Керри была, конечно, права, когда говорила, что пойдут сплетни. В начале марта вся больница думала, что мы встречаемся. Она только однажды сказала мне про эти слухи, а я повторила, что меня это все мало волнует, и, кажется, это успокоило ее. Я хорошо знала Окружную, чтобы понимать, что нас недолго будут обсуждать, особенно учитывая то, что – и в этом я больше убеждала себя – это было неправдой. Рэнди забросила ставки обо мне и Луке, и, главное, этот надоедливый ординатор из онкологии перестал ко мне клеиться. (При виде Керри он стал исчезать чуть ли не в ужасе, она правда этого вообще не заметила. А меня это жутко забавляло.)
Реакция наших коллег меня тоже удивляла и забавляла. Лука стал улыбаться мне этой своей глупой улыбкой, а я только улыбалась ему в ответ. Джон становился каким-то нервным, когда говорил со мной, хотя он вообще в последнее время был нервный. Эбби с трудом справлялась с желанием затащить меня в укромный уголок и заставить рассказывать все подробности. Рэнди не стеснялась и каждый день пыталась выпытать у меня подробности о личной жизни. Я же только отмахивалась и сводила ее с ума своей давно неиспользованной загадочной улыбкой.
Я помню, как меня удивило, что сплетни обо мне и Керри не исчезали. Я говорила себе, что это только потому, что ничего другого не происходило, но все же мне стало интересно. Слухи обо мне и Картере не бродили так долго, а ведь мы, черт возьми, встречались!
По большей части, я игнорировала взгляды, едкие комментарии и разговоры шепотом, которые тут же прекращались, когда я оказывалась поблизости. Когда мы обе были на работе, мы наконец-то вели себя с Керри как коллеги. Не просто сотрудники, которые едва могут выносить друг друга, но как настоящие коллеги, которые консультировались друг с другом, поддерживали друг друга, ну и иногда спорили. Мы все также не соглашались по поводу правил, спорили об уходе за пациентами, мы обе могли взорваться и неистово спорить друг с другом, но мы практически перестали переходить на личности.
Просто потому, что когда мы были не в больнице, мы были друзьями. Как минимум дважды в неделю в марте и апреле я ужинала у Керри, и это стало целым ритуалом. Иногда я приходила часов в 6, а уходила только в 2 ночи. Среди прочего Керри учила меня готовить. Не могу сказать, что это было очень успешно: я никогда уже не стану таким поваром как она, но она добилась значительных результатов. К примеру, когда она только начинала меня учить, я могла только смешивать продукты, теперь же я умела взбивать, отбивать мясо, да и вообще могу отличить соковыжималку для лимонов от давилки для чеснока.
Мы готовили ужин, ели, убирались, а затем перебирались в гостиную, где либо смотрели кино, либо просто болтали за чашечкой кофе и десертом. Керри также продолжала рассказывать о себе, но обычно она говорила об этом мельком, позволяя мне самой отделять зерна от плевел. Например, она заметила, что была замужем, где-то между рассказом о какой-то статье в журнале и о случае с ее однокурсницей, которая потерялась в лондонском аэропорту и опоздала на самолет, который потом разбился.
Я рассказала ей о своем детстве, о сестре, о родителях, и о том, что я до сих пор не понимаю, как все так получилось. Во всяком случае, одним вечером, когда я выпила больше вина, чем следовало бы. Я рассказала о Сьюзи и о том, что я всегда жалела, что не боролась за нее. Иногда я выплескивала на нее подробности о своей личной жизни или об отсутствии таковой, и, к моему удивлению, Керри даже не думала смеяться над этим.
Пока самым серьезным вечером стал тот, когда Керри решила рассказать мне о Ким Легаспи. Эту историю мне не пришлось собирать из разрозненных кусочков. Наоборот. Это была целостная история, прерываемая только тишиной и кофе. Два часа я с искренним сочувствием наблюдала за тем, как меняется лицо Керри, когда ей вспоминались все пережитые чувства и эмоции. В ее глазах отражались радость, смятение и боль. У меня осталось впечатление, что Керри было необходимо рассказать кому-то всю эту историю. Кроме того, у меня осталась неприязнь к женщине, которую я даже никогда не встречала, хотя об этом я решила пока Керри не говорить.
Как я уже сказала, ни одна из нас не понимала, что мы встречаемся. Мне потребовалось так много времени, чтобы свыкнуться с тем, что мы друзья, что мой мозг, как это говорится, не догонял. А Керри… Если честно, я думаю, что она всегда считала меня не заинтересованной в такого рода отношениях. Как будто на мне была табличка: «Не лесбиянка – не трогать».
