халатом, и неизменный костыль, зажатый в руке, словно оружие. Он ничего не имел против доктора Уивер из их мира, но Керри, бредущая по аллее парка в элегантном плащике нежно-салатового цвета, с которым так гармонировали распущенные по плечам волосы, вызывала в нем куда больше эмоций.

Даг опустил глаза вниз, на небрежно затянутую пояском талию Керри. Если бы на прошлой неделе, когда им удалось почти на целый час встретиться в доме Ковача, он не дотрагивался до ее округлившегося животика, то никогда не поверил бы в то, что беременность – не плод ее разгулявшейся фантазии. Он нахмурился, вспоминая выражение ее лица, когда она сообщала ему очередную плохую новость. Тысячу раз она повторила, что это не может быть правдой. И в тысячный раз отрицательно качала головой, когда он с надеждой вглядывался в ее лицо.

«Мы же предохранялись! Я ни разу не забыла об этих чертовых таблетках! В конце концов, мне уже за сорок! Я не могу быть беременной! Не могу! Не могу! Не могу! Только не сейчас… только не с ним… – захлебываясь, повторяла она и к концу последней фразы перешла на свистящий шепот. А потом она подняла на него заплаканные глаза. И он прочитал в ее лице отчаяние и решимость. – Я не стану рожать. Это может быть его ребенок. А я не намерена рожать ему детей. Ты должен найти врача. Я не смогу сделать легальный аборт. Если Лука узнает, а он непременно узнает о том, что я сделала, он меня убьет. И это не оборот речи. Я знаю, на что он способен».

Даг смотрел на нее и не знал, как реагировать на ее слова. Ребенок мог быть его сыном или дочерью, а Керри не была случайной женщиной в его жизни. Он не хотел искать для нее врача, и в какой уже раз он предложил ей уехать. И в какой уже раз увидел ее затравленный взгляд.

Она не могла бросить сына, у них не было денег, и законы этого мира работали против них. Все это они обсуждали – не раз и не два, и он знал, что она права. Новость о ребенке была катастрофой, Даг понимал, что беременность сделает невозможными их и без того редкие встречи, но, согласившись с ее просьбой, он ощущал себя так, будто своими руками отправляет ее на бойню.

Даг не нашел врача – ни через день, ни через два. По-честному, он даже не начал его искать. А через три дня, как когда-то, Керри подошла к нему и молча потянула его за рукав в пустую палату. Даг задохнулся от ощущения дежа вю, зная, что не услышит: «У нее был роман с Картером. Все кончено», но ожидая именно этих слов. «Доктор, у которого я была, играет с ним в гольф, – сказала Керри и истерически засмеялась. – Я ехала через весь город, чтобы Лука ни о чем не узнал, а этот долбанный доктор сам приперся к нему, чтобы поздравить его с прибавлением! Впрочем, я сама виновата. Надо же быть настолько идиоткой, чтобы назваться своим настоящим именем!» «А что Ковач?» – Даг решился задать вопрос, примерно представляя ее ответ. В подтверждении его догадки Керри показала ему аккуратно заклеенный пластырем порез на щеке. «Его перстень», – сказала она и начала плакать. А все, что Даг мог, это обнять ее за вздрагивающие плечики и крепко прижать к себе. Защитить ее было не в его силах. Поставить Ковача на место он не мог. Поэтому он стоял, прижимая Керри к себе, и гладил ее по волосам, пока она плакала, уткнувшись ему в грудь. И ощущал себя последним конченным подонком в мире. В любом из миров.

– Даг! Что ты здесь делаешь?! – она буквально врезалась в него и только тогда поняла, кто стоит на ее пути. В доли секунды на ее лице выражение счастливого узнавания сменилось ужасом. – Что-то случилось?

Даг собирался успокоить ее, заверить, что ничего непоправимого не произошло, но… вместо этого опустил глаза на свои ботинки. Что толку было врать сейчас? Чтобы расстроить ее через несколько минут?

– Мне кажется, Лука знает о нас. Нам нужно уехать, – скороговоркой проговорил он и, наконец, решился поднять на нее взгляд. Закусив губу, Керри молча смотрела прямо перед собой. Даг слегка повысил голос. – Ты меня слышала? Я не могу оставить тебя с этим человеком. Я сам его боюсь! У него глаза маньяка!

– Уолт, не убегай далеко! – неестественно высоким голосом прокричала Керри. У него защемило сердце от жалости. И он заранее знал, что она скажет. – Я не смогу лишиться сына еще раз. Я знаю… знаю, что он не мой… но он все, что у меня есть. Ради него я заставляю себя просыпаться по утрам. Ради него я готова жить с Лукой. Даг… – она умоляюще заглянула ему в лицо, – ты и Уолт – самые главные для меня люди. Не говори мне больше об отъезде. Пожалуйста… не говори! Мы что-нибудь придумаем… Даг! Ну скажи, что мы найдем выход!

– Керри, выход один. Ты не можешь оставаться в его доме, – он уже собирался взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть, но вовремя отдернул руки. Стараясь не привлекать внимание прохожих, Даг подтолкнул Керри вперед и сам зашагал рядом. Никогда нельзя было предугадать, кто из гуляющих в парке людей лечился у доктора Луки Ковача или играл с ним в гольф. А также знал в лицо его жену. И сама Керри могла быть незнакома с нечаянными свидетелями их встречи. А возможности расспросить о знакомствах семейства Ковачей у ее двойника у них не было. – Если Ковач получит доказательства твоей измены, он просто тебя убьет. Ты сама это знаешь. Мы можем попытаться забрать Уолта законным путем…

– Законы этого мира запрещают беременным женщинам работать без разрешения мужа! И ты думаешь, с такими законами детей при разводе оставляют матери?! – голос Керри сорвался на крик, и пожилая супружеская пара, идущая впереди них, начала крутить головами в поисках источника шума.

– Ради всего святого, не кричи, – сквозь зубы процедил Даг и незаметно сжал ее руку. Керри ойкнула и прижала ладонь к груди.

– Лука в любом случае не отдал бы мне сына. И меня он не отпустит. Не потому, что любит. Он не делится вещами, которые принадлежат ему, – Керри повернула к нему лицо, и Даг, словно в зеркальном отражении, прочитал в ее глазах собственные мысли о самоубийстве. Если он видел единственным достойным выходом – по собственной воле уйти со сцены и из жизни, то почему он не предположил, что такой же способ может избрать и она?!

– Керри, девочка моя! Все будет хорошо! Поверь мне, я все сделаю, – забыв об осторожности, он забежал вперед нее и схватил ее за руки. От удивления ее глаза широко распахнулись. – Ты не одна, слышишь меня?! Ты не одна, – снова и снова повторял он, с ужасом вглядываясь в ее лицо. – Кроме того, ты не должна волноваться. Тебе нужно думать о себе и о ребенке…

– Но это может быть не твой ребенок! – начиная говорить на повышенных тонах, к концу фразы Керри усилием воли заставила себя понизить голос. Аккуратно освободившись из его рук, она оглянулась на копающего ямку Уолта и медленно побрела в обратную сторону.

Даг догнал ее и пошел рядом.

– Мне все равно, чей это ребенок, – сказал он, и Керри горестно рассмеялась.

– Так ли уж все равно? – спросила она и заговорила, не дожидаясь его ответа. – Я все время думаю, что Лука может потребовать сделать анализ ДНК, и тогда выяснится, что ребенок твой. Я засыпаю и просыпаюсь с этой мыслью. И я так хочу, чтобы это был твой ребенок. И мне все равно, что он со мной сделает. Как бы избито это ни прозвучало, тогда я умру абсолютно счастливой.

– Господи… – выдохнул Даг и засунул руки в карманы, чтобы преодолеть искушение прижать ее к себе. – Пожалуйста, пообещай мне, что ты не будешь говорить таких слов. Никогда. И перестанешь думать о смерти.

– Я тоскую по нашим путешествиям, Даг, – вдруг произнесла Керри. Неготовый к столь резкой смене темы Даг удивленно приподнял брови.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он и понимающе закивал, едва она начала говорить.

– Мы были все вместе. И что бы ни случилось, мы могли положиться друг на друга. Я так страдала поначалу, мне казалось, что я лишняя в вашей компании, что я только мешаю… а потом я поняла, что я тоже ее часть. И, наверное, это было самое счастливое время в моей жизни! И потом… – она на секунду замолчала, подбирая слова. – Мы всегда могли сбежать. Ровно в полночь воронка открывалась. И каким бы ужасным ни был мир, в котором мы оказывались, из него всегда можно было уйти. Прыжок в воронку. И проблем больше не было! Да, пусть мы оказывались в еще большем дерьме, но…

– Ровно в полночь воронка открывалась, – тихим голосом закончил фразу Даг. – Я тоже скучаю по тому времени…

– И почему именно в этом мире мы застряли навсегда?! – Керри еще раз оглянулась на сына и тяжело вздохнула. – Да, этот мир хорош тем, что в нем есть он. Но другие! Элизабет учит меня вязать крючком! Картер при каждой встрече предлагает вспомнить былое и заняться сексом! А Кэрол смеется как идиотка и разговаривает как пятилетний ребенок! Как ты вообще ее терпишь? Сегодня я разговаривала с ней пять минут, и мне показалось, что прошла вечность!

– Зачем ты с ней разговаривала? – спросил Даг, даже не пытаясь защитить «свою жену». Он был согласен с каждым словом Керри.

– Лука хочет, чтобы я чаще общалась с подругами. Наверное, ему не нравится, что я столько времени предоставлена сама себе. Только есть одно «но», если бы я сама выбирала себе подруг, ни Элизабет, ни Кэрол никогда не вошли бы даже в список запасных вариантов! Они обе невыносимы! – Керри так удачно скопировала британский акцент и воркующие интонации Элизабет, что Даг невольно рассмеялся. – А теперь мы сделаем петельку. Ты смотришь? Смотри внимательно! Это так важно! Ведь мы вяжем шапочку для моей треклятой собаки, которая возможно одновременно является также кошкой, белкой и хомяком!

– Ты невозможна, – пытаясь обуздать смех, сказал Даг. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю… – начала говорить Керри, как вдруг вскрикнула и метнулась в сторону деревьев. – Уолт! Я тысячу раз просила тебя не купаться в лужах! Это же не бассейн! Немедленно поднимись на ноги!

– Керри! Ты же вся… – Даг бросился на помощь, и слово «перемажешься» застряло на его губах, в долю секунды из предупреждения превратившись в констатацию уже свершившегося события.

– Уолт! Ну что же ты делаешь?! – причитания Керри потонули в восторженных воплях мальчика, приветствующего крестного горячими объятиями и не менее пачкающими поцелуями. Мгновение поколебавшись, Даг оценил ситуацию и, поняв, что его куртке в любом случае не избежать стирки, подхватил Уолта на руки.

Как всегда, обнимая сына Луки и Керри, Даг испытывал смешанные чувства, в которых над удовольствием и любовью доминировала зависть. Он стыдился своих эмоций, но ничего не мог с ними поделать. И возникли они не на пустом месте и далеко не вчера. Когда Керри сообщила друзьям о своей беременности, Даг искренне порадовался за нее, едва-едва ощутив первый укол зависти. Керри и Лука встречались всего три месяца. Даг и Кэрол начали попытки зачать ребенка, когда все их познания о параллельных мирах исчерпывались просмотренными фильмами, сериалами и прочитанными фантастическими книжками. И у них по-прежнему ничего не получалось. Даг старательно делал вид, что его более чем устраивает семейная жизнь без детей, но… как и Кэрол, он все сильнее отчаивался и впадал в уныние. Когда за пару недель до рождения сына Керри предложила Дагу стать его крестным отцом, радостное удивление и гордость почти незаметно омрачало уже знакомое чувство зависти. И только впервые взяв малыша на руки, Даг больше не смог скрывать правду от самого себя. Он отчаянно завидовал Луке и испытывал муки ревности всякий раз, как видел его вместе с сыном. Ревность была столь же сильна, сколь и нелепа. И к его ужасу, ничего не изменилось, когда Кэрол сообщила ему о долгожданной беременности. Он все так же боготворил чужого ребенка и все так же завидовал его родителям. А Лука и Керри считали его лучшим крестным на свете и с благодарностью принимали помощь, чем лишь подстегивали его все возрастающее чувство вины.

– Ты же перепачкался с головы до ног… – сдавленным голосом произнесла Керри. В ее глазах было столько невысказанной нежности, что Даг забыл об осторожности. Удерживая Уолта одной рукой, другой он привлек Керри к себе и бережно обнял.

Он больше никому не завидовал. Все, что он мог желать, – чтобы это мгновение никогда не кончалось. Даг хотел, чтобы Уолт был его сыном еще тогда, когда его мать была ему просто подругой. Сейчас он хотел обоих. И как никогда он понимал Керри, которая готова была жертвовать собой и своим счастьем, чтобы быть рядом с мальчиком. Даг сам не мог представить свою жизнь без одного из них. А потерять и любимую, и ее сына значило лишиться смысла существования. И эта потеря была бы равносильна смерти.

