С того момента, как я вернулась в Чикаго, я множество вечеров провела дома у Эбби. Мы смотрели фильмы, ели всякую ерунду из китайских ресторанов, болтали о работе, мужчинах, да и вообще о жизни. Ни разу, когда я появлялась у нее на пороге, я не волновалась. Керри – это совсем другая история. Кроме Картера, жившего у нее в доме, никто из приемного практически никогда не бывал у нее.
Я постучалась в ее дверь в четверг вечером без пяти минут семь. Она открыла мне сразу же, как будто она стояла и ждала меня в прихожей.
- Я забыла спросить, надо ли мне было что-то принести? – Спросила я, когда дверь открылась.
– Первый раз вход свободный, - ответила Керри с легкой улыбкой. – Потом, правда, нам надо будет это согласовать. Заходи.
Я подождала, пока она снова закроет дверь, и пошла за ней в кухню. Я все еще не до конца переварила эту ее идею «приходи на ужин».
– Садись, чувствуй себя, как дома, - сказала она, указывая на стул. – Почти готово.
– А что у нас на ужин? Пахнет восхитительно, - решила я поддержать светскую беседу.
– Лазанья, и спасибо.
- Я могу тебе чем-то помочь?
– Да нет, все готово. Вот она прелесть лазаньи - не нужно беспокоиться о куче блюд, - она выключила духовку, посмотрела на лазанью, удовлетворенно кивнула и обернулась ко мне. – Ну и чего ты так испуганно озираешься?
Да, поймана с поличным, подумала я.
– Так вот, тебе на заметку, - начала она, загибая пальцы на руках. – Я не коллекционирую средневековые орудия пытки, так что не проси их тебе показать. Я не провожу эксперименты над домашними животными моих соседей, хотя дети и убегали с криками из моего сада. Под домом трупы я не закапываю. И даже если они там есть, они там уже были, когда я въехала в этот дом. Если это тебя не убедило, можешь отказаться от ужина.
– Прости, мне жутко неудобно, правда. Просто это несколько странно, что у тебя…, - рассмеялась я.
– Что у меня есть жизнь?
– Ну, да. Я знаю, это звучит ужасно.
– Раньше, до твоего ухода из больницы, у меня и вправду не было ничего в жизни, кроме работы, - пожала она плечами.
– А что изменилось? – Спросила я, кляня себя за ненужное любопытство.
Керри смотрела мимо меня, куда-то в пустоту.
- В пустом доме очень тихо, - наконец мягко сказала она.
Несколько секунд прошло в абсолютной тишине. Прежде чем я позволила себе нарушить ее.
- Видимо, Сэнди работает сегодня в ночь?
– Сэнди здесь больше не живет, - сказала она, глядя на меня. В ее голосе звучали и грусть и смирение. – Надо было тебе сказать об этом до того, как я тебя пригласила. Если тебе неловко от этого, я понимаю.
– Мне очень жаль, - сказала я, действительно подразумевая это. – Но почему мне должно быть неловко? – Интересно можно было быть более бестолковой?
– Сьюзан, ты ведь знаешь, что я лесбиянка, - это было утверждение, а не вопрос.
– Естественно, и что?
– Люди могут начать судачить об этом. Чтобы пустить сплетни многого не надо.
– Керри, насколько я заметила, чтобы пустить сплетни вообще ничего не надо. Пока мы здесь с тобой разговариваем, Рэнди устроила спор о том, когда лягу в кровать с Лукой. Пусть и дальше надеется на это.
– Надо сказать, об этом я еще не слышала, - усмехнулась Керри. – Но серьезно, Сьюзан, ты ведь понимаешь, о чем я?
- Да, просто, мне кажется… - пожала я плечами. – Мне все равно, что они говорят обо мне. Если по больнице пойдет слух, что мы с тобой встречаемся, ну и пусть. Может быть, тогда этот надоедливый ординатор из онкологии перестанет приставать ко мне.
- Сьюзан…
– Послушай, Керри, если у меня будет выбор между сплетней, что Льюис-лесбиянка и что Льюис спит с Ковачем, я предпочту первую. Конечно, если ты не беспокоишься о своей репутации.
– Мою репутацию уже ухудшить нельзя, – рассмеялась она.
– Вот и чудно. А теперь мы можем поесть, пока я не умерла от голода?
Мы ели, и я не раз восхищалась тем, как она готовит. Каждый раз она только смеялась на мои комплименты, пока, наконец, не расспросила, чем я обычно питаюсь. Мне пришлось признаться, что холодильник у меня забит готовыми ужинами из магазина.
– Ты не умеешь готовить? – заинтересовано спросила она.
– Так - нет. У меня даже близко ничего такого не получится. Где ты научилась?
– У мамы. Я знаю, как старомодно это звучит.
– Нет, почему же? Моя мама прекрасно готовила, но я так и не научилась. Я мало времени проводила дома.
- Да?
- Не в плохом смысле этого слова, - сказала я, доедая ужин. – Просто я постоянно находила себе какие-то занятия: оркестр, скаутский лагерь для девочек, поездки со школой – все, что обещало быть более захватывающим, чем собственный двор.
– Ну, тут у меня было несомненное преимущество. Моим двором была африканская саванна. Море приключений.
– Догадываюсь. Там, где ты жила, была дикая природа? – Она так широко улыбнулась моему вопросу, что мне стало как-то неудобно. – Что?
– Я просто не ожидала. Большинство людей просто говорят «Расскажи об Африке», как будто это можно уместить в один вечер. В одну жизнь, если уж на то пошло.
– А, так я получаю дополнительные очки за конкретный вопрос? – Она кивнула. – Здорово. Ну, так что?
