Она надевает на голову шлем, чувствуя себя последним рыцарем в мире джедаев, и идет за Реем на склад. Верхние этажи уже прокоптились, стекла полопались и хрустели под сапогами, на потолке обугленными ребрами проступили несущие балки. На какое-то время они удержат на себе вес здания, но если не поспешить, сила тяжести похоронит под горой шлака и шифера их усилия и, может быть, кого-то из них. Как заметил капитан Стоун, не исключено, что сам хозяин пустил "красного петуха", дабы скрыть махинации с бухгалтерией и присутствие на предприятии рабочих нелегалов, не исключено, что в здании еще кто-то есть.
- Рей, справа!
Черный гигант сделал шаг в сторону. Упаковки с макаронами, уложенные штабелями, рассыпались, потрескивая и чернея, словно вороньи перья у его ног. Жар и горечь в горле. Рация попеременно выхватывала из эфира их позывные, уводя вглубь охваченного огнем помещения.
Пламя. Оно завораживает, горячит кровь и заливает глаза едкой слезящейся массой, превращая зрачки в два красных рубина. Его языки то шепчут серенаду на древнем забытом миром языке, то сворачиваются в кардиограмму смертельно больного, вяжет по рукам и ногам. Его языки оставляют по всему телу поцелуй термических ожогов, покусывают пуще распаленной любовницы, бросая в жар нестерпимо сочными красками, а иной раз требуют подчинения огненным бичом. Пламя иссушает, душит, холодит как женщина. Чтобы возгореться ей достаточно одной искры. Она с одинаковой сосредоточенностью пожирает деньги и меха, дома с обслугой и их хозяевами.
Ее страстью были пламя и Керри Уивер, но Сэнди боялась, что рано или поздно сделает выбор в пользу пламени. Иногда ей казалось, что Керри и есть огонь: глядя на ее волосы цвета солнечной осени, на ее характер, сотканный их вспышек сотен сверхновых… Все, что она несла в мир, было отмечено светом и теплом. Мало кто понимал выбор Сэнди (от англ. Sandy - песок), но не будучи пожарными по природе, они не видели той энергии, того безрассудства и желания жить, которые теплились в этой маленькой женщине. Они могли тысячу раз пройти мимо, разойтись, так и не осознав своей потери, но как человек не обходится без огня, так и пламя не просуществует долго без руки его поддерживающей. Они шли рука об руку, и этого было достаточно для обручения, но Керри, вопреки немногим ее женщинам, тем, что остались в памяти, хотела скрепить их семью ребенком. И ей это почти удалось…
Пламя. Сэнди просачивалась сквозь него как песок, пот блестел на щеках кристалликами кварца, а руки продолжали разгребать образовавшийся на пути завал. Пламя затягивало в свое теплое лоно, снежа лепестками пепла дорогу под закатные своды усыпальницы. И чтобы не потерять четкость мысли, она стала повторять про себя строфы неизвестного автора. Сэнди не любила стихи, этот баскетбол из букв, который принято называть рифмой, но ей нравились эти стихи, как если б их написал один из парней ее пожарной части.
Лисьим огнем я мечен, И капля стали смертельной На сердце ляжет печатью, Как малый крестик нательный, Чтоб опаленные реки раскрылись обетованно Для юности - слишком поздно, Для старости - слишком рано.
За спиной взвыл Санчо. Конденсатор разорвало, и пуховая струя пара с силой в несколько атмосфер ворвалась под щиток его шлема. Лопес прыгнула. Они упали на залитый пеной пол. Санчо еще какое-то время брыкался под ее телом, пока боль не залегла глубоко внутрь. Тогда Сэнди помогла ему подняться и, положив руку товарища на свое плечо, повела сквозь дымовую завесу к выходу.
- Капитан, Санчо задело.
- Уходите оттуда, - подтвердил ее решение капитан.
- Никого не нашли?
- Пока нет.