А ведь была еще Мэдди… его долгожданная, самая любимая девочка… Даг вспомнил, как переживал за Кэрол, когда внезапно открылась воронка. Третий триместр беременности протекал тяжело, и он больше всего боялся преждевременных родов. С их малышкой не должно было случиться ничего плохого! Ведь они так долго ее ждали! И так сильно ее хотели… Поэтому для него оставалось загадкой, как он смог не только броситься на помощь Керри, но и вообще заметить ее падение. Все его мысли в тот момент были сосредоточены на Кэрол. Однако факт оставался фактом – он успел схватить Керри за руку. И матерью его дочери стала другая женщина. Другая Кэрол.

Но кем бы ни была ее мать, кем бы ни был в этом мире ее отец, Даг влюбился в Мэдди с первого взгляда. Влюбился в ее сморщенный лобик. Влюбился в ее красные щечки. Влюбился в ее маленький носик. Влюбился в каждый ее пальчик. И для полного счастья ему недоставало только двух людей. Маленького крестника и его мамы. В этом трудно было признаться, почти невозможно поверить, но он больше не хотел обратно домой. Мысли о Кэрол по-прежнему заставляли его сердце болезненно сжиматься, но… закрывая глаза, он видел перед собой лицо другой женщины – той, с кем за много лет они не обменялись ни единым добрым словом, но ради которой сейчас он был готов пойти на любое преступление и даже расстаться с жизнью. Если бы можно было забрать детей и уехать – куда-угодно, хоть на край света, он сорвался бы с места в ту же минуту. И не стал бы тратить время на сборы. Но он знал, что Лука и Кэрол никогда не оставят своих детей. А отдать им Уолта и Мэдди не смог бы он сам.

– Я не могу отделаться от мыслей об одном из миров, в котором мы побывали… – прошептала Керри, уткнувшись лицом в его куртку. Даг чудом услышал ее слова в момент, когда без умолку болтающий Уолт на мгновение замолчал, чтобы сделать глоток воздуха.

– Я знаю, о каком мире ты говоришь, – Даг вымученно улыбнулся мальчику и опустил его на землю. Они с Керри старательно обходили эту тему все годы, что прошли с момента их, как тогда они думали, возвращения домой. И ни разу не заговорили о том мире после того, как их отношения перешли на новую стадию. Но Даг был уверен, что Керри так же, как и он, не смогла забыть реальность, в которой их двойники пошли до конца – против целого мира – ради того, чтобы быть вместе.

– Она так его любила! – сказала Керри и, ухватив хохочущего Уолта за шиворот, принялась тереть его изгвазданную мордашку бумажной салфеткой. Ее взгляд принял странное восторженно-мечтательное выражение, и Даг стиснул зубы от внезапно нахлынувшего желания. – Я все время думаю, если бы она сказала нам тогда, что ее муж – это ты… то есть твой двойник, мы бы стали ей помогать? Или бежали бы от нее, как от опасной сумасшедшей?

– Скорее всего, последнее, – после паузы сказал Даг, заворожено следя за перемещениями салфетки по лицу Уолта. Растрепанная, с ног до головы забрызганная грязью Керри выглядела настолько естественной, трогательной и желанной, что у него перехватило дыхание.

– Я не знала, что подумать, когда услышала голос ее мужа… – Керри продолжала говорить, умудряясь удерживать увертывающегося от чистки Уолта. – А потом попыталась убедить себя, что он не твой двойник…

– А просто на меня похож? – закончил за нее Даг. – Я тоже отказывался верить своим ушам и глазам… пока не увидел лица остальных. Мы все слышали и видели одно и то же. Мужем Керри в мире, где выжившую кучку мужчин использовали как быков-производителей, был Даг Росс.

– И мы запретили всем об этом говорить, – подхватила Керри.

– И запретили себе об этом думать, – кивнул Даг. Они переглянулись и на минуту замолчали.

Наконец, Керри выпустила далеко не безупречно-чистого сына и поднялась на ноги. Оглядевшись по сторонам, она быстро шагнула к Дагу и чистой салфеткой стерла с его щеки капельку грязи. И тут же отступила назад.

– Как думаешь, то, что мы знали, что роман между нами в принципе возможен, способствовало тому… тому, что случилось между нами здесь? – путано спросила Керри, но Дагу не нужно было лишний раз объяснять, что она имела в виду. Он сам не один раз приходил к такому же выводу, анализируя романтический виток их отношений.

– Думаю, да, – медленно произнес он, успев перехватить Уолтера, который явно устал от непонятных разговоров взрослых и попытался с разбега запрыгнуть в ближайшую к нему лужу. Керри благодарно улыбнулась ему. – Или, скорее, способствовало тому, что мы смогли принять наш роман… как нечто само собой разумеющееся.

– Да… нечто, что уже однажды случилось. Так странно! До того, как мы побывали в том мире, я и мысли не могла допустить, что нас с тобой может связывать хоть что-то похожее на любовь… Если честно, я даже не подозревала, что мы способны беседовать дольше минуты, не испытывая желания перегрызть друг другу глотки, – она засмеялась, попыталась оттереть плащ от стремительно засыхающей на солнце грязи, но быстро отказалась от бесполезной затеи. – Нужно идти домой. Отмываться самой и отмывать оболтуса. А тебе нужно возвращаться в больницу.

– Прости, что испортил вам прогулку… если бы я тебя не заговорил, вам с Уолтом не потребовалось бы принимать ванну посреди дня.

– Даг! Не смеши! – воскликнула Керри и закатила глаза. – Мы принимаем ванну по сто раз на дню! Молодой человек находит лужи даже в засушливую погоду. И если раньше он запрыгивал в них с разбега и невинно радовался брызгам, то сейчас ни одной прогулки не обходится без купаний. Я вижу два выхода. Возить его в коляске, которую он ненавидит. Или выводить гулять на поводке. Есть еще вариант. Пошить нам обоим защитные костюмы из целлофана, по типу дождевиков, и не снимать их круглые сутки. Как думаешь, в таком виде меня скоро упекут в психушку? Или терпение Луки закончится быстрее, и он даст мне пинка прямо по защищенной целлофаном заднице в качестве бонуса к подписанным документам о разводе?

Даг рассмеялся, хотя на душе было отнюдь не весело.

– Если бы Ковач дал тебе развод… – начал было он, но сам оборвал себя на полуфразе. Возвращаться к тому, с чего начался их разговор, не было смысла. Разрешить проблему здесь и сейчас они не могли, и лишний раз трепать Керри нервы ему не хотелось. – Когда я в последний раз был с вами на прогулке, высшим счастьем для Уолта было отыскать червяка пожирнее, чтобы презентовать любимой мамочке.

– Ну, да, – Керри мягко улыбнулась, преграждая сыну путь к очередной луже. – Ведь тощим червякам мамочка вряд ли обрадовалась бы так, как жирным.

– Я столько всего пропускаю… он так быстро растет…

– Даг! – она умоляюще заглянула ему в глаза. – Не говори так! От нас ведь все равно ничего не зависит… И он так же к тебе привязан! Разве ты не видишь?

– Привязан. Пока помнит, – сказал Даг и вымученно улыбнулся. – В последний раз он видел меня больше месяца назад. А я видел его исключительно спящим. Потому что когда нам удается встретиться у тебя дома, будить разговорчивого свидетеля стал бы только самоубийца.

– Я знаю, как ты его любишь. И как ты по нему скучаешь. Но что толку себя мучить? Ведь все могло быть в тысячу раз хуже! Если бы Лука решил нанять няню мне в помощь или завел домработницу, мы бы вообще не могли видеться! И ты не увидел бы Уолта даже спящим!

– Малыш, я знаю… – Даг вздохнул и кивнул в сторону выхода из парка. – Мы тянем время, чтобы отсрочить расставание?

– Да… – тихим голосом произнесла Керри. Минуту она сосредоточенно изучала грязное пятно на рукаве своего плаща. – Я к чему тогда завела разговор о мире, где наши двойники были женаты, – сказала она, наконец, и подняла на него глаза. – Если они в абсолютно безвыходной ситуации сумели обрести счастье, то… может быть, и у нас как-то получится? Ну, не сейчас… но когда-нибудь?

– Ключевое слово: «когда-нибудь». Может быть, Лука и Кэрол случайно провалятся в какую-нибудь воронку, – сказал Даг, прежде чем успел себя остановить. Меньше всего на свете ему хотелось обидеть ее или закончить свидание ссорой. – Прости. Ну не смотри так! Я верю, что все будет хорошо. Слышишь? – он попытался поймать ее взгляд и облегченно вздохнул, когда она ответила на его улыбку. – Мы обязательно найдем выход. А ты подумай, как сделать так, чтобы твой муж перестал подозревать нас во всех смертных грехах.

– Вообще-то, согласно твоим словам, он подозревает нас всего в одном грехе, – поправила его Керри и округлила глаза в притворном испуге, когда он шутливо замахнулся на нее.

– Ты не хуже меня знаешь, что и одного этого греха более чем достаточно, – сказал Даг и без улыбки добавил. – Если ситуация выйдет из-под контроля, я свяжу тебя и увезу силой. Я не шучу.

– Уверена, что до этого не дойдет. Я буду предельно осторожна, – ответила Керри и подозвала Уолта попрощаться с крестным. Держа сына за руку, она с плохо-скрываемой тоской посмотрела на Дага. – Пока!

– Пока… – прошептал Даг. В последний раз помахав Уолту, он наклонился и поцеловал Керри в щеку. Ничего не значащий поцелуй на прощание – даже пуритански настроенный наблюдатель не нашел бы к чему придраться. А затем Даг развернулся и быстрым шагом направился к воротам.

И ни разу не оглянулся.

Керри выключила фен и устало посмотрелась в огромное зеркало, занимающее большую часть их совсем не маленькой ванной. Идеальная прическа, идеальный макияж, и целых два часа убитого зазря времени. Она плотнее запахнула розовый пеньюар – полупрозрачную вещицу, которая никогда не появилась бы в ее гардеробе, не поучаствуй в ее приобретении помешанная на рюшах и кружевах Керри из этого мира. Нет, она тоже любила сексуальное белье, но скорее агрессивно-сексуальное, нежели по-девичьи гламурное. А еще Керри осточертел розовый цвет. В любом его проявлении. Ей так хотелось влезть в любимые заношенные джинсы, натянуть свободную футболку – желательно белую и безо всяких модных принтов, а волосы затянуть в банальный хвостик. И плевать она хотела, что женщины этого мира пришли бы в ужас от такого наряда! Впрочем, большинство ее знакомых редко рядились в розовый. Факт, служивший тысячным подтверждением, насколько же ей не повезло с двойником! С каждым днем узнавая что-то новое о своей предшественнице, Керри все отчетливее понимала – эта женщина ей не нравилась. Ей не нравилось, как та обставила свой дом, а больше всего ее бесили зеркала, развешанные в каждом его уголке. Ей не нравились вещи, которые та носила, а еще сильнее – их немыслимое количество. В конце-концов, ей не нравилась ее сексуальная распущенность. Если бы речь шла только о Картере, Керри никогда никого бы не осудила. Кто знает, если бы их собственное путешествие по мирам затянулось еще на год или два, к чему пришли бы их отношения с Джоном, уверенно теплеющие с каждым пройденным миром? Но помимо Картера, местная Керри крутила романы и с другими мужчинами, и о двух из них ей было известно наверняка – врач из хирургического отделения и сосед с первого этажа. Оба при встречах делали ей недвусмысленные предложения, что Керри отчаянно старалась скрыть от мужа, от Дага и от самой себя. Куда проще было притворяться, что разыгравшееся воображение в очередной раз сыграло с ней злую шутку, чем подозревать в каждом встречном мужчине потенциального бывшего любовника своего двойника.

Самое же главное, Керри был непонятен выбор мужа, который сделала женщина – явная сторонница свободных отношений. Лука был серьезен и педантичен, требовал стопроцентного внимания к собственной персоне и стремился подчинить всех и каждого своей воле. Керри было страшно просто представить его реакцию на известие о неверности жены. И, тем не менее, ее двойник не только вышла замуж за совершенно неподходящего ей мужчину, но и родила ему сына. Хотя, если бы Уолт не являлся точной копией ее собственного ребенка, Керри наверняка усомнилась бы в отцовстве Луки… учитывая количество возлюбленных на стороне у его супруги.

Никогда еще настолько близко не сталкивалась она со своими двойниками. Дольше всего ей пришлось общаться с Керри, которая была замужем за Дагом. И та женщина, как две капли воды похожая на нее, произвела на Керри самое лучшее впечатление. Странное – да, потому что невозможно было привыкнуть к столкновениям со своими копиями, сколько бы времени ни прошло с их первого перемещения между мирами. Но, не смотря ни на какие странности, жена, готовая пожертвовать собственной жизнью ради возможности быть рядом с мужем, вызывала уважение и восхищение. И не только у нее. Керри видела те же чувства на лицах своих друзей. А вот Керри, жизнь которой, словно одежду, переданную по наследству, она вынуждена была «донашивать», провоцировала на любые эмоции, но никак не на восхищение. И точно не на уважение.