Она принялась живописно рассказывать о львах, о птицах всех цветов и оттенков, о слонах, и бегемотах, и гиенах, о засухах и сезонах дождей. Эти истории и сами по себе были интересны, но то, как она переменилась, было еще увлекательнее. Без всякого сомнения, это были счастливые воспоминания.
И вот когда она уже подходила к концу своего рассказа о том, как, катаясь на лошади, она видела насколько действительно быстрым может быть гепард, невзначай она сказала:
- … но конечно, это все было до несчастного случая.
- Случая? – Для меня это было, как взорвавшаяся бомба.
Вопрос застал ее врасплох, и она посмотрела на меня так же удивленно, как и я на нее.
- Когда я повредила бедро, - пояснила она через несколько секунд. – Когда мне было тринадцать, лошадь, на которой я каталась, понесла и я упала. Нога запуталась в стремени, и меня протащило порядочное расстояние. При падении я сломала бедро, а то, что меня проволокло по земле, практически разрушило сустав.
Я только открывала и закрывала рот, как рыба, выкинутая на берег, не зная, что сказать. Мне почему-то всегда казалось, что у нее какой-то врожденный порок, что она всю жизнь ходила с костылем. Мне вдруг представилась здоровая двенадцатилетняя Керри, скачущая на лошади по африканским равнинам, а ее рыжие волосы развеваются по ветру. Я не сразу обрела дар речи.
- Поэтому вы вернулись в Штаты?
– Да, отец считал, что больницы здесь лучше и что врачи здесь смогут мне помочь, - она покачала головой. – Как будто. Мы покинули Африку, но ходить нормально я не стала. – В ее голосе не было горечи, а только смирение.
– Но ты все еще скучаешь? – Пробормотала я.
- Да.
- А почему ты не вернулась в Африку?
– Потому что все уже будет не так. Люди, которых я знала, разъехались. Того, по чему я скучаю, уже больше нет. И потому что от того, что я вернусь, ходить нормально я не стану, - честно призналась она после небольшой паузы. – И родителей это моих не вернет.
Значимость того, что она только что рассказала, того, что она решилась рассказать это мне, обрушилась на меня как тяжелая ноша. И мне вдруг показалось, что необходимо что-то сделать, чтобы не быть ею раздавленной. Я накрыла ее ладонь своей.
- Спасибо, что рассказала мне.
- Не… не за что, - мягко ответила она.
Я убрала руку до того, как это стало бы странным и неловким. Мы молчали, пока убирали посуду, и тишина эта была желанной и даже уютной. Остаток вечера прошел уже совсем с другим настроением, но все равно было хорошо. Взятое в видео-прокате «что-то» вылилось в чуть ли не все фильмы, которые можно было взять. Некоторые были новыми, другие нет. Керри позволила выбрать фильм мне, и мы смотрели Форест Гампа по телевизору, который у нее действительно был. И она не смеялась надо мной, когда я плакала во время грустных моментов. Она даже призналась, что когда смотрела этот фильм в первый раз, она тоже плакала. Я робко призналась, что видела его раз двадцать и все равно плачу, а она только улыбнулась в ответ.
Где-то посреди фильма нас прервали. Мне пришлось познакомиться с ее псом, который спустился со второго этажа, чтобы попросить попкорна. Он чуть не упал, когда увидел меня. Спустя мгновение до него дошло, что я чужая в доме и надо бы полаять. На самом деле он гавкнул всего один раз, а затем посмотрел на Керри, и в его глазах читалась вполне себе человеческая неуверенность.
– Хороший же ты сторожевой пес, - покачала она головой. – Она здесь уже всего ничего три часа.
Я рассмеялась и присела перед ним, протянув руку, чтобы он обнюхал меня.
- Иди сюда. Я тебя не обижу.
- Его зовут Инки, и он уже большой пес. Он просто не привык, чтобы в доме был кто-то, кроме меня или Сэнди. Он месяц к ней привыкал.
– Ну, кажется, я ему понравилась. – И, правда, после того как он меня обнюхал, он чуть не зализал меня до смерти.
– Да, похоже на то, - сказала, улыбаясь Керри. Я сдалась в борьбе с псом и просто сползла на пол.
– Собаки прекрасно чувствуют характер, - сказала я со всей серьезностью, которая была возможна, когда у тебя на коленях сидят собака и облизывает тебя.
– Ну не знаю, он просто пошел за мной домой.
– Я же говорю, - ответила я, не глядя. – Ты умный пес, правда?
– Скорее испорченный, - спустя пару мгновений сказала Керри. – Но он довольно умен. Смотри. – Она встала, отпустила костыль и нарочно бросила его.
Уши Инки уловили звук падающего металла, и он немедленно вскочил, схватил костыль и подал рукояткой Керри, чтобы она взяла его.
- Ничего себе! Сколько ты учила его этому?
- А я его не учила. Умный мальчик. Сидеть, - Она открыла банку на столе и наградила его печеньем. – Это все, что ты получишь. Никакого попкорна.
Он заскулил.
Керри посмотрела на него.
Я рассмеялась.
Инки получил пригоршню попкорна и устроился с нами на диване, пока мы досматривали Форест Гампа. Он так и не решил, у кого на коленях лежать, поэтому мы, наконец, пододвинулись ближе, позволив ему лечь на нас обеих.
Когда кино закончилось, было уже за полночь. Я спросила, не согласится ли она прийти ко мне, кода у нас обеих снова будет свободный вечер. Я снова предупредила ее, что готовлю я средненько, но она только рассмеялась и сказала, что она и пиццей обойдется.
Вот так и начинаешь встречаться с женщиной, сама того не подозревая.
Перейти к ШЕСТОЙ ГЛАВЕ