Сэнди скривилась под весом товарища. Единственная женщина в отряде, она была невысокой и хрупкой, и в баре за углом пожарной части ей пришлось разбить несколько голов прежде, чем к ней отнеслись серьезно, а уж пламя помогло распознать в смазливой девчонке своего парня. Неужели прав этот чертов ирландец из теле-шоу, и вся ее работа сводится к игре с огнем, размышляла Сэнди. Или огонь - это символ угнетенного желания, который копится в душе, пока не завладеет твоей тщедушной плотью, чтобы с разрушительной силой вырваться наружу? Нет, для Сэнди это была работа, плохая-хорошая, но ее работа, и в этом они с Керри совпадали.
Diablo.
Она стукнулась головной о дверной косяк - удар отозвался звоном в шлеме с закопченным 17.
- Потерпи еще немного, Санчо.
Им навстречу уже бежали люди в синих куртках фельдшеров ER. Они надели на Санчо прозрачный колпачок дыхательной маски и погрузили на носилки, но за эти несколько секунд, она разглядела его лицо и шею, лицо, достойное самого Кроненберга.
- Куда вы его?
- В Окружную.
У Сэнди чуть не вырвалось: "Можно я с вами?", но не все ее товарищи еще выбрались из горящего здания. Ох, Уивер, что же ты со мной делаешь! Рядом с ней лейтенанта Лопес словно выворачивало наизнанку. И это было настолько приятно, что хотелось кричать: "Остановись, не надо!" Но она не могла, только хватала ртом воздух, как если б отравилась угарным газом, потому что Керри стала ее воздухом, без которого уже не прожить. Она вспомнила их первую встречу: беспощадную осеннюю грозу, вызвавшую обрыв электролиний и аварию на шоссе, снопы искр из раненого трансформатора, крик испуганной роженицы. Еще тогда, глядя, как Керри прыгнула в находящийся под током автомобиль "скорой помощи", она подумала - вот это женщина!
Медики и пожарные всегда работали рука об руку, исправляя недостатки этого мира, но иногда они опаздывали, и беда, вырвавшись на улицы Чикаго, словно на свой первый бал, танцевала белый танец смерти, а расторопные акулы пера пожинали урожай премий.
Капитан Стоун сплюнул на асфальт и велел им убираться. Все, что могли, они уже сделали. Рей по обычаю поцеловал заячьи лапки, которые носил за них всех, и спрятал под рубашку.
- Лопес, ты с нами?
Она оторвала взгляд от черного паука, некогда бывшего продовольственным складом. Если бы они приехали на 15 минут раньше, если бы пожарная сигнализация была исправной…
- Лопес!
- У меня смена закончилась, подбросите до больницы.
- Запросто.
Она залезла в кабину и скинула засаленную курточку: желто-черная с зеленым отливом, она несла на себе запахи и отпечатки Чикаго, отпечатки самой жизни. Рей просунул руку в кабину и взъерошил ее волосы.
- Все нормально!
Ребята засмеялись, а Сэнди стерла со щеки гарь, делавшую, ее и без того бронзовую кожу горько шоколадной. Многие считали, что так проявляется ее мексиканская закваска, но на самом деле всему виной пламя с его моментальный загаром.
Она родилась в Америке, но все детство провела в приграничном Санта-Биарес. У нее было 4 брата, дюжина кузин и кузенов и, конечно, набожные родители. Как все дети Сэнди очень рано поняла, что она особенная, но эта особенность первое время ничем не выдавала себя. Девочка так же гоняла по полю мяч, лазила по деревьям и с помощью лупы жгла насекомых. Но когда ее братья стали гулять с девушками, скорлупа ее детства дала трещину. Нет, она не завидовала красоте и нарядам этих маленьких женщин, просто считала, что ни один из братьев не сделает их счастливыми, ни один из ЕЕ братьев. Это стало для нее таким же открытием, как и поцелуй в амбаре с Сельмой, живущей от них через дом. Сэнди тогда было семь. Их застукала мать и назвала случившееся глупостью, но из-за каких-то смутных опасений еще 7 лет водила ее на воскресную службу, думала, что в дочери возгорится божественная искра, и она возгорелась, только от нее чуть не ослеп сам Всевышний. Единственное, что Сэнди поняла, посещая церковь - грех тенью лежит на каждом человеке с рождения, и ее страсть всего лишь маленький кусочек угля, подброшенный в адский костер, ожидающий ее впереди. И хотя она принадлежала к клану Лопесов, ее с ними роднила только любовь к мексиканской кухне: лайм, паприка, буррито, чили. Она любила густое терпкое амбре из трав и специй до того майского утра, когда случайно разбила перечницу с приправами, и Керри с маленьким красным носиком и слезящимися глазами не выкинула ее мексиканские смеси в окно.