Она услышала негромкий стук в дверь и вздрогнула. Электронные часы, встроенные в бортик ванной, показывали девять вечера. Значит, Уолт дослушал свою вечернюю сказку и, наконец, заснул.

– Я сейчас! – крикнула она и на мгновение закрыла глаза, собираясь с мыслями. И набираясь мужества. Если бы не беременность, она не отказалась бы от бокала вина. Алкоголь помог бы расслабиться… Черт, снова… Керри закусила губу и осторожно дотронулась до живота. Ее все сильнее напрягало, что большинство ее мыслей с недавних пор начинались с фразы: «Если бы не беременность…». В прошлый раз, когда они с Лукой ждали рождения Уолта, все было иначе. И как же она скучала по тому времени! И по тому мужчине она тоже смертельно соскучилась…

Готовая расплакаться, она через силу улыбнулась своему отражению и вышла из ванной. Если ее план сработает, Лука хотя бы на время выкинет из головы мысли о ревности и изменах.

– Ты еще не лег? – спросила она, заходя в спальню. Немыслимое сочетание красного, розового и золотого уже привычно резануло по глазам. Лука выглянул из-за шкафа, куда вешал свою рубашку, и его брови удивленно поднялись вверх.

– Роскошно выглядишь. У нас праздник? – спросил он, и как показалось Керри, слегка напрягся и занял оборонительную позицию.

«До чего же я довела мужика», – подумалось ей, и она нервно улыбнулась.

– Ты так долго была в ванной, что я начал беспокоиться, – не дождавшись ее ответа, сказал Лука. Аккуратно прикрыв дверцу шкафа, он прислонился к нему спиной. Взгляд Керри невольно задержался на его обнаженной груди. Она сглотнула, смутилась, опустила глаза… и вдруг подумала, как, наверное, хорошо гармонирует розовый цвет пеньюара с ее пунцовыми щеками. Эта мысль показалась ей жутко смешной. С трудом обуздав веселье, Керри с удивлением осознала, что ей удалось невозможное – мандраж как рукой сняло. Она все-таки смогла расслабиться в его присутствии.

– Я просто подумала, что мы давно… мм… не устраивали романтических вечеров. Только для нас двоих, – она глянула на него исподлобья лукавым взглядом. Лука растерянно заморгал, что еще больше развеселило Керри. Сейчас он был так похож на человека, за которого она вышла замуж, что Керри отбросила прочь все свои сомнения и уверенно шагнула вперед. – В последнее время я была такой злой, – вкрадчивым голосом сказала она. И приблизилась к нему еще на шаг. – Наверное, все дело в усталости… Я работала, – еще один шаг вперед. – Мне приходилось заботиться об Уолте, – еще шаг. – Нет, ты мне очень помогал! Ты удивительный отец! – взгляд исподлобья. – Но я, правда, уставала, – соблазнительная улыбка, еще один маленький шажок вперед. – А сейчас у меня появилось больше времени, – приблизившись к нему вплотную, она вздернула лицо вверх и пристально посмотрела ему в глаза. – И я смогла со стороны посмотреть на свое поведение. И понять, насколько я была неправа.

Она хорошо изучила Луку Ковача этого мира. И ей не составляло труда находить нужные слова. А еще она помнила, какие ласки доставляли удовольствие ее мужу, и почему-то была уверена, что стоящий напротив мужчина тоже сумеет оценить их по достоинству.

– Ты… что ты… почему… – бессвязно пробормотал Лука, явно шокированный ее поведением, чем лишь подтвердил подозрения Керри в том, что ее двойник предпочитала и в постели играть роль белой и пушистой девочки. Точнее, розовой и пушистой, учитывая цвет подавляющей части ее нижнего белья. «Не нравится, когда женщина проявляет инициативу? – улыбаясь Луке, подумала Керри. – Придется тебе познакомиться с совсем другой девочкой-переростком».

Она медленно пробежалась пальцами по его груди, не сводя взгляда с его лица, почувствовала, как он вздрогнул, и хищно прищурилась.

– Я давно не говорила тебе о том, как мне повезло, что у меня есть такой красивый… – приподнявшись на цыпочках, она легонько провела языком по его нижней губе и тут же отстранилась, едва он потянулся к ней губами, – такой привлекательный… – слова «мужественный», «сильный» и «умный» намеренно упускались, – такой невероятно сексуальный… – ее руки продолжали блуждать по его телу, со знанием дела отыскивая эрогенные зоны, – мальчик… – закончила она и, наконец, позволила себя поцеловать.

Почувствовав себя уверенней, он приподнял ее вверх, резко развернул и прижал спиной к шкафу. Она лишь мысленно улыбнулась – его стремление доминировать всегда и во всем не были для нее откровением. В этом они были похожи, поэтому она очень хорошо понимала его порывы. «Ты оставишь меня в покое хотя бы на пару дней, – отвечая на его поцелуи, подумала Керри, – а за это я позволю тебе быть сверху».

На несколько мгновений она отключилась от реальности, наслаждаясь близостью мужчины, которого так любила. Пусть временно, но ей удалось забыть о том, что, хотя его запах также сводил с ума, а тело было также безупречно и изучено до самой малюсенькой родинки, этот человек являлся всего лишь не самой удачной копией ее мужа. Но «неудачная копия» целовала ее, и ей хотелось кричать от восторга. И тогда она впивалась зубами в его кожу, боясь, что забудется окончательно и разбудит не только Уолтера, но и всех соседей.

В какой-то момент, когда она потеряла счет времени, Лука на мгновение оторвался от нее и заглянул ей в глаза взглядом, которого она всегда боялась. Обычно она зажималась, испытывая мучительное ощущение, будто ее мысли перелистывают, словно страницы книги, но сейчас Керри лишь недовольно хмыкнула.

– Ты меня любишь? – требовательно спросил Лука, продолжая удерживать Керри одной рукой, а другой приподнял ее голову за подбородок. Она настолько не была готова к разговорам, что до нее не сразу дошел смысл его вопроса. А потом рассмеялась, зарылась пальцами в его волосы и притянула его к себе для поцелуя.

– Дурачок, а что я, по-твоему, делаю? – сдавленным голосом сказала она и даже не удивилась, услышав в ответ его смех. Только позднее, анализируя свое поведение и его реакцию, она поняла, насколько ей повезло, что он с юмором воспринял ее слова. Вспоминая их сумасшедший секс, она сомневалась, что когда-нибудь еще решится на столь смелые эксперименты. Если бы Лука воспринял ее слова или действия как оскорбление, зная его, она могла с уверенностью предположить, что ей было бы очень больно. Но возможно, а она допускала и такую мысль, он был не настолько плох, как казался?

Когда они в изнеможении упали на кровать, Керри долго не могла прийти в себя. И дело было не в только что испытанном оргазме и не в физической усталости. Она не могла поверить, что с ним может быть так хорошо. Керри была на сто процентов уверена, что никогда не любила этого мужчину, но тогда почему она готова была плакать от счастья, когда он покрывал поцелуями ее тело? Она испытывала наслаждение от близости с ним потому лишь, что он был двойником ее мужа? Или… Думать об этом «или…» она боялась. Потому что все ее мироощущение летело к черту. Чтó она вообще знала о себе, если ее попытка убедить Луку в своей любви, окончилась головокружительным сексом – даже не в респектабельной супружеской постели, во время которого она забыла собственное имя? «Может быть, дело в гормонах?» – робко проклюнулось привычное желание свалить все на незапланированную беременность. Но если расшалившиеся гормоны были не причем, то, может быть, она зря отравляла жизнь и себе, и Луке, и все, что ей нужно было сделать, оказавшись в этом мире, – смириться, расслабиться и получать удовольствие от того, что она имела здесь и сейчас? А не рваться за иллюзорной птицей счастья, которая совершенно точно больше никогда не дастся ей в руки.

– Лука, – с усилием повернув к нему голову, позвала она. – Ты со мной очень несчастлив?

– Сейчас? – он улыбнулся, словно кот, не просто отведавший сметаны, а искупавшийся в ней – от лап и до хвоста. – Сейчас я так счастлив, что мне трудно говорить…

– Прости меня… – прошептала Керри и, пододвинувшись к нему, положила голову ему на грудь. – Я бываю такой сукой…

– Я тоже бываю такой сукой, – сказал Лука, и его обычно незаметный акцент вдруг сделал речь практически неразборчивой. Керри невольно рассмеялась и впервые задумалась о прошлом этого Луки Ковача. Она знала, что в том мире, откуда они пришли, в прошлом ее мужа были война и потеря близких, но понятия не имела, что происходило с мужчиной, с которым прожила почти целый год, до того, как она появилась в его жизни. Ей просто не приходило в голову у него об этом спросить.

– Что верно, то верно… ты тоже бываешь такой сукой, – Керри не могла не согласиться и улыбнулась, услышав его смех.

– Хорошая семья. Две такие суки, – нещадно коверкая слова, произнес Лука. И подмигнул ей. – Бедный Уолтер.

– Он изумительный мальчик! – сказала она, и ее сердце счастливо забилось, когда она увидела, как потеплел его взгляд при одном упоминании о сыне.

– Я очень хотеть большую семью… – сказал он, и Керри закусила губу, чтобы не расхохотаться. – Ну, да. Когда мне так хорошо, трудно говорить по-английски. Подбирать слова, строить фразу… – судя по словам Луки, от него не укрылось, что она с трудом сдерживает смех, и судя по его улыбке, его это совсем не задевало.

– Я тоже хотеть… Прости! Я не удержалась! – она вскрикнула в притворном испуге, когда он, зарычав, перевернул ее на спину и прижал ей руки к кровати. – Я просто хотела сказать, что тоже хотела иметь большую семью. Но я думала, что мне уже слишком поздно что-то хотеть…

– Ты совсем другая… – медленно выговаривая каждое слово, сказал Лука и, переместив вес тела на одну руку, другой осторожно провел по ее волосам. – Почему ты всегда такая разная? Я не могу к тебе привыкнуть. Не могу понять, какая ты на самом деле.

Внезапно ей стало грустно от его слов. А еще очень стыдно.

– Я… я не знаю… – сказала Керри, наконец, так и не найдя, что ответить. Она мучительно переживала очередную измену памяти мужа… и Дагу. Каким бы хорошим сейчас ни выглядел в ее глазах Лука, она знала, что те чувства, что она испытывала к своему, будем называть вещи своими именами, любовнику, были настоящими и имели право называться любовью. А вот чтó она испытывала к Луке, Керри объяснить не могла. Тут было все: и ненависть, и влечение, и жалость, и страх…

– Ну вот, – Лука вздохнул и слегка отодвинулся в сторону, позволяя ей сесть в постели. – Ты опять ушла в себя. Я хотел жениться на одной женщине. А получил сто разных.

– Лука, я такая, какая есть, – сказала она и, поднявшись на ноги, собрала разбросанную на полу одежду. Он тоже встал и, забрав у нее свои брюки, аккуратно повесил их на вешалку и убрал в шкаф. Пока он надевал пижаму, Керри перед зеркалом приводила себя в порядок. Затем они погасили свет и легли в кровать.

– И все равно я люблю тебя, – произнес Лука, когда она утвердилась в мысли, что он давно спит. – Думал, что разлюбил. Но не вышло.

Керри знала, что колебаться с ответом не следует. Но сама неприятно поразилась искренности своего голоса и легкости, с которой дались ей слова:

– Я тоже тебя люблю, – она немного помолчала и добавила. – Хотя часто мне кажется, что я тебя ненавижу.

Его рука под простыней отыскала ее ладонь, и он крепко ее пожал. Оба вспомнили о том, как утром он едва не сломал ей руку, до боли сжимая запястье, и Лука тут же выпустил ее ладошку и отодвинулся к краю кровати.

– Я сам виноват, – сказал он после паузы. – Я плохо с тобой обращаюсь.

– В ответ на мое плохое обращение с тобой. Замкнутый круг, – констатировала Керри и, неожиданно для себя, позвала его. – Обними меня.

– Мне казалось, тебе не нравится спать, обнявшись…

– Лука. Заткнись. И просто обними меня, – сказала она и через мгновение удобно устроилась в его объятиях.

– От тебя так хорошо пахнет, – прошептал он, засыпая, и Керри до крови вонзила ногти в ладони, чтобы не расплакаться. Факт становился все более очевидным. С Лукой не просто можно было жить. С ним можно было жить хорошо. Да, он бывал несдержан. Да, он поднимал на нее руку. Но… он умел быть по-настоящему нежным. Он умел быть таким заботливым! Он часто предугадывал ее желания. Он делал ей подарки. Он расспрашивал о ее здоровье. Он всегда звонил ей с работы. И он был потрясающе хорошим отцом.