Все это положило начало удивительным отношениям. Все то, что вы обычно стараетесь не обсуждать с людьми, которые вам нравятся: политику, религию, какие-то спорные случаи – все это мы с Керри обсуждали постоянно и с большим удовольствием. Мы не прятали странные привычки, которые есть у всех, например есть омлет с кетчупом (я); класть продукты в холодильник в алфавитном порядке (Керри); читать журналы вверх ногами просто из интереса (я); разгадывать кроссворды только фиолетовой ручкой (Керри) и многое другое.
Впервые в жизни, у меня завязывались отношения, построенные только на правде, а я даже не догадывалась об этом. Теперь думая об этом, я понимаю, что было множество знаков, которые указывали, что это не просто дружба. Я была единственным человеком в приемном, который мог позволить себе коснуться Керри, например, поддержать ее на лестнице, коснуться плеча, чтобы привлечь ее внимания, смахнуть крошки с одежды. Это совершенно нормально между друзьями и это было так легко не замечать, если не думать о том, что Керри не позволяла делать этого никому другому.
Вскоре я поняла, что Керри в некотором роде очарована моими руками. Впервые я заметила это, когда мы стояли у регистратуры, разговаривали, и я вдруг поняла, что Керри меня не слушает. Проследив за ее взглядом, я заметила, что она с интересом наблюдает за пальцами моей левой руки. Я по привычке играла ручкой, перекатывала ее по ладони, через пальцы.
- Прости, - сказала я, переставая это делать. – Я знаю, это отвлекает, но это у меня само собой получается.
Керри моргнула, как будто я ее из транса вывела, и пробормотала, что в принципе да, это конечно отвлекает. Правда, это никак не объясняло ее румянец, но я решила не зацикливаться на этом. Несколько раз после этого, я замечала, что когда я что-то резала у нее на кухне, она также смотрела на мои руки, но она всегда быстро переводила взгляд, а я никогда не поднимала эту тему.
В конце концов, мне нравилось смотреть, как меняется ее лицо. Чтобы понимать большинство людей, мне не нужно много времени, но Керри – это закрытая книга. Поэтому я с радостью изучала ее реакции, ее выражения лица, и наблюдала за ней каждый раз, когда она не знала, что я смотрю на нее. Впервые я пожалела, что у меня нет никаких артистических или художественных способностей. Мне захотелось привлечь внимание Керри, чтобы увидеть ее улыбку, которая, казалось, была обращена только ко мне, или столь редкое озадаченное выражение лица…
Возможно, самым важным признаком того, что здесь было что-то большее, чем просто дружба, была реакция Керри на один случай со мной. В апреле на закате я каталось на велосипеде и была слишком погружена в свои мысли о нас с Керри, чтобы смотреть, куда я еду. Я налетела не то на камень, не то колесо попало в выбоину, и в следующее мгновение я оказалась на земле, а руль велосипеда больно врезался мне в спину. Когда пару добрых прохожих помогла мне подняться, резкая боль в ребрах только подтвердила мои опасения – мне было необходимо наведаться в больницу.
Рэнди была в регистратуре, когда я вошла, и она даже не повернулась, когда я позвала ее.
- Добрый вечер, доктор Льюис, - отвлеченно сказала она. – Мне казалось, что вы сегодня выходная.
- А и есть выходная. У меня тут небольшая неприятность произошла.
Она резко повернула ко мне голову.
- Ничего себе! Я даже боюсь себе представить, что произошло с другими. Что случилось?
– Я перелетела через руль велосипеда, - объяснила я, показывая свой поцарапанный шлем. – Мне кажется, у меня парочка треснутых ребер.
– И ссадина на голове, - заметила она.
Черт, не зря же мне показалось, что у меня на голове кровь.
- Где открыто?
– Вторая смотровая. Я сейчас пришлю кого-нибудь.
Я устроилась поудобнее, насколько это вообще было возможно, и стала ждать. Джон и Эбби появились практически сразу, и после того, как они убедились, что я не на пороге смерти, с трудом сдерживали хихиканье. Джон сделал рентген ребер и скулы, так на всякий случай, и мне удалось отговорить его от томографии черепа. Эбби ушла за шовным набором, и я уже надеялась, что мне удастся отделаться повязкой на ребра, парой швов и пониженным самомнением.
Когда дверь распахнулась, я увидела удивленную и испуганную Керри.
- Не знаю, что наплела тебе Рэнди, - немедленно сказала я, - но я в порядке. Просто немного поцарапалась.
– У тебя кровь идет, - сказала она, явно со мной не соглашаясь. – И Рэнди сказала, что ты упоминала сломанные ребра.
– Я сказала треснутые, а не сломанные.