Фил бесстыдно просигналил.
- Вылезай, приехали.
И бросил ей курточку. Сэнди поймала ее и накинула на плечи. Конец апреля выдался прохладным, да и после пожара ее все еще знобило.
Клиника Кука как растревоженный пожаром муравейник завораживала с первого взгляда. Казалось, она могла находиться там вечно. Людские волны огибали регистратуру, этот насыпной остров в океане, накатывали одна на другую, отбрасывая воспоминания о всех предыдущих. Иногда доктор Уивер, ее Керри, пробегала, таща за собой каталку с пациентом и 3-4 парамедиков. Незабываемое зрелище.
- Вот ты где прячешься. Рэнди сказала, что ты похожа на чертенка, но она тебе льстила.
Лейтенант Лопес рефлекторно улыбнулась.
- Меня подбросили на "красном ястребе". Был пожар, - ответила она и тут же пожалела о сказанном, чувствуя, как напряглась Керри, как той тяжело отпускать ее на новый выезд. Какая же ты сволочь, Сэнди, подумала она про себя.
- Ну, ты готова?
На лице Керри поднялся только один уголок рта, но этого было достаточно. Сэнди обхватила ее рукой за плечи и притянула к себе.
- Застегни курточку, к вечеру похолодало.
- В тебе говорит материнский инстинкт, о котором ты даже не подозреваешь. В тебе сокрыто столько нежности, тепла и заботы…
- На метро или на машине?
- На машине.
Они замолчали, глядя, каждая в свою бездну, скользя по темным улицам Чикаго в их пока еще общий дом. Сэнди понимала, если ничего не предпринять, в ближайшее время им придется расстаться. Ситуацию мог спасти ребенок. Керри постоянно говорила о нем, о том, какое это счастье чувствовать как внутри тебя шевелиться новая жизнь; понимала, что желание Керри иметь от нее дитя, есть высшее проявление любви женщины к женщине. Только она ни телесно, ни духовно не оказалась к этому готовой. А Керри прошла для них этот тернистый путь, и как же ей было больно узнать вердикт бесчувственной машины, не говоря уже о телесных муках! Ночью, когда ее никто не видел, Керри закрывалась на кухне и пускала скупую женскую слезу, а все остальное время плакала по-сухому. Она винила себя за то, что не смогла выносить их ребенка, и от этой мысли Сэнди еще больше впадала в ярость. Иногда ей казалось, что она спит со святой.
Лопес хотелось девочку с рыжими волосиками и зелеными глазками, которая когда вырастет, станет такой же красивой, как мама. Ей стоило запретить Керри работать по 8-12 часов, бегая с костылем по извилистым коридорам отделения, выкрикивая: "1-2-3, перекладываем!", - и перекладывать на носилки тяжелые туши больных. Ей надо было запереть Уивер дома, окружив ее заботой и мягкими игрушками. Ведь это же она, Сэнди, взяла на себя обязанность оберегать и защищать их, и это только ее вина в том, что произошло, и ничья больше. Ей стоило сказать об этом Керри, но она боялась потерять ту, которой так дорожила, а теперь было уже слишком поздно.
- Хочешь еще макарон?
- Нет, спасибо.
- Я думала, ты их любишь.
- Люблю. Можешь передать салат?
Они сидели за одним столом, как на двух разных континентах.
Керри всегда уступала, извинялась, брала курс на сближение, даже если ссора возникала не по ее вине, а так было почти всегда. В тот день, когда они поцеловались в больнице, Сэнди ничего такого не думала, просто от слов: "Дай мне на тебя посмотреть", у нее все внутри сжалось, и она потеряла контроль. А потом, увидев разъяренную подругу в воротах пожарной части, не смогла признать свою слабость и наговорила таких глупостей, о которых только и жалеть в барах, бессчетно опрокидывая рюмки. Она уже хотела подняться на ее крыльцо и попроситься в дом, пусть даже на коврик у двери, только бы рядом с ней, смотреть на нее, вдыхать аромат ее волос… Но Керри нашла ее первой. Она ждала у красного "Мустанга" 1972 года, как иллюстрация старой и новой жизни лейтенанта Лопес, нерешительная и прекрасная.