Крамольная мысль вновь исподволь заползла ей в голову и начала вить гнездо, пользуясь ее сомнениями как соломкой. Что если отпустить свое прошлое? Что если попробовать стать семьей с отцом своего сына? Керри отчаянно гнала от себя эти «что если…?», но не могла не думать о том, как изменилась бы ее жизнь, если бы она позволила себе быть счастливой… с Лукой. Она вспомнила его прорезавшийся после занятия любовью акцент и не смогла сдержать улыбку. Его слова о любви… горечь, с которой он говорил о своих сомнениях… нежность в его взгляде… – в совокупности это по-настоящему трогало и являлось мощным оружием в борьбе с ее мысленными протестами против самой возможности их союза.

Еще сегодня утром Керри была уверена, что ненавидит своего мужа. Сейчас от этой уверенности не осталось и следа.

Обычно перед сном она вспоминала потерянных близких, засыпала с мыслью о них – в надежде, что они ей приснятся, но сегодня все вдруг стало иначе. Нет, она не стала любить их меньше. Но скорбь… скорбь явно пошла на убыль. Керри в ужасе вглядывалась в темноту спальни. Она словно похоронила своих мужа и сына – своих настоящих мужа и сына – и, наконец, почувствовала, что пришла пора снимать траур и продолжать жить. Впервые Керри по-настоящему задумалась, согласилась бы она сейчас прыгнуть в воронку, чтобы вернуться домой, появись у нее такая возможность. Еще вчера она уверенно сказала бы «да». Все ее мечты, все ее самые сокровенные желания были связаны с надеждой на возвращение. И она, действительно, возвращалась домой. Почти каждую ночь – во снах; и даже Дагу она не могла признаться, насколько тяжелыми были ее пробуждения. Они были ее каждоутренним кошмаром. По сути, именно в снах она жила и, только засыпая, могла почувствовать себя счастливой. Реальность же воспринималась ею как наказание, как будто она отбывала трудовую повинность. Начиная с раннего утра и до момента, когда можно было вернуться в кровать, Керри запасалась терпением и смотрела на часы, радуясь каждой ушедшей в небытие минуте. Она не жалела о потерянном времени. Все, чего она хотела, – вернуться к семье. И раз существовал только один путь домой – сновидения, Керри жила от ночи до ночи. Все остальное – события, люди, новые привязанности – она отметала в сторону, больше всего на свете страшась одного – предать свои воспоминания и тем самым еще раз потерять Луку, Уолта, а с ними и саму себя. Потому что жить в другой реальности и не меняться – оказалось невозможно. А меняясь, она совершала очередное предательство… И только сейчас Керри начала сознавать, что ее отчаянные попытки сберечь невозвратимое нещадно обкрадывали как ее саму, так и окружающих людей. И в списке были не только Лука и его сын, но и Даг, ее возлюбленный и товарищ по несчастью.

Керри не нравилось, как быстро Даг принял постигшую их беду. Он не смирился, во всяком случае – не сразу, но именно Даг первым произнес слова: «Нам нужно жить дальше». Именно он решил – за них обоих, она просто была не в состоянии думать о чем-то, кроме своего горя, что они наденут личины своих двойников из этого мира. А Керри просто соглашалась. И бездарно играла по установленным им правилам.

Даг говорил, что им повезло, что они выжили. И Керри безучастно кивала. Даг утверждал, что настоящей удачей было упасть на пол ординаторской тогда же, когда их двойники пали жертвами параллельно открывшейся воронки. Керри соглашалась, что – да, если бы в этом мире в воронку упали Картер, Кэрол или Элизабет, их шансы с наименьшими потерями ассимилироваться в новой реальности свелись бы к нулю. Даг находил все новые плюсы этого мира, он обзаводился знакомыми, всячески старался ее развеселить… а Керри кивала, соглашалась, но не могла скрыть свою тоску.

Она и сама понимала, каким нереальным везением, к примеру, обернулась надетая ею в тот вечер юбка, потому что, выпади она из воронки в брюках, их раскрыли бы раньше, чем они оба сообразили, что с ними произошло. Их план так же потерпел бы фиаско, если бы ее двойник перекрасилась в блондинку, сделала себе пирсинг или татуировку и не перенесла операцию на бедре. Или если бы в блондина перекрасился местный Даг. Но им удивительно везло с того момента, как они приняли решение выдать себя за своих двойников. Порой они были близки к провалу, но всякий раз им удавалось выкрутиться из щекотливой ситуации.

А ведь Дагу было куда тяжелее играть свою роль! Лука и мысли не мог допустить, что женщина, с которой он все эти месяцы делил постель, может быть не его женой. Происходящие с ней перемены он мог списать на плохой характер, на депрессию, на любовника, наконец, но ему и в голову не могло прийти, что во всем виновата не вовремя раскрывшаяся воронка. А вот Кэрол была там. И Кэрол вполне могла предположить, что с ее мужем произошло непоправимое. Дагу достаточно было дать ей малейший повод усомниться в своей любви к ней или в их совместном прошлом. Он мог ошибиться всего один раз. Этого бы хватило. И почему Керри раньше не поняла, что Даг не просто играет за двоих?! Он на своих плечах вытащил их из настоящей задницы! Ответ был один. Происходящее в этом мире не вызывало у нее интереса. Физически выпав из ставшей родной реальности, мыслями и душой она продолжала в ней жить. И по-честному, она не считала смерть в воронке худшим исходом их перемещения. Худшим исходом все это время для нее была жизнь здесь.

Сколько же всего хорошего она умудрялась не замечать! Это и подрастающий сын, и подаривший ей столько счастья роман с Дагом… Потому что, не взирая на многочисленные сложности, одна мысль о нем заставляла ее сердце учащенно биться. Керри вспомнила сегодняшнюю прогулку. И, как тогда, ей с трудом удалось сдержать слезы, когда перед ее мысленным взором предстали перепачканные с головы до ног Даг и Уолт – такие родные и такие любимые… Если бы можно было прямо сейчас разбудить Уолтера, позвонить Дагу и попросить увезти их – далеко-далеко, чтобы никто и никогда не смог их найти, она, не колеблясь, решилась бы на этот шаг. Но Керри знала, что не имеет права на такой поступок. Она не могла делать выбор за других людей, в том числе и за своего сына. То, что могло принести счастье ей, людям, которых она любила, запросто сломало бы жизни. Всякий раз, когда желание поддаться искушению бросить все и сбежать становилось непреодолимым, она задавала себе два вопроса. Простит ли ей Уолт, что она лишила его отца? И простит ли ей Даг, что она лишила его дочери? Керри сомневалась, что хотя бы на один из этих вопросов можно было получить утвердительный ответ. И именно в этом заключалась единственная причина, почему она до сих пор не послала к чертям «счастливую семейную жизнь».

Ее глаза привыкли к темноте, и она слегка изменила позу, чтобы можно было видеть лицо спящего рядом мужчины. Давно ей не было рядом с ним так уютно и покойно… Стоп! Керри удивленно заморгала. Ей никогда не было рядом с ним покойно и уютно. Означала ли эта оговорка, что различия между Лукой этого мира и ее настоящим мужем для нее начали стираться? Или она просто, наконец, осознала, что ей некуда возвращаться? Впервые Керри позволила себе задуматься о том, ждал ли ее Лука возвращения беспричинно бросившей его супруги? Или он, как и они с Дагом, принял нелегкое решение продолжать жить – без нее и уже нашел утешение в отношениях с другой женщиной? А чего еще она могла от него ждать? Неужели ей хотелось бы, чтобы ее любимый мужчина навсегда похоронил себя для любви и счастья? И потом, она даже понятия не имела, как обыграли друзья их исчезновение. Может быть, им пришлось соврать, что Даг бросил готовящуюся к родам жену, чтобы вместе с Керри сбежать на край света? Или они инсценировали их смерти, зная наверняка, что Даг и Керри не смогут вернуться обратно. И, конечно, существовала возможность, что их двойники попали из этого мира в их, и так же, как и они, натянули на себя чужие заношенные жизни, как одежду из секонд хенда. Керри трудно было поверить, что Лиззи, Джон и Кэрол могли повестись на шитую белыми нитками легенду их двойников, приняв их за упавших в воронку Дага и Керри. Уж очень они были разными. Но… раз у них с Дагом получилось обмануть всех здесь, почему притворство их двойников обязательно должно было окончиться провалом? И, зная Керри из этого мира, можно было не сомневаться, что ей удалось бы не просто обмануть всех мужчин в новой реальности, но и с легкостью их очаровать. И вообще, кто знает, может быть, местный Даг потому лишь кинулся на помощь падающей местной Керри, что их связывали не просто дружеские отношения?

Усилием воли Керри заставила себя остановиться. Она никогда не узнает, что произошло в их мире после того, как они с Дагом упали в воронку. С этим фактом нужно было смириться. И, кажется, она сделала это, даже не заметив. Прошлое должно было остаться в прошлом. А ей нужно было решить, как жить дальше. Точнее с кем жить.

На мгновение Керри представила, что произошло чудо, и им с Дагом удалось вернуться домой. И второе чудо – Лука и Кэрол приняли их с распростертыми объятиями, готовые сделать вид, что их с Дагом отсутствие длилось не более часа. Смогла бы Керри отпустить Дага к реальной Кэрол? Не к странной женщине-ребенку этого мира, а к Кэрол – его любящей и любимой жене? Нашла бы она в себе силы разорвать их связь? И не испытывала ли муки ревности всякий раз, когда видела их вместе? Скорее всего, они продолжали бы тайно встречаться, обманывая теперь уже своих настоящих законных супругов. Так стоило ли так рваться домой, если они заранее знали, что в их жизнях ничто существенно не переменится? Кроме того, что они снова потеряли бы своих близких.

От одной мысли о том, что она может лишиться маленького мальчика, спящего в соседней комнате, ей становилось по-настоящему страшно. Керри не смогла бы добровольно оставить его даже ради воссоединения с другим маленьким мальчиком, которого девять месяцев носила под сердцем. Если говорить простыми словами, акклиматизация, наконец, завершилась. И этот мир, со всеми его нелепицами и неудобствами, все-таки стал домом. А что самое удивительное, кажется, незаметно для себя она привязалась не только к сыну, но и к его отцу. И как выкручиваться из этой ситуации, потому что, скорее всего, с одним из мужчин ей все-таки придется расстаться, Керри не знала. С одной стороны, проще было остаться с Лукой, воспитывать общего ребенка, ждать рождения второго и вместо видимости респектабельного и любящего семейства, наконец, попробовать создать что-нибудь настоящее. Но как при этом бросить Дага, если Керри даже помыслить не могла своей жизни без него?!

Окончательно запутавшись в «за» и «против», она теснее прижалась к Луке и попыталась выкинуть из головы мешающие уснуть мысли. У нее еще будет время, чтобы все хорошенько обдумать и принять решение. Мерное дыхание мужчины успокаивало и нагоняло сон. Зевнув, Керри, наконец, закрыла глаза.

Прежде чем заснуть, она успела подумать, что сегодня был удивительно хороший день.

Даг выключил ночник, осторожно поправил одеяльце, еще на мгновение задержался, прислушиваясь к еле слышному дыханию дочери, и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Когда он ложился в кровать, в нем еще теплилась надежда, что Кэрол заснула до его прихода, но стоило ему опустить голову на подушку, как до отвращения ласковый голос произнес:

– Мой сладенький Дагги, конфетка уснула?

Даг сглотнул, подавляя приступ тошноты и сдерживая желание заорать на всю спальню. Он не выносил эту женщину. А после такого длинного дня у него не оставалось сил скрывать как раздражение, так и свою неприязнь.

– Уснула, – коротко ответил он, жалея, что так рано покинул убежище, где проводил благословенно-тихие вечера, – спальню дочери. «И ты усни! – стискивая зубы, чтобы не сорваться, подумал Даг. – Я тебя умоляю, просто засни!»