– Дышишь нормально? – Спросила Керри, абсолютно не замечая Джона. Который протягивал ей мою карту.
- Да.
- Сознание теряла?
- Нет.
- Видишь нормально?
– Да, и я знаю все это, Керри. Я тоже врач, помнишь? Джон говорит, что жить буду.
Она наконец-то взяла карту, просмотрела ее, кивнула пару раз, посмотрела мой рентген, а затем вернулась к Картеру.
- Я согласна с тобой по поводу ребер, но я хотела бы сделать томографию.
– Да ладно тебе, Керри, - начала я, прежде чем Джон успел вставить хоть слово. – Я в порядке. Я вижу только одного Картера и одну тебя. Просто спроси, сколько пальцев я вижу, и отпусти домой.
– Сьюзан, не смеши меня, мы говорим о твоем мозге.
– Да не нужно мне это, - протестовала я.
Она внимательно посмотрела на меня, потом кивнула.
- Ладно. Я закончу, - последнее явно было обращено к Джону и Эбби, и они удалились. Но перед этим так посмотрели на меня, да еще и обменялись этим своим Многозначительным взглядом.
Я заглядывала ссадины на руках, пока Керри открывала и готовила шовный набор. Что-то мне подсказывало, что неспроста Керри так легко сдалась, но спрашивать ее я не решилась.
Пока она зашивала порез на лбу, Керри заметила, что я была куда лучшим пациентом, чем большинство докторов.
- А ты лучше, чем большинство врачей, - ответила я. – Мне даже не было больно, а когда речь заходит о боли, я – большой ребенок.
– Оценишь меня после того, как я вытащу всю грязь и камешки из твоих ссадин на руках.
Больно, конечно, было, но намного меньше, чем я ожидала.
- Спасибо, что не отправила ко мне студента, - сказала я, когда она сделала примерно половину работы.
– Ты – мой лучший друг, - отвлеченно ответила она. – Да и к тому же… чему на тебе учиться?
Ничего себе!
- Ну, в любом случае, я должна много значить, чтобы заведующая приемным отделением занималась моими ссадинами и синяками.
– Мне тоже иногда полезно заниматься ссадинами, иначе совсем потеряю навыки и стану всезнайкой.
– Ясно, - сказала я и потрогала рукой, которую она уже закончила бинтовать, швы на лбу. – Я буду выглядеть как Гарри Поттер?
– Если тебе хотелось, чтобы был шрам, - улыбнулась Керри, - тебе надо было сказать об этом до того, как я использовала свою лучшую технику.
– Вот они, последствия того, что над тобой работают лучшие из лучших, - притворно вздохнула я.
Когда она закончила, и мы заполнили все необходимые бумаги, я спросила, не могу ли я воспользоваться талоном на такси, так как с этой поездкой в больницу я потратила всю ту мелочь, которую я беру с собой, катаясь на велосипеде.
Ее ответ был - нет.
– Нет? – удивленно переспросила я.
- Нет.
- Почему нет?
– Потому что я отвезу тебя, и больше того, останусь сегодня на ночь у тебя.
- Ты что?!
– Я останусь у тебя. Ты не позволила сделать тебе томографию, поэтому мне придется понаблюдать за тобой.
- Керри…
– Других вариантов у тебя нет, - четко сказала она, и я поняла, что сейчас со мной говорит не друг, а начальник.
– Ладно, - покорно вздохнула я. – Делай, что хочешь.
Керри сдержала слово. Она отвезла меня домой, принесла мне лед и провела ночь на диване. При этом она будила меня каждые пару часов, спрашивая, кто я такая, кто она, и кто сейчас президент. На третий раз я так уже привыкла к этому, что могла проворчать, не отрывая головы от подушки: «Сьюзан Льюис, Керри Уивер, Буш-младший».
Я даже не заметила того, как хорошо я спала, пока не задумалась об этом утром. Я никогда не могла спокойно спать, когда у меня в доме кто-то есть. Даже той ночью, когда у меня оставалась Эбби, после того как нее напал ее психованный сосед, я не могла спать. Я слышала что-то: то ли храп, то ли сопение, то ли просто ее дыхание – и не могла полностью расслабиться. Присутствие Керри меня совершенно не напрягало. Больше того, мне спалось лучше от того, что я знала, что она в доме.
Как странно, подумала я, одеваясь и идя на кухню, чтобы узнать, не хочет ли Керри позавтракать. Даже если и какой-то внутренний голос шептал мне, что это более чем странно, его было легко не слушать вовсе.
И я продолжала игнорировать все это, пока правда не стала слишком уж очевидной.
Перейти к СЕДЬМОЙ ГЛАВЕ