А когда она заставила Уивер пойти на поминки в этот ужасный клуб "Вулкан", и к горю утраты добавились брошенные им с порога слова, неудобство и смущение перед врачами и медсестрами Окружной, Сэнди хотелось вцепиться в волосы негритянки с колючим оценивающим взором, несущим на своей мощной груди гордое звание сестры Христовой… Керри многое держала в себе, но некоторые имена, как Халлей, Малуччи, Романо скатывались с ее губ точно камни.
- Как дела на работе?
Керри подняла голову от тарелки.
- Романо меня достал.
- Он многое пережил.
- Мы все, - Керри отвела глаза. - Испытания очищают человека, делают лучше или ломают безвозвратно. Ему же боль не принесла ничего, кроме боли, и ненависть и презрение сквозят в каждом его слове ко всем, кто его окружает, а в особенности к тем, кто пытается ему помочь.
Они еще понимали друг друга с полуслова, рассказывали о мелких радостях и невзгодах, пережитых в большом мире, смеялись и плакали в один голос. Неужели это может так просто пройти?
- Хочешь, я с ним поговорю?
- Нет, Сэнди, это моя больница.
Ох, как же она хороша, когда злится. Если б мне встретить ее лет десять назад, размышляла Сэнди, скольких бы ошибок удалось избежать, как, например, с Джонатаном Брайтом. Когда Керри, наконец рассказала все, что сделал с ней этот человек, у Лопес было только одно желание - прибить его кулаками к стене. Но Керри ее остановила: так ты ничего не добьешься. Подожди. Он сам себя погубит.
Diablo. Сэнди не любила ждать. А Керри опять пошла в кабинет заключать в комп свою память. Интересно, она действительно ведет дневник или делает все, чтобы я не заснула раньше нее? Сэнди бросила рубашку в корзину с бельем, потом некоторое время поиграла мускулатурой перед зеркалом, прислушиваясь к неровному бою пальцев по клавиатуре, а в следующую минуту ворвалась в кабинет Уивер.
- В кой-то веке, нам выпал свободный вечер, а ты…
Нет, Керри опять почувствует себя виноватой.
Она тихо поскреблась в дверь, держа две кружки кофе.
- Дорогая, уже поздно. Давай вместе посмотрим "Голову в облаках", или "Заметки об одном скандале". Ты же купила диск не для того, чтобы он пылился на полке?
- Я сейчас, Сэнди, - говорит она, закрывая крышку ноутбука, а вместе с ней все выходы в сопредельную реальность.
- Или послушаем музыку?
Она сомневается, сбита с толку таким вниманием подруги. В последнее время все между ними происходило быстро, они как бы замерли между расставанием и новой встречей, доведя все свои действия до автоматизма. Да и новое назначение Уивер сказалось на их отношениях. Керри наотрез отказалась его отмечать. Обстоятельства, сделавшие ее главврачом, не имели ничего общего с ее профессиональными и человеческими качествами, но она изо всех сил старалась доказать медицинским бонзам, что они сделали правильный выбор.
Работа. Сэнди никогда не рассказывала о своей работе, о том, что выходило за пределы пожарной части, и сейчас не собиралась, но ничего больше на ум не приходило, а тишина поедала ее изнутри.
- Скажи что-нибудь.
- Что?
- Ну, что ты обычно говоришь, когда мы одни.
- Что, например?
- Да все, что угодно.
Керри встала и подошла к окну, ища там поддержку, какого-нибудь прохожего, забывшего дорогу домой и вынужденного довериться темноте, бродячую собаку, обнюхивающую каждый мусорный бак, словно часового на посту их сна. Когда-то у нее была собака. Смотрела и не видела ничего вокруг.
- Не знаю, Сэнди, я так хочу ребенка.
- Да.
- Я так…
Сэнди подошла к ней. Вот уже неделю она не могла сказать ей то, что хотела. Искала повод, слова, подбивала задать давно мучивший их вопрос, вопрос, на которой она когда-то ответила "нет", и это отрицание, словно камень, брошенный в воду их реальности, оставляло косые брызги печали на их лицах.