– Я купила себе новое платьице, – защебетала Кэрол, и Даг мысленно застонал. Детский голосок этой женщины сводил его с ума. – Как ты любишь, голубенькое и с вооот таким вырезом. Наверное, надену его, когда мы в выходные пойдем к мамулечке. Она сегодня звонила и сказала, что все готово для барбекю…

Пока Кэрол в деталях пересказывала диалог с «мамулечкой», Даг думал о том, что будет, когда ребенок Керри родится. Он всячески отгонял от себя тревожные мысли, но страх, что родившийся малыш сблизит Луку и Керри, лишь возрастал с каждым прожитым днем. Она будет уставать. Ковач, души не чающий в Уолте, отложит все дела и с головой окунется в отцовство. И, конечно, такая забота не сможет не тронуть ее сердце. Керри забудет обиды. Забудет о прошлом. Ведь Ковач – точная копия ее любимого мужа… Даг вспомнил пронизывающий насквозь взгляд-рентген Луки и чуточку расслабился. Время еще не пришло. Ковач как никогда был далек от роли нежного мужа – особенно сейчас, если догадка Дага была верна, и Лука на самом деле подозревал Керри в измене. Но если он все же изменится, как долго протянет их роман, учитывая, что и без того редкие встречи сведутся к нулю? Не может же им везти вечно… И не сможет же Керри вечно оплакивать прошлое… То, что они оба ощущали себя чужими в этом мире, послужило катализатором их сближения. Но прошел почти год. И невозможное свершилось – они адаптировались; не сразу, но смирились с постигшим их несчастьем. Даже Керри, скорее всего, не стремилась домой так, как раньше. У нее был Уолтер, она была беременна вторым ребенком… и сейчас Керри даже внешне ничем не походила на испуганную потерянную женщину, которая девять месяцев назад потянула его за рукав в пустую палату, чтобы сообщить страшную новость – они упали в воронку и их мир потерян для них навсегда. Если поначалу они, как слепые котята, утыкались носами в каждую стену, встающую у них на пути, то теперь и он сам, и Керри научились находить двери и подбирать ключи к запертым замкáм. Было сложно, но они справились. Даг помнил, как впервые переступил порог «своего» дома, не зная элементарного – от количества комнат до расположения выключателей. Помнил, как торопливо срывал с себя одежду и искал место, куда ее можно было спрятать, пока Кэрол готовила ему завтрак. И как потом тайком, ощущая себя преступником, выбрасывал вещи из другого мира в мусорный контейнер в трех кварталах от дома – в темноте и в черном пакете. Но все собственные мытарства и злоключения меркли и превращались в мелкие неприятности всякий раз, как он думал о Керри. Если бы они могли пройти этот трудный путь вместе, какое бы облегчение он тогда испытал! Потому что самым сложным было выпустить ее руку и подтолкнуть вперед – к человеку, с которым ей предстояло жить и встречи с которым она так страшилась. Лука с Уолтом ждали Керри дома. И все, что Даг мог, – это выяснить ее адрес. Он должен был позаботиться о собственной беременной жене. Поэтому в свою новую жизнь Керри направилась совсем одна.

Ее широко открытые глаза и дрожащие губы намертво впечатались в его память. Даг до сих пор не понимал, как ему удалось позволить ей уйти. Тогда он искренне верил, что действует во благо их обоих. Но чем дольше он думал о первых днях, проведенных в этом мире, чем больше анализировал ее слова и поступки, тем тяжелее становилось у него на сердце. То, что Керри нашла в себе силы добраться до дома Ковача, было чудом. Ни больше, ни меньше. В том состоянии, в котором она находилась тем утром, самым логичным поступком было найти ближайший к больнице высокий мост и шагнуть в пустоту. И Даг не сомневался, что последний шаг не был сделан по одной единственной причине – она действовала на автопилоте. А Даг запрограммировал ее на путь домой.

Керри и сама не понимала, насколько она помогла ему справиться с шоком, болью и в результате – выжить. Если бы ей удалось сохранить привычное ледяное спокойствие, по сути ассоциируемое с ней – железной леди приемного отделения, в пропасть шагнул бы он сам. Но ее истерика заставила его мобилизовать свои силы. Она отрезвила его и привела в чувство. Керри нужна была его забота. Ему нужно было собраться и принять решение, как выживать в этом мире, за них двоих. Он никогда не видел ее в таком состоянии. Он даже не предполагал, что она способна так плакать. Он в принципе не представлял, что человек может так плакать. Ее слабость сделала его сильным. И в дальнейшем они не отступали от изначально избранных правил: он продолжал играть роль сильного мужчины, Керри – роль слабой женщины. Она позволяла опекать себя и в результате находила в себе силы жить. Он обретал смысл жизни, заботясь о ней – такой хрупкой и такой беззащитной. И только пару месяцев назад Даг стал замечать, что она начала оживать. Он не сразу обратил внимание, что поведение Керри изменилось, но время шло, и не заметить очевидных перемен не смог бы даже слепой. Она стала чаще улыбаться, шутить и смеяться над его шутками. Из ее взгляда постепенно исчезала тоска. Теперь, когда она меньше вспоминала и жалела о прошлом, Керри впервые в этом мире озаботилась собственным будущим и их общим настоящим. И с одной стороны, Даг не мог не радоваться тому, что к любимой женщине возвращался вкус к жизни, но с другой… он понимал, к чему рано или поздно приведут происходящие с ней перемены. Она перестанет нуждаться в его помощи. Их роман создавал слишком много проблем. Было трудно найти время и место для встреч. Свидания длились мгновения, а сложностей приносили – вагон и маленькую тележку. И потом, у нее был муж. Семья. И сколько бы она ни сопротивлялась собственным чувствам, Лука не мог навечно остаться для нее чужим человеком. Каждый вечер они ложились в одну постель. Они занимались любовью. Они вместе завтракали, вместе ужинали, вместе ходили в гости, на прогулки с ребенком… у них был чертов совместный быт. Тогда как Даг и их редкие свидания были лишь эпизодами – он так хотел надеяться, что не незначительными! – в ее теперь уже упорядоченном и привычном течении жизни.

Сделай Керри выбор в пользу семьи и мужа, в чем Даг смог бы ее обвинить? В нежелании приносить себя в жертву отношениям, у которых изначально не было будущего? Когда появится ребенок, Керри не сможет не измениться. Ее жизнь обретет новый смысл. В этой маленькой женщине всегда был стальной стержень, и с рождением ребенка она не позволит себе проявления слабости. Даг хорошо ее знал. И он знал так же и то, что она пойдет на все ради блага своих детей. И лишь вопрос времени, как скоро до нее дойдет, что, продолжая встречаться с ним, она рискует не только собой и своим будущим. Вот тут-то и сыграет свою роль «милый», «славный» Ковач. Даг только сейчас осознал, насколько он благодарен двойнику Луке за то, что слова «милый» и «славный» можно было произносить, исключительно взяв их в кавычки. Если бы Ковач изначально оказался хорошим парнем, вряд ли Керри продержалась бы так долго. В конце концов, она была женщиной. А Ковач был очень и очень недурен собой.

Она, словно песок, просачивалась сквозь пальцы, а Даг ничего не мог с этим поделать. Только ждать. Жить, ждать и надеяться на чудо. Своего крестника он уже почти потерял. И что-то ему подсказывало, что Ковач сделает все возможное, чтобы держать его как можно дальше и от своего будущего ребенка, и от своей жены.

– Сладенький, ты меня совсем не слушаешь? – призыв Кэрол, наконец, был услышан. Даг вздрогнул и поднял на жену виноватый взгляд. Как давно она перестала рассказывать одну из своих нескончаемых историй? Почему у него все хуже и хуже получается играть роль любящего мужа? Какого черта он лежит в постели рядом с одной женщиной и думает о другой?

– Ээээ… я задумался, – произнес Даг, усилием воли заставив себя прекратить задавать самому себе вопросы, на которые не было ответов. «Соври что-нибудь, – мысленно приказал он себе. – Соври что угодно, только не дай ей повода усомниться в твоей любви!» На мгновение Даг задумался и облегченно выдохнул, вспомнив о рассказе Марка во время ланча. – На работе много проблем. Нам опять урезают финансирование… помнишь, я рассказывал тебе о Фонде Картеров и о том, что родители Джона близки к банкротству?

– Надеюсь, мне будет куда возвращаться после декрета, – беззаботно проворковала Кэрол, из чего Даг сделал вывод, что работа и связанные с ней проблемы интересуют его жену куда в меньшей степени, нежели размер мангала на барбекю в грядущие выходные. – Хотя если мы заведем вторую конфетку… – она игриво провела пальчиком по его подбородку, – я со спокойной совестью смогу забыть о больницах, больных и прочих скучных вещах.

Даг смотрел в улыбающееся лицо Кэрол и пытался понять, какие силы удерживают его в ее постели. Женщина, на которой он когда-то женился, была трудягой и умницей. Она готова была жертвовать собой ради других. Она дорожила своей профессией, в которую пришла не случайно, как эта Кэрол, – это был ее осознанный выбор. Главным смыслом жизни его жены – его настоящей и единственной жены – было помогать людям справиться с болью. Она могла часами сидеть у постелей умирающих стариков. Она переносила и отменяла свидания, если пациенту требовалась ее помощь или поддержка. Она была светлая и настоящая, его Кэрол. И Даг влюбился в нее далеко не из-за привлекательной внешности. А вот на что купился его двойник, выбравший себе в жены эту пустоголовую брюнетку, было выше его понимания.

– Лапочка, давай не сегодня, я очень устал, – стараясь придать голосу как можно больше ласковых и убедительных интонаций, сказал Даг. Сняв руку Кэрол со своего лица, он поцеловал кончики ее пальцев и водрузил на лицо нежную улыбку. «Никаких вторых конфеток, – продолжая растягивать губы в улыбке, подумал Даг. – Если я узнаю, что ты беременна, я возьму пистолет и застрелюсь. И кому-то придется ставить на ноги весь шоколадный набор без моего участия. И без моего финансирования».

– Мне сегодня звонила Керри, – совершенно не к месту сказала Кэрол. Ее пристальный взгляд вперился в его переносицу, и Даг с ужасом вспомнил, что точно таким же взглядом на него уже смотрели сегодня утром. После того, как было произнесено имя «Керри» – точно так же, как и сейчас. – Мы давно не встречались. Хотя раньше были подругами. Тебе не интересно, зачем она мне звонила?

– Не особенно, – осторожно произнес Даг. Как и во время разговора с Лукой, сознание захлестнуло чувство, что столь старательно выстроенный им песочный замок смыло набежавшей волной. Или Кэрол все знает, или о чем-то догадывается. Утром у него не получилось списать взгляд и интонации Ковача на собственную паранойю, и не было никакой надежды, что ему удастся проделать это сейчас.

– Наверное, соскучилась? – не дождавшись его ответа, сказала Кэрол. В ее голосе прозвучали стальные нотки, так не вяжущиеся с образом конфетной девочки. «Господи, да она ее ненавидит… – скорее почувствовал, чем понял, Даг. – Где я оступился? Она догадывается о моей измене… или… с самого начала догадалась о том, что я не ее муж?..»

– Почему нет? – сказал Даг первое, что пришло в голову. Он хорошо понимал, что его молчание послужило бы для Кэрол красноречивым признанием вины. А если только этого она и ждала? Один единственный прокол. Один единственный неверный ответ. Но тогда… что может выиграть эта женщина, если ей удастся уличить его в измене? Разводы в консервативной Америке этого мира не были редким явлением, однако порицались не только церковью, но и обществом. Особому же осуждению подвергались женщины, и Даг не один раз натыкался на передачи и статьи, в которых словосочетание «женщина, не сумевшая сохранить брак» встречалось чаще, чем союз «и». Вряд ли Кэрол добровольно захочет расстаться с приставкой «миссис» перед его фамилией. Даг сглотнул, старательно подбирая слова. – Разве вы с… – «Не проколись второй раз, приятель! Не вздумай произносить вслух ее имя!» – пронеслось в его голове, и он поежился, вспоминая, как изменился взгляд Луки, едва с его губ сорвалось имя его жены. – Разве вы не были подругами? – исправился Даг в нелепой надежде, что Кэрол не заметит досадную заминку.

– Были, – сказала Кэрол. – Очень верно подобранное слово. Мы были подругами. Но я не знаю, кем мы стали друг другу сейчас. Все мы… после возвращения…

Она тяжело вздохнула и посмотрела на Дага печальным взглядом. «Ей так же одиноко рядом с тобой, как и тебе с ней», – подумал он, ожидая, что в душе всколыхнется давно позабытая нежность к некогда любимой женщине или на худой конец жалость, но… не почувствовал абсолютно ничего.

– Разве не этого мы хотели? – проговорил Даг, изобразив несуществующее сочувствие. – Вернуться домой… или в место, ставшее домом… жить спокойной размеренной жизнью…

– Ты прав, сладенький, – тихонько сказала Кэрол и уткнулась лицом в его плечо. Даг облегченно выдохнул и позволил себе немного расслабиться. Хвала небесам, хотя бы на пару минут она не сможет видеть его лицо.

– Я согласен, что все мы стали э… менее близки, чем раньше… после того, как закончили эту гонку по мирам. Но то, через что нам пришлось пройти… – Даг мысленно чертыхнулся, потому что он понятия не имел, через что пришлось пройти пятерке их двойников, но, начав говорить, фразу нужно было закончить, – сделало нас больше, чем просто друзьями. И неважно, как часто мы видимся…

– Ну вы-то с Джонни видитесь каждый день… – пробормотала Кэрол. «Что тоже не делает нас близкими людьми», – подумал Даг, мучительно соображая, как увести разговор от опасной темы. Если Кэрол захочет вспомнить былое и заговорит с ним хотя бы об одном из миров, где он якобы побывал вместе с ними, Даг вряд ли сумеет найтись с ответом.

– Ну, наш дорогой Джонни так увлечен своей хорошенькой миссис… – сказал Даг, стараясь говорить шутливым тоном и ничем не выдать нарастающее раздражение.

– Сладенький! Ты прекрасно знаешь, что он женился, чтобы доказать, что она его не волнует! – глаза Кэрол испытующе уставились на него, и Даг неопределенно хмыкнул. Если бы он хоть немного понимал, о чем и о ком она говорит… – Ну не делай такие глаза! Ты всегда был на ее стороне, но даже ты не можешь отрицать, что то, как она поступила с Джонни, – откровенная подлость! Хотя это вполне в ее духе. Что еще можно было ожидать от женщины, вроде нее? Она и роман-то с Джонни закрутила просто от скуки. Вас было двое, и ты был занят. Чему тут было удивляться?

Даг начинал догадываться, о каком романе шла речь, и как бы ему ни хотелось, чтобы «ею» и «этой женщиной» оказалась Элизабет, он помнил, что отношения между двойниками Керри и Картера во время их путешествия между мирами зашли далеко за границы дружбы. И вряд ли двойник Элизабет – скучная и педантичная женщина, помешанная на вязании крючком и домашнем хозяйстве, могла заинтересоваться молодым повесой, вроде Джонни Картера этого мира.

– В разрыве отношений всегда виноваты двое. Разве не так? – сказал Даг, не в силах справиться с искушением, узнать, что произошло между Керри и Картером. Хотя он хорошо понимал, что ходит по лезвию ножа, – одно неверное замечание с его стороны, и их с Керри – единственной для него настоящей Керри – обман будет раскрыт.

– А с чего ты взял, что я говорю о разрыве отношений? – Кэрол с видимым наслаждением заглотила «наживку», для Дага не было секретом пристрастие его псевдо жены к сплетням о так называемых «лучших друзьях». – Я говорю о том, как твоя замечательная Керри, которой ты всегда так открыто восхищался, поступила с Джонни. И даже не о том, что она и не подумала сообщить Джонни о романе с доктором-европейцем. А о той сцене, когда Джонни собрал всех нас в ординаторской, опустился на колени и преподнес своей якобы любимой женщине кольцо с брильянтом величиной с мою голову! Надо было знать Керри, чтобы понять, как она поступит… но даже меня шокировали ее слова.

– Но… может быть, она… – произнес Даг, так и не придумав окончание фразы. Теперь, когда он узнал так много, ему необходимо было дослушать историю до конца.

– Что? Может быть, она – что?! – голос Кэрол повысился почти до крика. Было очевидно, что столь сильную горячность с ее стороны не могла вызвать обида за дружище Джонни. Видимо, отношения, связывающие двойников двух самых дорогих Дагу женщин, были очень и очень непростыми.

Даг молча пожал плечами. И Кэрол не замедлила ринуться в атаку.

– Я знаю, что ты всегда и везде готов защищать свою дорогую Керри, – заявила она, и хотя Даг уже давно понял, что этот мир разительно отличался от их собственного, он не смог побороть удивление, вызванное самым нелепым обвинением из всех, что ему приходилось слышать. Даг напряг память, но не смог вспомнить ситуацию, когда бы он в присутствии Кэрол оправдывал слова или поступки «своей дорогой Керри». – Но даже ты, сладенький, не можешь возразить, что ее слова: «Прости, но ты маленько опоздал», не были ни изящными, ни красивыми, ни честными по отношению к Джонни. А когда она ткнула ему в лицо кольцом, которое подарил Лука, и, не прощаясь, вышла…

– Ну… да… наверное, ты права, – Даг оборвал ее на полу-фразе. Внезапно ему расхотелось слушать о двойнике Керри. К счастью, он никогда не увидит эту женщину, но даже после такого короткого рассказа Даг не мог отделаться от неприятного ощущения брезгливости, будто с головой окунулся в грязную и дурно пахнущую воду.

– Сладенький, я не хотела тебя расстроить, – торопливо заговорила Кэрол и заискивающе заглянула ему в глаза. – Милый, я знаю, как ты относишься к Керри, и что вас многое связывает, но…

Не придумав иного способа заставить ее замолчать, Даг наклонился и заткнул ей рот поцелуем.

Несколько минут он еще продолжал на что-то надеяться, но когда после пяти минут попыток и усилий ничего не произошло, Даг выдавил непринужденное «доброй ночи» и, отвернувшись, погасил свет.

Его организм больше не играл по его правилам. А заставить его увидеть в лежащей рядом женщине сексуальный объект, Даг не мог. Так же как не мог более обманывать самого себя, притворяясь, что эта Кэрол – его любимая Кэрол. Даг давно чувствовал, что подошел к опасной черте, но… он понятия не имел, что ему делать теперь, когда все, чего он боялся, свершилось.

С самого начала он знал, что не любит ее и вряд ли сумеет полюбить. Сейчас Даг с той же определенностью сознавал, что не испытывает сексуального влечения к своей пусть фальшивой, но все-таки жене, и что ни спиртное, ни пачка «Виагры» или просмотр порно не смогут помочь ему исполнить супружеский долг. Никаких чувств по отношению к Кэрол, кроме раздражения, презрения и желания держаться от нее как можно дальше, у него не осталось.

Даг смежил веки, благословляя накопившуюся за день усталость. Хотя бы на время сна, если ему повезет провести ночь без сновидений, можно было вырваться из проблем этого мира, опутавших его словно щупальцами. Сбежать от женщины, которую он не хотел и не любил, но с которой вынужден был делить быт и постель. Не думать о том, что в это же мгновение его любимую женщину обнимает другой мужчина. Отключить мозг – пусть на пару мгновений блаженного забытья, чтобы забыть о безвыходности их с Керри положения. Сейчас он знал наверняка, что Лука и Кэрол догадываются об их романе, а, следовательно, перед ним и Керри разом захлопнулись все двери, кроме двух, и все, что им оставалось, – сделать выбор, в какую из них войти. Они могли расстаться или сбежать. Иного пути не было, и Даг хорошо понимал, что их встречи, лишившись статуса «тайные», остались в прошлом. А ведь были еще Мэдди и Уолт, и он скорее дал бы отрубить себе руку, чем позволил кому-то причинить им вред. Но сбежать, не исковеркав детские жизни, было невозможно. А расстаться… Дагу страшно было даже представить, в какой ад превратится его жизнь, если рядом не будет единственного близкого ему в этом мире человека. Если же Керри сама примет решение разорвать последние связывающие их ниточки, он ничего не сможет сделать. Бороться за нее? Зачем? Чтобы разрушить жизнь и ей, и любимому крестнику, и ее еще неродившемуся ребенку? Нет… выхода из тупика он не видел. Он ничего не мог сделать. В конце концов, девять месяцев назад он сам, своими собственными руками подтолкнул Керри в объятия человека, о котором оба они ничего не знали. Ситуация была критической и требовала мгновенных решений. Даг сознавал, что действовал во благо обоих, но… почему тогда ему не пришло в голову, что, если бы Ковач оказался маньяком-садистом, вытащить Керри из его рук было бы ой как трудно. А скорее всего – невозможно. Так же, как невозможно было сейчас вырвать ее из их с Лукой «семейного гнездышка». И, оглядываясь назад, Даг отнюдь не был уверен, что согласился бы играть роль своего двойника и отпустил Керри к двойнику ее мужа, появись у него возможность вернуть время вспять. Слишком многих жертв стоило им обоим его решение, как тогда казалось – единственно верное и единственно возможное.

Рука Кэрол осторожно легла на его плечо, но уже через мгновение женщина резко подалась назад. И отодвинулась от него как можно дальше. Чтобы ненароком не прикоснуться к его телу. Раньше Даг старался не обращать внимания на эту «милую привычку» жены, но теперь уже не было смысла скрывать от себя то, что он понимал с самого начала. Он был так же неприятен ей, как и она была неприятна ему. Они были чужими людьми друг для друга. Посторонними. Малопонятными. Неинтересными. И хотя Даг знал, что для Кэрол гораздо выгоднее было иметь под рукой фальшивого мужа, который платил бы по счетам и создавал для окружающих видимость семейной идиллии – и, как следствие, ее женской успешности, – нежели не иметь никакого, иногда он задавал самому себе вопрос, что произойдет, если псевдо жена решит открыть карты и спросит его, кто он и куда, черт возьми, он дел ее мужа? На этот вопрос, как, впрочем, и на другие – не менее значимые вопросы, ответов у него не было.

Засыпая, Даг мысленно поблагодарил Кэрол за столь удобное для него стремление держаться от него на почтительном расстоянии. Представлять себя в другом месте и рядом с другим человеком было гораздо проще, когда эта женщина молчала и не маячила у него перед глазами.

– Доброе утро! – Лука поднялся навстречу вошедшей на кухню Керри.

– Прости, я проспала… – тихо сказала она, замерев на пороге, и, только когда Лука приблизился к ней, решилась поднять на него глаза. Он широко улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

– Это я виноват. Мне было жалко тебя будить, – сказал Лука и, не разгибаясь, прошептал ей на ушко, – ты так сладко спала…

– Но уже почти семь… – так же шепотом выдохнула Керри, словно боялась спугнуть момент. Это утро и поведение Луки настолько отличались от впечатавшегося ей в подкорку ритуала «семейного завтрака», где слова и действия каждого из них были четко выверены, распределены и расписаны до секунды, что она чувствовала себя так, будто потерялась в пространстве и времени.

– Ничего страшного. Приеду сегодня попозже, – Лука засмеялся и слегка подтолкнул вконец оторопевшую от его смеха Керри к столу. – Совру им что-нибудь. Я никогда не опаздываю. Поверь мне, мне поверят.

– Сегодня тебе еще никто не говорил, что у тебя отвратительный английский? – она невольно рассмеялась над его последней фразой и, наконец, расслабилась. Увидев накрытую крышкой в ядовито-сиреневые розочки кастрюлю, которая занимала почетное место – точно по центру сервированного на двоих стола – среди изящного фарфора и не менее дорогих столовых приборов, Керри подняла на Луку удивленный взгляд. – Ты приготовил завтрак?

Его улыбка стала чуть застенчивой, когда он приподнял крышечку, демонстрируя свое пышущее паром произведение кулинарного искусства.

– Макароны? – она сама не поняла, что изумило ее больше – выбор приготовленного блюда, его привлекательный вид или аппетитный запах. Почему-то не верилось, что в кастрюле, изувеченной режущим глаза орнаментом, могло обнаружиться что-то съедобное.

– Поверь мне, это вкусно! – словно почувствовав ее сомнения, поспешил заверить Лука. И выдержав театральную паузу, объявил. – Талиотелли в сливочном соусе! Итальянский рецепт.

Керри закусила губу, чтобы сдержать смех. Торжественный тон, «итальянский рецепт» и громкое название блюда настолько не сочетались с розочками и кастрюлей в центре стола, что губы сами собой растягивались в улыбке.

– Ну да, это, наверное, слишком сытно для завтрака, – торопливо заговорил Лука. – Наверное, не надо было подавать в кастрюле… Но я это блюдо готовлю хорошо. То есть это блюдо получается самым вкусным. То есть… – он с видимым усилием заставил себя замолчать и свободной рукой потер пунцовую от смущения щеку. Керри был знаком этот жест, ее Лука в моменты сильного волнения так же прикасался к лицу и смотрел на нее тем же взглядом страшащегося наказания ребенка. – Ну, я не нашел большое блюдо. Вот…

– Оно в среднем нижнем шкафчике. Спасибо, – сказала Керри, когда поток оправданий иссяк, и Лука, выпустив, наконец, крышку кастрюли, отодвинул для нее стул.

– Ты не сердишься? – спросил он, усевшись напротив и не сводя с нее напряженного взгляда. «Господи, да каким же монстром он меня считает?!» – подумалось ей, и, перегнувшись через стол, Керри накрыла его руку своей ладонью.

– Ты приготовил для меня итальянский завтрак, ты накрыл на стол и ты дал мне выспаться, – медленно проговорила она. – Разумеется, я на тебя сержусь. Как ты угадал?

– Прости, я… – Лука сжал ее руку в своих. Его глаза, не отрываясь, вглядывались в ее лицо; и Керри не могла поверить, что еще вчера этот взгляд вызывал в ней животный ужас. – Я просто хотел, чтобы все было идеально… а получилось…

– А получилось еще лучше. Меня угощали разными завтраками… Но талиотелли, сливочный соус и итальянский рецепт – вот это все точно происходит со мной впервые! Будет о чем рассказывать внукам, – она улыбнулась, аккуратно высвободила ладошку из его пальцев и протянула Луке тарелку. – Придется шеф-повару поработать официантом.

– С большим удовольствием, – галантно раскланялся Лука. Разложив по тарелкам щедрые порции, он потянулся за стоящим на краю стола графином. – К этому блюду полагается подавать молодое вино, но… мне на работу, а тебе вообще нельзя пить… и я… В общем, это яблочный сок. Если разлить его в бокалы для вина, то можно притвориться, что мы не завтракаем у себя дома, а ужинаем на террасе венецианского ресторана "De Pisis". Представь, что прямо перед нами открывается живописный вид на Большой канал. На столе горят свечи. Вокруг полумрак. Никакой кастрюли. Никаких фиолетовых розочек. В бокалах разлито молодое белое вино, например, «Терре Аллегре Треббьяно», – Лука наклонился вперед, гипнотизируя ее взглядом. – Звучит тихая музыка… плеск воды… ты, я, и никого вокруг…

– Жаль, что мы тогда так и не попали в Венецию… – фраза сорвалась с губ прежде, чем Керри успела себя остановить. В другом мире и с другим Лукой они планировали провести в Италии медовый месяц, но, когда номер в отеле уже был заказан, а билеты на самолет куплены, выяснилось, что утренняя тошнота, мучавшая Керри последнюю неделю, вызвана вовсе не предсвадебным волнением. Врач, который вел ее беременность, желая перестраховаться, настоятельно не рекомендовал перелеты и смену климата, так что билеты были сданы, бронь в отеле снята, и романтическое путешествие в город на воде теперь уже навсегда осталось неосуществленной мечтой.