- Уже поздно. Милая, идем спать.
- Сэнди, неужели мы…
Она взяла Керри за руку и развернула к себе лицом.
- Уивер, учти, если ты меня бросишь в таком положении, я тебе это не прощу.
Керри замерла, глядя на хищную улыбку, за которой скрывались страх и смущение, пока до нее не дошел смысл сказанного. Она обхватила ее шею, прильнув к губам подруги, но та отстранилась. Керри опять обратила ее вину в заслугу, а сама восторженной девушкой смотрит в рот Сэнди, что еще скажет ее богиня, но настоящей богиней была Уивер, единственной в ее пантеоне. Только бы не потерять голову.
Во мне заблудилось небо, как в сонной реке закатной, и облако ткет туманы, отрезав пути обратно, и память о самом нежном вручаю последним даром слова, но таким поспешным, а может быть запоздалым.
- Я не знаю, что делать, Керри. Наверное, я многое не смогу делать как прежде. Ты ведь мне поможешь?
- Я буду рядом. Я… я никогда тебя не покину.
И Лопес доверилась ее рукам, хотя была женщиной сильной и предпочитала брать ответственность на себя. Иной раз и ей хотелось подчиниться течению, закрыть глаза, поверив близкому человеку. В этом и заключается любовь. Что ж, она уже доверялась Уивер, позволив связать свои руки розовой лентой, сидя на кровати пятизвездочного отеля в Боро-Боро. За окном шумело море, набегая волнами на золотистый пляж, и солнце лукаво подглядывало из-за горизонта за их игрой, а это была и не игра вовсе. Тогда они решили завести ребенка. Теперь пуповина свяжет ее и дитя, свяжет невидимой нитью их троих. Сэнди лишь пугало, что ее поступок сделает Керри еще более зависимой, ведь биологической матерью будет она. А ей хотелось, чтобы Керри оставалась самостоятельной женщиной, чтобы желание и выбор Уивер не зависели ни от чего и ни от кого в этом мире, даже от Сэнди. И ей хотелось, чтобы Керри была счастлива, а это сделает счастливой и ее. Конечно, придется на какое-то время отказаться от работы, но когда рядом такая женщина, огонь и пламя нервно курят в углу (их запала как раз хватит для того, чтобы зажечь сигарету).
Керри откинула простыню.
- Твой или мой?
- Давай сделаем вид, что нас нет дома.
Перед глазами пронеслась ситуация с забытым в туалете пейджером, разбирательства о врачебной халатности, злобная тирада Малуччи и карие глаза Романо, то ли Господа, то ли палача, следящего за ней и Чен, знающего ее тайну. Она нехотя потянулась к тумбочке, на которой лежали два близнеца пейджера.
- Тебя…
Сэнди нащупала рукой джинсы, прикидывая какой категории должен быть пожар и в каком районе города, чтобы потребовалось помимо дежуривших ночью, поднимать резервные силы пожарных. Она поцеловала Керри. Но поцелуй получился таким блеклым по сравнению с теми, какими они делились минуту назад и могли бы наслаждаться дальше, что ее холодом сковала тоска, начиная от плеч и спускаясь вниз к животу.
- Посмотри в окно, - сказала Керри, отдергивая тяжелую портьеру.
- Что там?
Сэнди заправила рубашку в джинсы и увидела его: островок света и тепла на масляно - черном небе вырастал за громадой офисных зданий в 3 кварталах от их дома. Таким же прекрасным будет и их ребенок. Но надо спешить. Сэнди чувствовала, как пламя поднимает из глубины подсознания ее первобытные инстинкты, страхи. Ночью подкорка, удерживающая их в клетке разума особенно тонка. И лепестки пламени, точно пальцы прокладывают себе путь наружу, говорят с ней на языке глухонемых, сплетая слова в цепи. Пламя - это стихотворение, авторство которого зачастую, остается неизвестным:
Дорога от тела к телу проста, как река при встрече, но нас разделяет эхо, двоит нам сердца и речи, и дым, приближая небо, поет, как петух багряно о жалости - слишком поздно, о радости - слишком рано. Тадеуш Гайцы.