Пока Лука медлил с ответом, Керри показалось, что из ее легких разом выкачали весь воздух. Как же она могла так проколоться?! Ведь все то время, что она вынуждена была провести в этом доме, ее главной обязанностью было следить за своей речью, и всякий раз, прежде чем заговорить, она сначала прокручивала в голове возможные последствия своих слов и только тогда открывала рот. Неужели, чтобы она с головой выдала себя, нужно было так мало – всего лишь чтобы Лука пару минут побыл с ней нежен?!

Готовая провалиться сквозь землю Керри едва не расплакалась от облегчения, когда Лука улыбнулся и кивнул.

– Не нужно было тянуть с путешествием после рождения Уолтера. Я думал, что мы сможем поехать этим летом, но… – он выразительно развел руками и вдруг рассмеялся. – Интересно, когда у нас будет уже двое детей, и мы все-таки соберемся поехать в Венецию…

– Нет! Нет! И нет! – вскрикнула Керри и замахала руками, не позволяя ему развивать мысль, приведшую ее в ужас. – Я уже не хочу ни в какую Венецию! Чтобы заводить полный дом детей, нужно было начинать их рожать лет в пятнадцать. А я, извини, уже в том возрасте, когда нормальные люди нянчатся с первыми внуками…

Видимо, ее порывистые жесты со стороны выглядели очень комично, потому что ему не удалось сдержать смех, хотя Керри видела, он изо всех сил старался выслушать ее тираду с серьезным видом.

– Хорошо, – сказал Лука и, разлив по бокалам янтарную жидкость, поднял свой бокал и посмотрел сквозь него на свет. – Остановимся на воображаемой Венеции, кстати, тоже незапланированной. Двое детей, талиотелли на завтрак и вино со вкусом яблочного сока – а жизнь, похоже, начинает налаживаться! Выпьем за это! Чин-чин!

Соприкоснувшись, бокалы мелодично звякнули. И как и прошлым вечером, Керри с тем же изумлением поймала себя на мысли, что в этот момент она абсолютно счастлива. В голове не нашлось ни единой мысли, способной омрачить воцарившуюся вокруг и внутри нее гармонию. И если вчера непривычное для этой реальности чувство напугало ее, то сегодня воспринималось уже как нечто само собой разумеющееся. Конечно, она понимала, что стоило ей поддаться желанию покопаться в себе, то в результате самоанализа на передний план обязательно вылезло бы надежно захороненное в самом отдаленном участке сознания чувство вины по отношению и к бывшему мужу, и к Дагу. Но сидящий напротив мужчина улыбнулся ей самой соблазнительной улыбкой, какую только можно было вообразить, и все мысли и сомнения разом вылетели у нее из головы.

– Это, правда, очень вкусно, – похвалила Керри приготовленное Лукой блюдо, хотя едва ли ощутила его вкус. Во рту пересохло, и она вцепилась в свой бокал с соком, как в спасительную соломинку.

– Да… это... это вкусно, – невпопад произнес Лука, так и не притронувшись к содержимому своей тарелки. Его взгляд задержался на ее губах, он сглотнул и тоже ухватился за свой бокал.

– Уолт сейчас проснется… – прошептала Керри.

– Я знаю, – сказал Лука и, вдруг перегнувшись через стол, резким движением привлек ее к себе. Посуда с грохотом полетела на пол. – Я хочу тебя. Сейчас, – выдохнул он, обжигая дыханием ее кожу. На мгновение их губы замерли в миллиметре друг от друга, и Керри показалось, что воздух между ними заискрился от захлестнувшего их желания. А затем они подались вперед – одновременно, словно повинуясь слышимому лишь им двоим сигналу…

Впоследствии, собирая в мусорное ведро щедро сдобренные осколками макароны – остатки несостоявшегося тихого семейного завтрака женатой уже не первый год пары, Керри пыталась хоть как-то привести к общему знаменателю вышедшие из-под контроля чувства и мысли. Да, Лука хотел ее удивить и порадовать. Да, он организовал самый романтический завтрак из всех, что случались в ее жизни. И да, после прошедшей ночи ее вряд ли могло удивлять наличие сексуального притяжения между ними. Но ничто из того, что когда-либо было между ней и Лукой – включая всех его двойников, с которыми ей приходилось контактировать во время путешествий между мирами, не готовило ее к настоящему взрыву эмоций, испытанному этим утром. Она редко теряла над собой контроль, и случаи, когда разум лишался власти над телом, и она полностью отдавалась чувствам, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Чаще всего поводом служили отнюдь не приятные обстоятельства, как сегодняшнее занятие любовью на кухонном столе, а по-настоящему тяжелые жизненные потрясения. Последний случай, который приходил ей на память, – это ее истерика в пустой палате после того, как ей худо-бедно удалось донести до Дага неутешительные факты: их окружает чужой мир и нет никаких шансов вернуться домой.

Керри пыталась, но так и не смогла упорядочить события, произошедшие после произнесенного Лукой: «Я хочу тебя. Сейчас». Собственные действия всполохами вспыхивали в памяти вне какой-либо связи с реальностью; воспоминания словно перекрывались захлестывающими ее эмоциями. Она помнила, как сводили с ума жадные поцелуи Луки. Помнила, как в голове, затихая, отдавалась одна и та же мысль: «Это безумие… безумие… безумие…». Помнила, как в это же время ее собственные пальцы лихорадочно расстегивали ремень на его брюках. Помнила, как в какой-то момент осознала себя сидящей на столе и обвивающей ногами спину Луки, и о том, когда и как она там очутилась, Керри могла лишь догадываться. Помнила его руки, буквально разрывающие на ней одежду, и свои собственные – раздирающие ногтями его кожу. Помнила, как в попытках стащить с него рубашку снова и снова дергала и дергала вниз его галстук, пока не услышала его хрипы и не сообразила развязать узел; и как он, не замечая резкой нехватки кислорода, губами и зубами впивался в ее шею, ни на секунду не озабочиваясь проблемой, сколько красноречивых следов останется на ее коже. Раньше, все время, что Керри знала этого мужчину, он тщательно оберегал от посторонних происходящее за закрытыми дверями их дома. Даже выходя из себя, что случалось с ним крайне редко, Лука старался сохранить контроль над своими эмоциями и, если и поднимал на нее руку, то чаще это происходило в воспитательных целях, чем под влиянием неуправляемых злости и ярости. И уж конечно, он делал все для того, чтобы кто-то, не имеющий возможности заглянуть ей под одежду, не смог заметить плоды его несдержанности. Только один раз он по-настоящему сорвался, когда она не сказала ему о своей беременности, и по ее взгляду он понял, что никто и не собирался ставить его в известность. Тогда он первый и единственный раз ударил ее по лицу. И как бы ни была она в тот момент напугана и обижена, в глубине души она понимала, что, владея собой, он никогда не позволил бы себе причинить вред женщине, носящей его ребенка. Так же обстояло и с сексом. Как и все, что он делал, Лука занимался любовью с обстоятельностью и педантичностью, в строго отведенных для этой цели местах и никогда – в неурочное время. Керри знала, что, если бы самолично каждодневно не провоцировала его на агрессию по отношению к себе, их супружеская постель никогда не превратилась бы ни в поле боя, ни в пыточную камеру, какой она виделась ей последние полгода, оставаясь местом, где они вместе спали и – не чаще, чем позволяли приличия – исполняли супружеский долг. И даже находясь на пике блаженства, Лука следил, чтобы на видимых сторонним наблюдателям участках ее тела не оставалось никаких компрометирующих его следов… всегда, но только не этим утром.

Они были похожи, она и Лука Ковач этого мира; больше чем с кем бы то ни было из ее мужчин. Оба были людьми, наделенными колоссальным самообладанием. Оба старались держать себя в рамках раз и навсегда установленных правил и чувствовали себя неуютно в моменты, когда приходилось играть вслепую, принимать решения и действовать наугад. Оба умели ставить перед собой цели и идти к ним, отметая встающие на пути препятствия, и неважно – любовь ли всей жизни или чувства дорогих людей приходилось приносить в жертву, они шли вперед, не отступая ни на шаг и не терзаясь сомнениями. Цели же обоих, так или иначе, сводились к одному – им нужна была власть. Власть над людьми, над собой, над чувствами, над желаниями… И все, что они делали, они стремились доводить до совершенства, быть лучшими всегда и во всем; для обоих не было ничего страшнее, чем оказаться перед необходимостью признать собственные ошибки и, как следствие, собственное несовершенство.

Керри хорошо понимала Луку. Много лучше, чем готова была признаться в этом даже самой себе. И для нее не было секретом, почему он прикладывает столько усилий, чтобы скрыть ото всех проявление собственных эмоций и их возможные последствия. Позволяя себе идти на поводу у чувств и желаний, он ощущал себя так, словно поддавался запретной слабости. А проявления слабости для людей их склада были едва ли не страшнее осознания собственной несовершенности. И уж что точно они не могли допустить ни при каких обстоятельствах – чтобы другие люди обнаружили, что они далеко не настолько выдержаны и хладнокровны, как хотели бы казаться. Поэтому то, что произошло сегодня, не укладывалось в ее голове. Если бы на месте Луки этим утром оказался Даг, она ни на секунду не удивилась бы. Даг был другим – импульсивным, открытым, взрывным; его кошмаром как раз и были те самые, столь трепетно выстраиваемые ею и Лукой, рамки, в его случае – ограничивающие свободу, и он плевать хотел как на мнение окружающих, так и на установленные ими правила. Когда они встретились впервые – в другой жизни, много лет и миров назад, Керри сразу четко и ясно осознала простую истину: ей нужно держаться подальше от этого человека, потому что никогда и ни в чем им не прийти к общему мнению. И так было всегда: там, где она видела черное, Даг отказывался замечать что-либо, кроме белого; там, где для нее рушился мир, Даг находил поводы для шуток. Единственное, в чем они сошлись, это – взаимная неприязнь, причем не сдержанная и тихо тлеющая – незаметно для окружающих, а бурная, часто грозящая перерасти в настоящее смертоубийство. Даже сейчас, не смотря на близкие отношения и тотальную нехватку времени, отведенного на их встречи, им ничего не стоило разругаться – настолько разными людьми они были. Рядом с ним Керри легко выходила из себя, теряя пестуемый годами самоконтроль, и еще несколько лет назад одно упоминание имени Дага Росса сводило ее с ума.

Она бесконечное число раз, особенно после того, как в этом мире начался их роман, пыталась проанализировать все те эмоции, что когда-либо возникали между ней и Дагом, чтобы по возможности понять – только ли непохожесть и разница во взглядах на мир заставляла их снова и снова с пеной у рта доказывать друг другу свою правоту, доводя до белого каления и себя, и окружающих. Ведь в сущности Даг был неплохим человеком, и она всегда это знала. Его раскованность и открытость не только помогали ему сходиться с людьми, но и служили добрую службу в работе врача. Его любили и беспрекословно ему доверяли как коллеги, так и пациенты. Он умел с первого взгляда располагать к себе людей, чему, Керри хорошо это понимала, ей не было дано научиться, сколько бы усилий она ни прикладывала. Единственными, на кого не распространялось обаяние Дага Росса, были его начальники. Он как нечего делать нарушал правила, нисколько не заботясь о том, чьи задницы он подставит под удар в этот раз, и кому придется расхлебывать заваренную им кашу. Часто этим человеком становилась она сама, и это тоже отнюдь не способствовало их дружбе. Однако объяснить самой себе, почему их ненависть друг к другу была столь сильной и часто абсолютно безосновательной, Керри не могла. Необъяснимым для нее было и то, как быстро эта ненависть переросла сначала в страсть, а затем и в любовь, – едва лишь возникли обстоятельства, способствующие их сближению. Ей хотелось быть с ним; как и Даг, Керри мечтала, чтобы исчезли преграды, мешающие им быть вместе, но… иногда она вспоминала их ссоры, думала о том, что ни он, ни она нисколько не изменились за это время, и что, может быть, лучше было бы оставить все так, как есть... Действительно, если бы им с Дагом каким-то чудом удалось отстоять обоих своих детей, зажить общим домом и… если бы через недельку-другую они начали сходить с ума от одного упоминания имени друг друга, – для нее их разрыв обернулся бы одним из самых больших разочарований в жизни. А Керри так боялась разочароваться в своей любви, в мужчине… снова.

Впрочем, общение с Дагом шло ей на пользу. Не смотря ни на что, рядом с ним она расслаблялась, ей не нужно было сдерживаться и притворяться, внутренне она чувствовала себя свободной, раскованной, и для нее это были новые и захватывающие ощущения. Ощущения, которых страшно было лишиться. Хотелось верить, что и ему было так же хорошо рядом с ней, так же легко и комфортно. Он говорил, что – да, а привычка доверять каждому из их пятерки – больше, чем самой себе, – за время их путешествий буквально впечаталась в подкорку. И как бы велики ни были ее сомнения, Дагу она верила беспрекословно.

Возвращаясь к событиям сегодняшнего утра, она безуспешно пыталась сформулировать для себя, что именно ее так шокировало. То, что два закрытых человека повели себя настолько непредсказуемо? В их животном сексе на кухонном столе, спонтанном, по-первобытному грубом, не было церемоний и деликатности, была лишь страсть – неистовая, сумасшедшая, неукротимая… Или то, что Лука смог удивить ее – еще раз, и теперь куда сильнее? Им было хорошо вместе. Когда он пригласил ее к столу, она словно увидела их будущее. Сколько еще завтраков и ужинов они могли провести в этой кухне, вот так же непринужденно беседуя, смеясь над шутками друг друга, наслаждаясь близостью… Их дети росли бы в атмосфере любви и заботы. И пусть Керри отдавала себе отчет, что с Лукой Ковачем этого мира ее жизнь никогда не станет той тихой гаванью, что в другой реальности была у них с его двойником, в глубине души это ее даже радовало, потому что их зарождающимся чувствам вряд ли грозило со временем перерасти в пресные и ровные, как прямая на кардиограмме покойника, скучные отношения двух скучных людей. Пример Лиззи и Марка стоял у нее перед глазами, и меньше всего ей хотелось в будущем вместе с мужем устраивать бесконечные чаепития для «друзей семьи», вязать крючком нескончаемые скатерти и занавески и с упоением выслушивать достижения благоверного на поприще игрока в гольф. А ничем другим эта парочка, кажется, не занималась. И всякий раз, когда кто-то из них открывал рот, Керри инстинктивно зажимала свой ладошкой – справиться с зевотой какими-либо иными способами не представлялось возможным.

«Может быть, хорошо, что мы плохо начали», – подумалось ей, когда, тяжело дыша и ошалело переглядываясь, они с Лукой пытались привести в относительно божеский вид стол и одежду. Так, их отношения могут стать для обоих более ценными… Она вспомнила, как легко начался их роман с Лукой – другим Лукой другого мира. Первый взгляд, первая улыбка, первое свидание… секс на втором свидании и предложение жить вместе уже три недели спустя… У них не было ни одного повода для споров, и они никогда не ссорились. Не было причины меряться характерами, потому что он всегда чувствовал момент, когда она начинала выходить из себя, и неизменно ей уступал. И Керри была ему благодарна. Ей казалось тогда, что идеальные, ровные отношения – ее незаслуженный приз, то, к чему она стремилась всю свою жизнь… и которых невозможно было достичь без этого идеального во всех отношениях мужчины. Но сейчас, оглядываясь назад, Керри не была так уверена, что именно таких отношений она искала.

– Прости меня… черт… прости… – бормотал Лука, ползая по полу и выискивая среди осколков и остатков их несостоявшейся трапезы пуговицы от своего парадного костюма. – Я сам не знаю, что на меня нашло…

– Не извиняйся, еще неизвестно, кто из нас начал первым… Вот она! – радостно вскричала Керри и, опустившись на корточки, выковыряла пуговицу из опутавшего ее салатного листа. – Держи, – она вручила добытый трофей владельцу и оглянулась на дверь. – Слава богу, Уолт не прибежал на шум…

– Я сам только об этом и думаю… – Лука дотронулся до ее разорванного на груди платья и вдруг улыбнулся. – Черт, это даже смешно. Разве муж и жена могут заниматься эээ… ммм… чем-то подобным?

– Мне, видимо, полагается ответить, что не могут, – сказала Керри, удобно устроив голову у него на груди, когда Лука притянул ее к себе и бережно обнял.

– Ну, еще вчера я бы тоже ответил, что не могут, – прошептал он, и ее волосы взметнулись от его дыхания. – Но мне не кажется, что это… – он замялся, подыскивая слово, – неправильно. Это было слишком хорошо, чтобы быть неправильным…

– Ты так говоришь, потому что не тебе предстоит убираться и объяснять Уолту, почему в кухне такой бардак, – Керри засмеялась и отрицательно покачала головой, когда он предложил ей свои услуги. – Не нужно. Иди на работу, я сама со всем справлюсь. В конце концов, кто из нас женщина-домохозяйка и кто – мужчина-кормилец?

– Жаль, – протянул Лука, все еще не находя в себе силы разомкнуть их объятья. – Я очень хотел бы остаться… Слушай, а что если нам на выходные взять Уолта, снять номер в гостинице и съездить загород? У меня есть парочка неиспользованных отгулов, так что можно будет не торопиться с возвращением? Уолт так редко бывает на природе… а свежий воздух…

– Ты собираешься рассказывать мне, насколько свежий воздух полезен для неокрепшего детского организма? – прервала его Керри. Вскинув голову, она удивленно заглянула ему в лицо. Словно ожидая, что у нее найдутся тысячи доводов против его предложения, он с вызовом встретил ее взгляд. Керри вздохнула. Да, неважно – хотела она или нет, но, похоже, идеальных взаимоотношений, какие были у нее с другим Лукой, с этим ей не достичь никогда. «Как хорошо, – подумала она, – что не очень-то этого и хотелось». – Лука, ты можешь считать меня стервой, сукой, злой женщиной… эээ… черт, синонимы закончились. Но почему ты думаешь, что вместо того, чтобы просто пригласить меня провести семьей выходные загородом, тебе обязательно нужно придумать подходящий повод и расписать мне пользу этого отдыха для здоровья Уолта?

Лука улыбнулся и нежно поцеловал ее в макушку.

– Не нужно?

– Нет… – она покачала головой и спрятала лицо у него на груди. – Я хочу попробовать… попробовать начать все сначала.

Слегка отодвинув ее от себя, Лука наклонился, чтобы встретиться с ней глазами.

– А ведь нам есть ради чего… – его рука осторожно легла на ее живот, и это собственническое прикосновение не вызвало в ней негативных эмоций, как непременно случилось бы еще вчера вечером, – и кого стараться. Знаешь, я только сейчас подумал, что мы могли навредить ребенку… черт! Больше никогда не буду пытаться приготовить для тебя завтрак…

– Жаль, а я-то уже нафантазировала себе итальянские, испанские, французские завтраки…

– Боюсь, что даже хорватским завтраком мне тебя не порадовать, – протянул Лука и сокрушенно тряхнул головой. – У меня немного коронных блюд. Точнее… совсем немного.

– Точнее… это талиотелли под сливочным соусом?

– Точнее… это они, – признал Лука. Его ладонь все еще покоилась на ее животе, и, поймав, он удержал ее взгляд. – Значит, все начинаем сначала?

– Только я вряд ли смогу стать идеальной женой, – произнесла Керри, немного страшась его реакции, и облегченно улыбнулась, когда в ответ он рассмеялся.

– Ну, ты знаешь, я столько времени пытался играть роль идеального мужа… И думаю, ты согласишься, что трудно найти человека, который в результате оказался бы столь же далек от идеала, как я. Ты знаешь, я… – он помолчал, перебирая в уме собственные недостатки, – всегда и во всем должен быть прав, я люблю командовать… я… в принципе могу контролировать любые свои эмоции, кроме обиды и ярости…

– Боже, Лука, мы похожи куда больше, чем ты думаешь!

– Ну кто тебе сказал, что я думаю, что мы похожи… меньше? – Лука улыбнулся и посмотрел на часы. – Я безбожно опоздал. И, кажется, только что хлопнула дверь детской...

Приподнявшись на цыпочки, Керри на мгновение прижалась губами к его губам.

– Я не хочу идеального мужа, – прошептала она и повернулась, чтобы встретить вбегающего на кухню сына. – Уолт! Встань у стенки! Мы с папой разбили бокалы, я сейчас замету…

«Доброе утро, мамочка!» и «Мне тоже не нужна идеальная жена, мне нужна ты» – две фразы, одновременно произнесенные двумя самыми важными для нее мужчинами, слились в одну и прозвучали в голове Керри ангельским пением.

«Господи, как же хорошо… – зажмурившись от счастья, словно не веря, что все это происходит именно с ней, подумала она. – И какое же счастье, что у нас все только начинается!»

Она ошибалась. Все заканчивалось.

Вспоминая последнее утро, проведенное с Лукой, и счастье, к которому им удалось на мгновение прикоснуться, Керри неизменно думала о том, каким же благом для нее было неведение… Если бы она заранее знала, что уже к вечеру все ее мечты и планы вдребезги разлетятся о страшную реальность… один из самых счастливых моментов в ее жизни мог быть отравлен предвкушением скорой трагедии.

– Попрощайся с папочкой, медвежонок, – велела она сыну и, поглощенная уборкой кухни, в ответ на прощание Луки машинально махнула ему рукой и бросила обезличенное «пока»… не подозревая, что говорит с ним в последний раз. Потому что в обеденный перерыв он не позвонил – впервые с тех пор, как она очутилась в этом мире. А в четыре прозвучал дверной звонок, и, открывая, Керри уже знала, что случилось что-то плохое… но она и не подозревала насколько непоправимое, пока не встретилась взглядом с глазами Дага – мужчины, который стоял на пороге ее дома и… который пришел, чтобы разрушить ее жизнь. Как уже было когда-то давно… Керри на секунду зажмурилась… или не было?

– Здравствуйте?

– Да.

Диалог, которого никогда не было, все еще звучал в ее голове, когда Керри открыла глаза, ожидая услышать: «Привет, Керри», но Даг молча взял ее руки в свои; и она почувствовала, как дрожат его пальцы.

Ирреальное ощущение дежа вю, вязкое, тошнотворное, заполонило ее сознание, вытеснив удивление от неожиданного визита и нехорошие предчувствия. Керри хорошо помнила, как однажды Даг точно так же возник на ее пороге – в мире, где виртуальная реальность, порожденная алчностью поработившей сознания людей корпорации, подарила ей любовь мужчины (Стивен… его звали Стивен!), о котором она могла только мечтать, стабильные отношения, настоящую крепкую семью… и как ее виртуальное счастье разлетелось на миллиарды осколков, стоило Дагу раскрыть рот и заговорить с ней. Но позже Керри пришла в себя в гостиничном номере, обшарпанном и полном следов запустения, и так же хорошо она помнила, что сказала ей Элизабет: «Помнишь, все казалось заброшенным? Все такое и есть». Корпорации, виртуальной реальности, Луки, женатого на Сьюзан, придуманной ею семьи с придуманным ею мужем – ничего этого никогда не было. А, следовательно, не было и Дага, отправившегося за ней в виртуальную реальность, чтобы заставить ее проснуться. И если для всех тот мир остался в памяти еще одним пустынным и безлюдным местом, где они побывали, для Керри все было иначе. Нереальность, порожденная ее грезами, не воспринималась ею как сон, и Элизабет с остальными очень удивились бы, узнав, что в глубине души Керри так и не сумела заставить себя поверить в «пустой мир». Как бы глупо при этом она себя ни чувствовала, Керри доверяла своим ощущениям больше, нежели словам других людей. И образ Дага, нежданно появившегося у дверей ее дома, нес в себе дурное предзнаменование.

– Что случилось? – не выдержав затянувшегося молчания, спросила Керри. Ее голос – высокий и тоненький, словно голосок ребенка, – прозвучал неожиданно громко. Даг вздрогнул и, выпустив руки Керри, приобнял ее за плечи, увлекая в дом. Она не сопротивлялась, когда он подвел ее к дивану и, усадив, присел рядом.

– Уолт спит? – наконец, заговорил он. Керри нашла в себе силы кивнуть; она не знала, зачем он пришел и что собирался сказать, но чувство, что Даг снова вернулся за ней, чтобы заставить ее проснуться, не отпускало и только усиливалось с каждым ударом сердца. Ей не хотелось просыпаться. Не хотелось тогда. И не хотелось сейчас. «Даг, уходи. Все так хорошо. Я не пойду с тобой. Я больше никогда никуда не пойду с тобой», – Керри хотела произнести эти слова. Очень… Но, конечно же, она промолчала. Какие бы новости Даг ни принес, он не заслуживал таких слов. Он любил ее. И он не хотел причинить ей зла. Керри не нужно было смотреть в его глаза, чтобы прочитать в них эти очевидные для нее вещи. А Даг, вдруг резко подавшись вперед, стиснул в своих руках ее пальцы и начал говорить. – Кое-что случилось, – сказал он. – Плохое, – его голос дрогнул, – они мертвы.

– Кто? – выдохнула Керри, и стены пустились в пляс перед ее глазами, когда Даг произнес:

– Кэрол и Лука. Их застрелили. Сегодня днем.